Невесту должен был сопровождать в Италию король Иоанн Богемский, сын Генриха, с вооруженным отрядом. От своего будущего зятя Генрих надеялся получать значительную военную помощь. Из Люксембурга с большой свитой рыцарей спешила дочь императора Беатриче, просватанная за сицилийского наследника дона Педро. Все вновь прибывшие силы предполагалось обрушить на Неаполитанское королевство с севера, а с юга уже вступал в бой король Сицилии. Фридрих Сицилийский ускоренными темпами строил военные корабли; предполагалось, что к его флоту присоединятся суда Генуи и Пизы, а возможно, и Венеции. Роберт Неаполитанский, испуганный неблагоприятным развитием событий, также спешно строил несколько быстроходных кораблей, чтобы в случае опасности бежать со своими приближенными во Францию. Военное и политическое положение императора улучшилось, несмотря на предательскую политику папы Климента V, который под давлением Филиппа Красивого почти открыто встал на сторону родственника французского короля Роберта Анжуйского. Видя успехи императорской политики, союзные Флоренции города Тосканы начали колебаться.
В начале августа 1313 года Генрих VII почувствовал себя столь сильным, что, не дожидаясь войск, которые вели его сын и герцог Австрийский, а также брат императора архиепископ Трирский, отправился в дальнейший поход. 21 августа он свернул на дорогу, ведущую в Рим, и остановился в местечке Буонконвенто. 24 августа Генрих неожиданно скончался. Ему еще не исполнилось пятидесяти лет. По слухам, распространившимся в народе, императора отравил доминиканский монах, присланный папой, который дал ему яда в причастии.
Тело императора решили перенести в Пизу. Стояла страшная жара, труп разлагался, везти его дальше было невозможно. Тогда ближайшие рыцари отсекли императору голову, а тело по древнему германскому обычаю предали медленному огню, пока не остались одни обугленные кости. Голову и кости Генриха VII погребли на знаменитом пизанском кладбище Кампо Санто.
В 1921 году, когда отмечался шестисотлетний юбилей со дня смерти Данте, итальянское правительство перенесло гробницу и надгробные памятники Генриха VII, изваянные в XIV веке Дино да Камаино, в Пизанский собор. Усыпальницу украсила новая латинская надпись и стихи Данте из тридцатой песни «Рая»:
Арриго, что, Италию спасая,
Придет на помощь в слишком ранний час.
Рядом можно прочесть следующую французскую эпитафию: «Генриху Справедливому, графу Люксембургскому, римскому императору, самому знаменитому своему сыну народ и древняя, свободная люксембургская страна».
После смерти Генриха VII та часть его армии, которая состояла из северян: немцев, французов, брабантцев, фламандцев, — ушла на родину. Итальянским гибеллинам, которые в большом количестве присоединились к войску императора, идти было некуда. Значительная их часть поступила на службу к веронским делла Скала, к их союзнику кондотьеру Угуччоне делла Фаджуола и другим гибеллинским правителям. Вооруженные силы гибеллинов не только не уменьшились, но, напротив, возросли. В течение последующих лет гибеллинские полководцы наносили неаполитанским отрядам и гвельфской лиге серьезные поражения.
Генриха VII очень долго преследовали военные неудачи, свое войско император терял не в крупных сражениях, а при затяжных осадах небольших городов. Поход был предпринят без подготовки, с недостаточными военными силами и средствами. Генрих не смог выгнать своих противников даже из собора св. Петра. Однако за несколько месяцев до его внезапной кончины его политические и военные дела, несмотря на интриги и недоброжелательство папы, сильно поправились.
Если бы Генрих VII прожил дольше и победил неаполитанского короля, города Тосканы отпали бы от гвельфской лиги и Флоренция осталась изолированной. Возможно, она продержалась бы еще некоторое время, но в конце концов вынуждена была бы покориться. Но и после завоевания Италии Генриху представились бы новые трудности. Даже с помощью самых опытных и умных викариев ему вряд ли удалось сразу прекратить постоянное внутреннее кипение, столь типичное для итальянских городов. Рано или поздно он должен был бы покинуть Италию и вернуться в Германию. Его наместникам было бы не под силу привести итальянские коммуны к подчинению центральной власти. Исторические предпосылки для политического объединения страны еще не созрели.
