— Молодец, Емеля, классно защищаешься! — иронически похвалил Манулов. — Из тебя бы получился прекрасный адвокат. Наверняка у твоего Вадима генетическая предрасположенность к этой профессии. Жаль, что ты так неправильно себя реализовал. Писатель из тебя вышел так себе, а юрист был бы блестящий!— Может, ты перестанешь надо мной измываться? Между прочим, ты меня на два года моложе, мог бы иметь какое-то уважение к возрасту.— Зачем ты нервничаешь, Миля-Емеля? Я же с тобой говорю по-дружески!— Когда говорят по-дружески, — несколько успокоившись, произнес Вредлинский, — то не давят на психику, не пугают всякими ужасами, а главное, более-менее откровенно объясняют ситуацию. Что ты мне сказал? Ничего. Василиса уехала и еще не вернулась — это я и сам знал. С чего ты взял, будто я мог ее куда-то послать, — непонятно.— Хорошо. Сегодня вечером, еще во время заседания, мне сообщили, что Василиса находится, будем выражаться абстрактно, «в губернском городе N.». С ней там произошло несколько больших и мелких неприятностей, о которых я пока позволю себе умолчать. Но о самой главной неприятности могу сказать. Василиса назначила встречу одному очень полезному для меня и всех нас человеку. Человек этот на встречу пришел, но вместо Василисы его ждали киллеры. Теперь его нет, и одна весьма перспективная программа, которую я намечал реализовать в этом городе, поставлена под угрозу срыва.— Все это очень печально, но при чем здесь я? — пожал плечами Вредлинский.— Я абсолютно не в курсе твоих коммерческих дел, даже в благотворительном фонде, где ты пристроил меня президентом, а точнее, зиц-председателем, грубо выражаясь, ни хрена не смыслю. Откуда мне знать, какие у тебя были программы в «губернском городе N.»? Я даже не знаю, какой город ты под этим «N.» подразумеваешь!— Я давал тебе свою визитную карточку? — перебив тираду Вредлинского, резко спросил Манулов. — Я говорил тебе, что ее надо беречь пуще ока?— Да, конечно, — удивленно ответил Эмиль Владиславович. — При чем здесь это?— При том, что именно твоя визитка каким-то образом попала к Василисе.«Вот оно что!» Вредлинский вспомнил разговор, состоявшийся ровно год назад, и предупреждение Манулова: «Береги как зеницу ока. Посеешь где-нибудь второй не получишь».— Неужели это так серьезно? — пролепетал он упавшим голосом.— Это очень серьезно! Почти как утрата партбилета! — саркастически оскалился Манулов. — Где она у тебя лежала?!— В столе… Послушай, а ты уверен, что это именно моя карточка? Ты ведь, наверно, не один десяток таких раздал?— Емеля, — произнес Пашка тоном умудренного опытом старца, наставляющего молодого тупицу, — если говорю, что она твоя, значит, она твоя, и ничья больше. Все эти карточки имеют номера, которые при обычном свете не видны, но высвечиваются на инфракрасном детекторе. И у меня в компьютере есть полный список всех, кто имеет эти карточки. Значит, ты держал ее в письменном столе и даже не запирал на ключ?!— Я не предполагал, что кто-нибудь может ее стащить…— расстроенно пробормотал Вредлинский. — У меня в том же ящике стола еще штук тридцать визиток лежит. В резной коробочке, я их на ребра поставил, как в картотеке, по алфавиту. Эта на вид ничем не выделяется…— Вот это-то меня и смущает, дорогой мой! — прорычал Манулов. — Очень выгодно изобразить из себя лоха: дескать, положил в стол, решил, что и так сойдет, а стерва-горничная, подосланная врагами народа, стырила! Милая версия, очень удачная! Но только одно плохо сходится. Я лично не говорил Василисе, что эта карточка может, условно говоря, «двери открывать». Она вообще об этой карточке ничего не знала и не должна была знать. А вот ты, сукин сын, знал! На кого я еще могу подумать, кроме тебя?— Не знаю! — простонал Вредлинский голосом умирающего Пьеро. — Ты сам рекомендовал мне принять эту девку, я у тебя ее не просил! Значит, ты сам плохо работаешь со своими кадрами, и нечего удивляться, что их перевербовывают.— Опять хорошо придумано! — явно сдерживая себя, чтоб не врезать Вредлинскому по морде, заметил Манулов. — Но позволь мне и свое мнение изложить! А оно такое, что ты эту дуру послал в «город N.» специально, чтоб нас всех подставить! Не знаю, кто тебе это заказал, но только у меня есть чем это доказать.Пашка выдернул из-под пиджака маленький диктофончик, положил на стол и включил воспроизведение. Должно быть, запись была запущена не с самого начала, потому что сперва прозвучал малопонятный обрывок фразы, произнесенной Василисой, при ответе на предыдущий вопрос, а дальше зазвучали слова, самым непосредственным образом касавшиеся Вредлинского:»— Так, хорошо, — произнес незнакомый голос. — Значит, хозяин, у которого вы трудились служанкой, предложил вам немного подработать?