председателя Госстроя, я должен был присутствовать на заседаниях Совета Министров, но побывав там дважды, понял, что нормальному здравомыслящему человеку выдержать эту неорганизованность очень сложно. Один министр жалуется на другого, тот на третьего, они выходят на трибуну неподготовленными, отталкивают друг друга от микрофона, и, естественно, в такой атмосфере найти какое-то коллективное решение сверхтрудно. С тех пор я решил времени зря не тратить и больше там не появлялся. Хочется верить, что сейчас заседания Совета Министров проходят иначе. Все-таки министры выдержали достаточно серьёзное чистилище Верховного Совета, да к тому же ситуация в стране такова, что на пустопорожние разговоры совсем нет времени.
М. С. Соломенцев, член Политбюро, Председатель комитета партийного контроля. Последнее время он вёл себя очень неуверенно, как будто чего-то ждал. Выступал редко. Правда, если дело касалось вопросов, имеющих отношение к постановлению по борьбе с пьянством, тут он все время поддерживал Лигачева, они нашли друг друга. Когда Соломенцева отправили на пенсию, Лигачеву стало тоскливо. Больше это бредовое постановление поддерживать никто не стал. С Соломенцевым меня свела судьба, когда ему как председателю комитета партийного контроля поручили взять объяснения по поводу моих выступлений в западной прессе. Понятно, разговор пошёл совсем не так, как хотелось Соломенцеву. Виниться я не стал, поскольку считал себя абсолютно правым, и любые мои высказывания, касающиеся критики членов Политбюро или тактики перестройки, ни Конституции, ни Уставу КПСС не противоречили. Вообще, Соломенцев во время этой беседы выглядел нервно и неуверенно. Временами его становилось даже жалко: ему дали задание, а выполнить его он не может. Грустная картина.
Дальше Чебриков. Сначала председатель КГБ выступал редко — только если речь заходила о глушении западных радиостанций, или о том, сколько людей выпускать за границу. В скором времени он стал секретарём ЦК, уйдя с поста председателя КГБ. Этот шахматный ход был удобен Горбачёву, а комитет возглавил послушный и преданный Крючков. Но по-прежнему все правоохранительные органы и КГБ остались в руках бывшего шефа КГБ. Главное, У Чебрикова осталась психология кагэбэшника: всюду видеть происки Запада, шпионов, никого не пущать, всех причёсывать под одну гребёнку. Для него нынешний плюрализм и нынешняя гласность — как нож в сердце, удар по годами прекрасно функционирующей и послушной системе.
В.И.Долгих. К его несчастью, Гришин записал Долгих в свой список ближайших сторонников, собирался включить его в состав членов Политбюро и предполагал поставить его на место Председателя Совета Министров. Конечно, те, кто попал в число гришинской команды, практически были обречены, и многие, действительно, вскоре простились со своими креслами. Но Долгих ещё работал. Пожалуй, это был один из наиболее профессиональных, эффективно работающих секретарей ЦК. Так до своей пенсии он и оставался кандидатом в члены Политбюро. Относительно молодым, ему ещё не было и пятидесяти лет, он стал секретарём ЦК, приехав из Красноярска. Долгих отличали системность, взвешенность, он никогда не предлагал скоропалительных решений, самостоятельность — конечно, в пределах допустимого.
Когда, например, на Политбюро шло обсуждение моей кандидатуры на должность секретаря ЦК, это происходило без моего участия, все активно поддерживали предложение, зная, что я, так сказать, выдвиженец Горбачёва. И только Долгих сообщил свою точку зрения, сказав, что Ельцин иногда слишком эмоционален, что-то в этом духе. Секретарём ЦК меня избрали. И скоро, естественно, мне сообщили о его словах. Я подошёл к нему, конечно, не для того, чтобы выяснить отношения, — просто хотелось услышать его мнение не в пересказе, да и важно было самому разобраться в своих ошибках, все-таки я только начинал работу в ЦК. Он спокойно повторил то, что говорил на Политбюро, сказал, что считает решение о назначении меня секретарём ЦК совершенно правильным, но только свои эмоции, свою натуру надо сдерживать. Как ни странно, этот, не слишком приятный для меня эпизод, не отдалил нас, а наоборот, сблизил. Появился особый человеческий контакт, доверительность — вещи, совершенно дефицитные в стенах здания ЦК КПСС.
На заседаниях Политбюро мы сидели рядом и часто откровенно обсуждали возникающие в стране проблемы и то, как они решаются, — наскоком, поспешно. В своих выступлениях он не любил критиковать, а просто высказывал личное — чёткое, ясное и продуманное предложение. Мне кажется, он очень полезен был Политбюро, но вскоре его «увели» на пенсию.