Было бы совершенно неверно рассматривать Генриха VII как «чужеземного завоевателя», а итальянцев, ему сопротивлявшихся во Флоренции, Брешии, Кремоне, как «патриотов, борющихся с захватчиком». На самом деле такого общеитальянского патриотического чувства в начале XIV века еще не было; что же касается Данте, то объединение Италии мыслилось им лишь как начало большего — в те времена невозможного — объединения стран и народов в едином всемирном государстве, которое поэт называл монархией. Для Данте было совершенно все равно, какой национальности будет император — немец, француз, итальянец. Важно, чтобы император стал владыкой всего мира, чьей столицей непременно станет Рим. При всей своей любви к Италии Данте нигде и никогда не говорил, что итальянский народ выше и лучше остальных народов. Не он ли говорил: «Мы, кому отечество — мир, как рыбам море».
В том совершенном едином государстве, которое замыслил Данте, падали городские стены, исчезали границы и воцарялся вечный мир и взаимное согласие. В Генрихе VII, казалось Данте, воплотился его идеал совершенного правителя. Нежданная смерть императора страшным ударом обрушилась на Данте; вместе с Генрихом умерли надежды великого мечтателя на осуществление при его жизни «мирового государства», а также на возвращение в родную Флоренцию.
Через несколько лет после смерти Данте император священной Римской империи Людвиг Баварский приютил у себя гонимого церковью парижского профессора, по происхождению итальянца, Марсилия из Падуи. О жизни Марсилия нам известно очень немногое. Одно время (вероятно, в 1312—1313 гг.) он был ректором Парижского университета. Ученик Пьетро д'Абано, медика, философа, естествоиспытателя и астролога, известного своей приверженностью к учению Аверроэса, Марсилий отличался разносторонней образованностью. Кроме философии, медицины и теологии, он живо интересовался вопросами государственного права. Книга «Защитник мира», законченная в 1324 году, во время второго пребывания Марсилия в Париже, принесла ему европейскую славу. Марсилий разделял многие религиозные идеи вальденсов, или лионских бедняков, еретической секты, создавшей одно из самых радикальных учений в Европе до гуситов и Лютера. Император Людвиг Баварский попал под сильное влияние своего итальянского советника, который проповедовал, что не государь зависит от папы, а папа от государя, и приводил в пример Византийскую империю. Марсилий, как и Данте, восхищался мощным государственным умом Юстиниана. Сын бедного македонского крестьянина, ставший единовластным правителем необъятной империй, представлялся им образцом для светских государей. Церковь, поучал Марсилий, не должна вмешиваться в дела государства. Огромное имущество церкви должно перейти в государственную казну. Несомненно, что на теорию Марсилия Падуанского о государстве и его отношениях с церковью в значительной степени повлияли трактаты Данте «Монархия» и «Пир» и в не меньшей степени Чино да Пистойя. При дворе Людвига находилось много монахов-фратичелли, отлученных папой от церкви. Марсилий совпадал с фратичелли в апофеозе бедности и в критике папской власти, обнаруживая и в этом близость к кругу идей Данте. С большой смелостью Марсилий восставал против засилья клириков во всех областях жизни.
Еще до приезда в Германию Марсилий связался с итальянскими гибеллинами и жил в Вероне при дворе Кан Гранде дел-ла Скала. Мы видим, что он как бы след в след идет за великим флорентийцем. В 1326 году император решил отправиться в Рим. Нужно сказать, что Людвиг не подтвердил своего избрания в императоры у папы, как это обычно делали новоизбранные. Он решил, что римским государем коронует его не папа, а народ Рима. Таким образом, он хотел осуществить воспринятые им от Марсилия идеи, которые тот выработал под влиянием Чино да Пистойя, Данте и французских юристов начала XIV века. Нельзя в этой связи не вспомнить и об Арналь-де Врешианском, который веком раньше предлагал императору Конраду III принять корону от римского сената.
В Тренте император изложил свою политику собранию представителей городов и нобилей Италии; затем он довольно мирно направился в Милан, где публично проповедовал свои идеи. Не занимаясь, как Генрих VII, покорением непокорных городов, Людвиг направился в Рим вместе с Марсилием Падуанским, который стал его викарием по церковным делам. 17 января император короновался. Корону он принял не из рук папы, а от народного синдика, старого гибеллина, патриция Шьярра Колонна, бывшего спутника Генриха VII.
18 апреля император в собрании своих придворных и прелатов лишил папского звания «священника Жана де Кагора, который называет себя Иоанном XXII». 12 мая Людвиг провозгласил новым папой под именем Николая V одного из братьев-миноритов, Петра де Корбарра. Марсилий имел то высокое удовлетворение, до которого не дожил Данте: он увидел, как осуществляются его идеи или, вернее, те идеи, которые он и Жан де Жанден развили в книге «Защитник мира». Но римское празднество длилось лишь до конца лета. 13 августа император и его последователи были изгнаны из Рима гвельфами и их союзниками неаполитанцами.