— Да, — отозвалась Василиса, и ее голос Вредлинский узнал тут же, — Эмиль Владиславович сказал, что я могу сверх зарплаты получить пятьсот баксов. Ну, я, конечно, подумала сначала, что он на это самое намекает… В смысле, чтоб я его ублажила как-то. А он говорит: «Ты не беспокойся, ничего похабного делать не придется. Просто надо съездить в один город, позвонить по телефону, который я тебе дам, попросить Евсеева Бориса Витальевича и сказать, что, мол, я из Москвы, от Павла Николаевича. После этого он назначит тебе встречу. Ты пойдешь туда и покажешь ему эту визитную карточку. Тогда он тебе передаст для меня маленькую посылочку с лекарством. Положишь ее в сумочку, привезешь мне и получишь пятьсот баксов…»Манулов выключил запись, а Вредлинский возмущенно заорал:— Это оговор! Никуда я ее не посылал! Эта шлюха врет самым наглым образом! Никаких лекарств я не заказывал и, кто такой Евсеев, знать не знаю!— Молчать! — рявкнул Манулов. — Не визжи, как свинья! Говоришь, что ты Евсеева не знал? Смотри сюда!И Пашка выложил на стол немного помятую цветную фотографию, на которой Вредлинский с ужасом увидел самого себя в обществе двух представительных господ, поднимавших бокалы на каком-то фуршете. Более того, Эмиль Владиславович почти тут же понял, что это не монтаж, а фотография с натуры, и даже припомнил, где она сделана, по некоторым деталям интерьера.— Вот он, Евсеев Борис Витальевич! — Манулов с яростью ткнул пальцем в более молодого господина, стоявшего в три четверти к Вредлинскому. — А вот этот — постарше — бывший «смотрящий» по тамошней области! То есть главный пахан, «Godfather», «крестный отец» тамошней мафии по кличке «Дядя Вова». Вор в законе! А знаешь, где и когда это снято?! В подпольном порнотеатре, куда Дядя Вова возил тебя и Евсеева в 1997 году. Оттянуться решили, мальчики… Между прочим, эту фотографию ты дал Василисе якобы для того, чтоб она могла его узнать на месте встречи. На самом деле Василису, уже после того, как она назначила свидание Евсееву, должны были перехватить и убить, а фотография должна была послужить ориентировкой для киллеров. И все концы в воду, вот что славно! Василиса ничего не скажет, Евсеев ничего не скажет, и даже киллеры ничего не скажут, потому что их тоже убрали. Фотография-улика, естественно, уничтожается, господин Вредлинский остается чистым и честным, а вот господин Манулов, визитку которого находят рядом с трупом, попадает под внимание органов, и не МВД, а ФСБ, поскольку я американо-израильский гражданин — ЦРУ и МОССАД в одном флаконе! Даже если б мне удалось отмазаться, поскольку я ни на ЦРУ, ни на МОССАД никогда не работал, да и причастность к убийству доказать почти невозможно, — все мои дела в этой области летят к черту. А я, между прочим, под эти дела взял большой кредит. Меня даже убивать не надо — я становлюсь банкротом и иду на свалку бутылки собирать, чтоб не подохнуть с голоду, понял?!У Вредлинского участился пульс, он почуял, что, даже если разъяренный Пашка его не убьет, есть хороший шанс помереть от инфаркта.Впрочем, Манулов, как видно, вспомнил что-то очень важное. На его лице отразилась какая-то злая досада, он даже зубами скрипнул. Хотя Вредлинский и был сильно напуган, да и вообще не умел достаточно точно определять настроение людей по выражению лиц, на сей раз, он, кажется, угадал верно. Похоже, несмотря на полную убежденность Пашки в том, что Вредлинский играет против него, убивать бывшего однокашника он не собирался. Точнее, он сделал бы это с превеликим удовольствием, но ему мешало некое серьезное препятствие. Какое — Вредлинский не знал, но, как видно, покамест он нужен был Манулову живым и только живым.— Паша, — пробормотал Эмиль Владиславович, решив еще раз выступить в свою защиту, — я ни в чем не виноват! Все это провокация, большая подстава! Ну скажи на милость, на кой черт мне, всецело зависящему от тебя человеку, строить какие-то козни и пакости? Если ты разоришься или погибнешь, я свалюсь на самое дно! Сейчас кругом не люди, а волки. Матерые и клыкастые загрызают старых и беззубых. А я даже не волк, я старый и облезлый пудель. Единственное, что мне сейчас надо, — это мягкая подстилка на полу у камина! Неужели ты можешь поверить в то, что на старости лет я мог ринуться в авантюры?