А.И.Лукьянов долгое время был чуть ли не самой незаметной фигурой среди высшего партийного эшелона власти. Он занимал пост первого заместителя председателя Верховного Совета СССР. После возникновения новой ситуации с выборами, Съездом народных депутатов, работой сессии Верховного Совета его роль резко возросла, и тут же в полной мере проявился набор партийно-бюрократических качеств высокопоставленного аппаратчика — негибкость, отсутствие внутренней свободы, широты мысли. Он не может управляться с нестандартными ситуациями, нередко возникающими в работе Верховного Совета, впадает в панику, начинает сердиться, чуть ли не кричать и даже стучать кулаком. Сейчас, при нынешнем составе Верховного совета такой первый заместитель Председателя ещё может сгодиться. Но при нормальных свободных выборах, которые, я уверен, все-таки состояться, Лукьянову трудно будет усидеть на этом посту.
Д.Т. Язов, министр обороны. Это — настоящий вояка, искренний и усердный. Ему можно было бы доверить командование округом или штабом, но к должности министра обороны он не подготовлен. Ограничен, совершенно не приемлет критику, и, если бы не буквально жесточайший прессинг Горбачёва на депутатов, никогда Язов не был бы утверждён на должность министра. Как от этого стопроцентного продукта старой военной машины ждать каких-либо позитивных перемен в армии, нового гибкого подхода к решению проблем обороноспособности страны, для меня не ясно. Генерал, он и есть наш отечественный генерал, с тоской глядящий на все гражданское население страны и в глубине души мечтающий призвать всех взрослых на вечные воинские сборы. Утрирую, конечно. Но мне лично симпатична американская традиция назначения на должность министра обороны — им может стать только гражданское лицо. Это абсолютно верно. Все-таки у профессионального военного мозги чуть-чуть перевёрнуты на милитаристский лад, ему всегда чудится угроза и все время хочется хотя бы немножко повоевать.
Щербицкий, первый секретарь ЦК компартии Украины. Пребывание этого человека в составе Полибюро в полной мере демонстрирует нерешительность и половинчатость действий Горбачёва. Я почти на сто процентов уверен, что в тот момент, когда читатель знакомится с этой книгой, Щербицкий снят.
Но сейчас, в августе 1989 года, он сидит на своём месте. Горбачёв боится его трогать, так же, как в своё время он не хотел решать вопрос с Алиевым, когда всем уже было ясно, что держать этого, погрязшего в своих мелких и крупных корыстных делах человека в составе Политбюро, просто невозможно. Я специально пришёл к Горбачёву с папкой документов и почти час уговаривал: Михаил Сергеевич, стыдно сидеть вместе с ним, мы не можем так позорить Политбюро. Так он меня тогда и не послушал. Правда, в конце концов Алиева отправили на почётную персональную пенсию. Но почему надо было так долго решать эту кричащую, однозначно решаемую проблему?!
А.Н.Яковлев, секретарь ЦК, член Политбюро. Наиболее умный, здравый, и дальше всех видящий политик. Я всегда получал удовольствие, слушая его очень точные замечания и формулировки по обсуждаемым на Политбюро вопросам. Конечно, он осторожен, не лез на рожон против Лигачева, как это делал я. Но, безусловно, они полные антиподы, модель социализма по Яковлеву диаметрально противоположна лигачевской казарменно-колхозной концепции социализма. При этом они вынуждены уживаться вместе. И каждый вслед за Горбачёвым произносит убогую и вымученную фразу про единство Политбюро.
В.А.Медведев, секретарь ЦК, член Политбюро. После того, как Горбачёв растащил главных спорщиков по вопросам идеологии, Лигачева и Яковлева, по углам, поручив одному сельское хозяйство, а другому международные дела, Медведев стал главным идеологом страны. Справляется он с этими обязанностями с большим трудом, а точнее будет сказать, совсем не справляется. Главные достоинства, из-за которых Горбачёв поставил его на это место, — послушание и отсутствие новых мыслей и идей. Но, как выяснилось, в сегодняшнее бурное время с таким набором качеств с этой ролью не справиться. Нынче, в эпоху гласности и перестройки, даже для того, чтобы защищать аппарат, командно-административную и партийно-бюрократическую Систему, нужен другой, более гибкий и изощрённый ум. Помню, когда я ещё работал первым секретарём Свердловского обкома партии, Медведев встречался со свердловчанами и через 30 минут, не закончив своего выступления, вынужден был с позором покинуть трибуну. Даже в те времена его клише, примитивные и газетно-штампованные фразы слушать было невозможно. Понятно, что сегодня идеологией он руководит в меру своих сил и скромных возможностей, и главная партийная газета «Правда», рупор консервативных сил, уверенно теряет своих подписчиков. Но Медведев крепко сидит на своём месте и будет сидеть до тех пор, пока не завалит идеологию окончательно.