Марсилий как бы исчезает со сцены истории; не известно даже точно, когда он умер, по-видимому около 1343 года. В 1341 году Марсилий по просьбе Людвига Баварского написал небольшой трактат. После римского похода он жил уединенно при дворе. Император по-прежнему оказывал ему свое покровительство и не соглашался выдать его папе, несмотря на упорные (начиная с 1327 года) и многократные требования Иоанна XXII. Папа писал Людвигу: «Я слышал, что в твоем страстном стремлении умножить твои злодеяния ты осмелился принять у себя двух людей, сынов погибели, подобных плодам от проклятого древа, — Марсилия Падуанского и Жана де Жандена. Пребывая в течение многих лет в Париже, они отвращали лицо свое от истины, посвящая свои занятия призракам. Разве ты не дозволил им публично защищать в твоем присутствии еретические тезисы известной книги, которую они написали в своем дерзком самомнении?»
Марсилий Падуанский был гораздо более резок и решителен, чем Данте. Он советовал императору порвать с папским престолом и подчинить себе священников и епископов. Эти идеи будут осуществлены в XVI веке лютеранскими князьями Германии. Данте говорил только о разделении церкви и государства, не покушаясь на престол святого Петра по соображениям политическим, так как Генрих VII опирался поначалу на папу Климента V. После смерти Генриха VII Данте заклеймил навеки своими терцинами продажных и коварных первосвященников, предававших тех, кто им доверился.
Глава шестнадцатая
Мечта о всемирном государстве
В латинском трактате «Монархия» нет и следов прежней неуверенности в себе автора «Пира». Данте более не сидит «у ног мудрецов», не подбирает «крохи с трапезы знания». Он смело выражает свои мысли, как творец нового, не желающий повторять то, что уже сказали Аристотель, Цицерон, Эвклид. Понятие о светском всемирном государстве не было доступно всем, полагает автор трактата, «поскольку оно не имеет непосредственного отношения к житейской выгоде». С гордостью гуманиста Данте начинает свое политическое сочинение, «чтобы первому стяжать пальму победы в столь великом состязании и явить истины, не исследованные другими». Так, в творчестве его появляется мотив об увенчании поэта и мыслителя, который с такой силой прозвучит в «Божественной Комедии».
В начале этого произведения Данте выдвигает три вопроса: во-первых, необходима ли всемирная монархия для благосостояния мира; во-вторых, по праву ли стяжал римский народ право на первенство в мировой монархии, и, в-третьих, зависит ли авторитет монархии непосредственно от бога или же от его наместника, то есть папы. Третий вопрос был, по-видимому, наиболее острым. Действительно, если глава всемирной монархии является лишь исполнителем воли папы, то мировая монархия превращается, по существу, в теократию, в которой император лишь слуга церкви. Данте хотел защитить светское государство и обосновать его полную независимость от церковных властей. Понятно, что такая позиция была неприемлема для защитников папского первенства.
Данте отчасти уже поставил эти вопросы и стремился их разрешить в четвертом трактате «Пира». Он самым решительным образом заявляет, что рассматриваемые им проблемы «есть проблемы политические», а все политическое находится во власти человека и предназначено не для созерцания, а для действия. Данте думает, что, кроме цели, которую преследуют отдельные поселения, города, государства, должна существовать общая для всего человечества цель. «Эта общая единая цель — единое всемирное государство, которое обеспечит всем людям на земле справедливость и прекратит войны и междоусобия».
Для осуществления этих политических целей человечество наделено «возможным интеллектом». Каждый человек может охватить и постичь лишь часть бытия, равным образом любая группа людей, как бы велика она ни была, обладает лишь известной долей познания. Полнота познания присуща лишь всему человеческому роду. Таким образом, существует некое универсальное единство интеллекта, имеющее свои специфические функции и свое самостоятельное бытие. Индивидуум, семья, город, государство не могут вместить все разумное в мире, но полнота осуществляется «ежечасно во всем роде человеческом». Это и есть «возможный интеллект», самобытный, бессмертный, как род человеческий. Эта философская теория исходит от комментария к сочинению Аристотеля «О душе» арабского философа Ибн-Рошда из Кордовы, умершего в 1198 году, который был известен под именем Аверроэса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46