Заискивающий лепет Вредлинского на сей раз попал в точку. Манулов явно поостыл и сообразил, что несколько переоценивает возможности старого приятеля. Да, он гораздо больше похож на неврастеника, чем на заговорщика-авантюриста. Скорее всего его тоже подставили, и может быть, именно в расчете на то, что Манулов, получив в руки умело подобранные факты, тут же с ним и разделается. Но тогда выходит, что люди, на которых Павел Николаевич пытался опереться в губернии, — это враги? Бог ты мой, что это за страна! Кому тут можно верить? Впрочем, чего было еще ожидать? Это те, калифорнийские боссы, которые его сюда намылили, наивно полагают, будто тут можно делать дела. Была бы Пашкина воля он бы держался от России подальше. Но кредиты и впрямь надо возвращать — иначе все, что нажито в Штатах за 20 с лишним лет, пойдет прахом. Манулов играет ва-банк!— Ладно, старик, — огонь ярости в глазах Пашки погас, и голос стал неожиданно мягким. — На волка ты точно мало похож, да и на шибко хитрого лиса тоже. Не твоя это стезя— хищничать. Извини, что погорячился. Просто уж очень все красиво против тебя разложили… Похоже, нас и впрямь кто-то поссорить хочет… Подумай хорошенько, пройдись мысленно по всем коллегам, друзьям-знакомым, вспомни, где и кто на тебя плохо смотрел или хотя бы искоса. Не сейчас, дома. Если что-то вспомнишь, пусть самое незначительное,— сообщи мне. И лучше не по телефону, ладно?! Уговорились?!— Разумеется! — повеселел Вредлинский. — Могу, в свою очередь, посоветовать кое-что. Припомни получше, откуда у тебя взялась эта Василиса? Ведь она наверняка не сама придумала то вранье, которое записано на пленке…— Учту твое пожелание, хорошо, что подсказал, — кивнул Манулов, который, конечно, додумался до этой версии гораздо раньше Вредлинского. — Да! Я ведь за всей этой болтовней позабыл кое-что сказать. По поводу твоего членства в нашем братстве. Я — твой брат-наставник, так что тебе оказана великая честь. О том, что ты должен мне повиноваться, напоминать не буду. Моя же обязанность состоит в том, чтоб знакомить тебя с нашими обычаями и традициями, ритуалами, обрядами и правилами поведения. На следующее заседание, то есть послезавтра, 10 октября, тебе уже не придется проходить через сортир. Войдешь через главный вход, покажешь охраннику свой серебряный перстень, и он пропустит тебя на второй этаж. Там будет еще один секьюрити, у входа в коридор. Пройдешь по коридору направо, свернешь за угол и доберешься до двери с номером 35. Дверь запирается на кодовый замок. Почти такой же, как в подъездах с домофонами. На внутренней стороне кольца твоего перстня выбиты три цифры. Набираешь сперва 35, потом нажимаешь на кнопку с изображением ключика, а затем те три цифры, что на перстне. После этого попадаешь в эту самую комнатку. Это нечто вроде театральной гримуборной. Тут в шкафчике будет храниться твоя униформа: маска и фартук, а позже, когда станешь действительным членом клуба, — ритуальная шпага и клубный пиджак. Балахон больше не понадобится. Когда в магистры выбьешься парик и мантию сюда пристроишь.— А вступительный взнос? — припомнил Вредлинский. На посвящении этот вопрос его сильно беспокоил, потом, когда речь пошла о жизни и смерти, он об этом резко позабыл, но теперь вновь припомнил.— Поскольку сегодня восьмое, то с тебя восемь тысяч.— Я готов! — облегченно вздохнул Вредлинский и вытащил из бумажника стопочку пятисотрублевых купюр.— Долларов! Долларов, мой друг! — удержал его за локоть, снова причинив резкую боль, Манулов. — Мы «деревяшки» не принимаем…— У меня столько при себе нет, — смутился Вредлинский. — Можно завтра принести?— Конечно. Можешь и вовсе десятого заплатить, когда на заседание придешь. Брата-казначея завтра может и не быть. Только мой тебе совет: не мотайся с деньгами пешком и без охраны. И вообще, как говорили в старину, будь бдителен! Учти, возможно, что следующим ходом во всей этой игре может стать твое убийство…Все это произошло позавчера. Сегодня календарь открыл десятый день октября, тот самый, когда Вредлинский должен был отправиться на очередное заседание «Русского Гамлета», чтобы стать полноправным членом братства. Манулов так толком и не объяснил, как это будет происходить, но, как думалось Вредлинскому, процедура будет идти по какому-то иному сценарию.Больше всего еще накануне мероприятия Эмиль Владиславович переживал по поводу того, сумеет ли он вовремя найти деньги для уплаты вступительного взноса. В течение всего дня 9 октября Вредлинский под охраной Стаса ездил снимать свои рублевые вклады и менять их на доллары. Набрав, наконец, восемь тысяч баксов, они поехали к Манулову. Тот сам принял у Вредлинского взнос. Само собой ни о расписке, ни о какой-либо ведомости Вредлинский даже не заикался. Просто отдал эту весьма немалую для себя сумму — и все. В свою очередь, Манулов, несмотря на то, что в кабинете они сидели наедине, ни единым словом не помянул историю с Василисой и не стал справляться у Вредлинского, кого из своих коллег он может подозревать в организации подставы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64