Перечитал я эти несколько страниц о своих бывших коллегах по Политбюро, и самому тяжело стало. Это и есть главный штаб перестройки. Это и есть мозг партии. Лучшие умы страны.
Впрочем, о чем это я? А разве можно было ждать чего-либо иного? Кто у нас в Политбюро — либо деятели, медленно взбиравшиеся вверх по ступенькам иерархии ЦК, аппаратчики до мозга костей. Например, Лукьянов, Медведев, Разумовский; либо бывшие первые секретари обкомов или крайкомов партии — Горбачёв, Лигачев, кстати, не забуду упомянуть и Ельцина, также сделавшего партийную карьеру в брежневскую эпоху застоя.
Я всегда понимал, почему многие приличные люди продолжали относиться ко мне с подозрением, даже когда я попал в опалу. Потому что Ельцин все равно партийный функционер, бывший первый секретарь обкома. Нельзя, невозможно попасть на это место, а уж тем более перебраться в ЦК — и остаться при этом приличным, смелым, свободно мыслящим человеком. Чтобы сделать партийную карьеру, и это всеобщее народное мнение, надо изощряться, приспосабливаться, быть догматиком, делать одно, а думать другое. Так оправдываться бессмысленно. В такой ситуации остаётся лишь своим трудом и своей позицией завоёвывать доверие людей.
Иногда сам себе задаю вопрос: как же я оказался среди них? Почему вдруг многолетне отлаженная, тщательно продуманная система отбора своих, особых, себе подобных вдруг дала сбой. Я ведь не выдержал, взбрыкнул, а этого никогда, многие десятки лет не происходило. Видимо, какой-то механизмик не сработал, где-то заклинило… Каждый новый претендент в секретари ЦК или в состав Политбюро тщательно изучается, про него все известно: что он думает, чего он хочет, никаких загадок нет. Особенности моего характера и независимость суждений были известны Горбачёву. Наверное, планируя на будущее вопросы перестройки, он посчитал необходимым иметь в Политбюро человека, который не будет вести себя послушно. Но, вероятно, постепенно у него менялся взгляд на эти вещи, его все больше захватывал процесс власти, жажда управлять, ему хотелось чувствовать эту власть — ежеминутно, всегда. Чтобы выполнялись только его поручения, только его мнение было правильным. К этому он очень быстро привык, и ему уже стал не нужен человек, способный вступить с ним в спор.
С вершины пирамиды партийной власти стиль поддакивания Горбачёву спускался ниже. Вообще, работа аппарата ЦК КПСС — явление уникальное. Мы часто ругаем министерства, поскольку они ничего не производят, а сидят на шее своих предприятий. Но все-таки их деятельность хотя бы косвенно можно оценить успехами отрасли. Но вот ЦК!… Он ведь вообще ничего не производит. Ничего, кроме бумажек. Тонны бумажек. И успех работы определяется вот этими горами никому не нужных справок, отчётов, ответов, докладов, анализов, проектов и т.д. и т.п. Аппарат сегодня таков, каким является и Политбюро, и сам Центральный Комитет партии, — не лучше, не хуже. Он существует не для того, чтобы анализировать ситуацию, вырабатывать стратегию и тактику партии. Он являет собой как бы идеологическую обслугу высшего партийного эшелона.
Сказал в недалёком прошлом Брежнев про развитой социализм, и вся эта огромная машина начала производить «на-гора» мифы о нем: как хорошо при нем живётся, как он развивается и будет развиваться, что-то про его этапы и про его пути…
Было сначала у Горбачёва своё понимание перестройки, более осторожное, чем сейчас, и эта махина создавала объяснения сдержанной концепции нашего развития. Горбачёв вынужден был со временем «полеветь», обстоятельства заставили, и аппарат ЦК послушно провозгласил другой, но все равно единственно верный путь, начертанный Генсеком.
Все по принципу: «чего изволите?»
Все помнят трагикомическую историю, когда приехав на ВАЗ в Тольятти, Горбачёв объявил о том, что в ближайшее время нам надо стать законодателями моды в автомобилестроении. Газеты, телевидение тут же, как всегда, подхватили этот, взывающий к новым свершениям, лозунг. А специалисты в это же время не знали, куда девать глаза от стыда и ужаса. Заявить такое — это значит вообще не понимать, в какой стране мы живём, в каком положении она находится. Автомобиль — это же не просто железо с мотором, это сложнейшая цепочка взаимоотношений проектной, инженерной, производительной культур, это дороги, сервисное обслуживание и т.д. Убери из этой цепочки хотя бы одно звено — и все развалится, не то, что лучшего среднего автомобиля не получится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28