Одно из двух – либо замерзнуть на дороге в Лондон, либо вернуться в лечебницу.
«Лучше умереть в пути, – подумала она, стуча зубами, – чем снова попасть в руки к палачам, которые не знают пощады».
«А еще лучше, – сказала она себе, – хоть немного побороться за свою жизнь, какой бы безнадежной ни казалась эта борьба».
Стоило ей так подумать, как издалека послышался стук лошадиных копыт и шелест колес повозки, которая двигалась по той самой дороге, у края которой она стояла. И направлялся экипаж, судя по усиливавшемуся шуму, как раз в ее сторону. Элайзабел на всякий случай опустилась на корточки и спряталась за кустарником, росшим у обочины дороги. В душе ее боролись страх и надежда, она не знала, на что решиться, и благодаря этой внутренней борьбе на некоторое время даже почти перестала ощущать холод, от которого невыносимо страдала еще несколько секунд назад.
«А что, если это Пайк? Тебе так не терпится снова очутиться в его руках?» – предостерег ее внутренний голос.
«А что, если нет и я упущу единственную надежду на спасение?» – возразила она сама себе.
Сквозь голые ветки кустарника Элайзабел еще издалека приметила белое пятно с неясными очертаниями, которое двигалось в ее сторону и становилось все крупнее, пока наконец не превратилось в белую кобылу, впряженную в повозку. И лишь когда этот непритязательный экипаж очутился на расстоянии нескольких метров от нее, девушка разглядела рядом с кобылой черного как смоль жеребца. Повозка не притормозила у ворот «Редфордских угодий» и погромыхала дальше, не сбавляя хода. «Значит, – ликуя, подумала Элайзабел, – я спасена!»
– Сэр! Прошу вас, помогите мне! – крикнула она, выпрямляясь во весь рост. – Отвезите меня к пилерам, в ближайший участок! Меня похитили, но я сбежала! – Она вовсе не собиралась прибегать к помощи пилеров, но нельзя же было требовать от незнакомого человека, чтобы он доставил ее в Кривые Дорожки. Это показалось бы ему подозрительным. Тем более если учесть, какого рода лечебница располагалась за воротами, у которых она стояла.
Возница, чье лицо было скрыто высоко поднятым воротником плаща и полями надвинутого почти на самые глаза цилиндра, спрыгнул с козел, распахнул дверцу повозки и стянул с одной из своих лошадей попону.
– Юная леди, вам здесь совсем не место. Залезайте внутрь и располагайтесь поудобнее. Я доставлю вас, куда скажете.
Элайзабел была так потрясена столь неожиданным поворотом событий, своим чудесным спасением, что даже не произнесла привычных слов благодарности. Она молча шмыгнула в повозку, закуталась в попону, которая еще хранила тепло и запах своей предыдущей владелицы, и крикнула вознице:
– Трогайте! Скорей!
– Слушаюсь, мисс Элайзабел, – едва слышно пробормотал Лоскутник, натягивая вожжи.
19

Нищие готовятся к сражению
Неизбежное надвигается
– Чувствуете? – спросил Дьяволенок, неожиданно выглянув из-за локтя Кротта, сидевшего за столом. Король нищих вздрогнул от неожиданности. – Чтоб ты провалился! – выкрикнул он в сердцах и сердито спросил, повернувшись к мальчику: – Ты почему не в святилище? Где эта девчонка? Узнал наконец?
Кротт в последнее время все чаще терял контроль над собой. От его былой сдержанности не осталось и следа. Некоторые из присутствовавших в этот час в пиршественном зале с беспокойством взглянули на него и тотчас же снова опустили взгляды в свои тарелки. Ответственность за жизни сотен мужчин, женщин и детей, которые являлись его подданными, с каждым днем все тяжелее давила на плечи короля нищих. Он все острее ощущал свою неспособность защитить их от той ужасной участи, которую готовило им, равно как и прочим жителям Лондона, зловещее и неодолимое Братство. Тьма надвигалась на империю Кротта, грозя ее поглотить, а он ничего не мог с этим поделать. Это беспомощное ожидание выводило его из себя.
– Чувствуете? – повторил Дьяволенок, и на сей раз стало очевидно, что вопрос его был адресован Кэтлин и Таниэлю, которые сидели за одним столом с Кроттом, напротив него и Армана.
– Ты о чем? – требовательно спросил король, прежде чем охотники за нечистью успели ответить мальчику.
– Братство вернуло себе Тэтч, – пояснила Кэтлин. Кровь отхлынула от ее лица. – Я что-то ощутила, но… не была уверена… Это и в самом деле так, Джек?
– Истинно так, – сиплым шепотом произнес Дьяволенок. – Дистилляция Чендлера. Вот уж не думал, что мне доведется почувствовать ее мощь. Выходит, Братство еще сильней, чем мы думали.
– А что с Элайзабел? – спросила Кэтлин, отодвигая свою тарелку с едой. – Ты выяснил?
Дьяволенок обратил к ней свои слепые глаза.
– Это не имеет значения. Она нам больше не опасна.
– Это имеет значение для меня! – вскричал Таниэль, вскакивая из-за стола.
Кэтлин сжала его руку, по-прежнему глядя на Дьяволенка.
– А ты можешь определить, где проводилась Дистилляция?
– Нет, не могу. Братство захватило Элайзабел и вернуло себе дух ведьмы Тэтч. Смерть Леанны Батчер – последнее, чего им недостает, чтоб осуществить свой замысел. Нам надо приготовиться.
Армана последние слова мальчика отчего-то настроили на веселый лад, и он с беззаботной улыбкой прокудахтал свое «хур-хур-хур».
Кротт обвел взглядом пиршественный зал. Этот вечер ничем не отличался от множества других. Смех, шутки, обилие еды и питья – попрошайки наслаждались заслуженным отдыхом после трудового дня. Король был в ответе за них и относился к своим обязанностям более чем серьезно. Остальной мир мог катиться в тартарары, но с его подданными не должно приключиться ничего худого. Пусть лица их обезображены оспой и шрамами, пусть их переломанные конечности срослись под самыми немыслимыми углами либо вовсе отсутствуют, но души их в точности такие же, как и у всех прочих, чья внешность благообразна и безупречна. И он, сидя здесь, среди них, чувствует, что бессилен защитить их от надвигающейся беды. Которую предвещало многое – крысиный король, красная лихорадка… да и мало ли что еще… В Бога Кротт не верил, но он верил во всесилие Братства… и в нечисть. И понимал, что победить этих грозных противников невозможно.
На рассвете к трем другим королям нищих были отправлены вестовые, чтобы предупредить их о надвигающейся опасности и необходимости принять все возможные меры защиты от нее. Что же до людей Кротта, то им было приказано не выходить на работу, а оставаться в Кривых Дорожках и усиленно готовиться к войне. Повсюду начали возводиться укрепления, ставились капканы, сооружались западни, двери и ворота задраивались наглухо. В подземелья снарядили дозор, во все башни и верхние этажи домов отправили часовых, а на городские улицы – соглядатаев.
«Беда подступает, – шептались в Дорожках. – Беда у порога». Но что это за беда и от кого исходит угроза, не знал никто.
Для подданных Кротта было довольно и того, что их господин и повелитель отдал им приказ готовиться к обороне. Нищие, по большей части народ суеверный, и без того нередко становились свидетелями мрачных и загадочных происшествий на улицах столицы. И потому они без колебаний поверили в реальность зла, которое надвигалось на город. Чего стоила одна только красная лихорадка, свирепствовавшая в Лондоне, хоть она и не заглядывала в Кривые Дорожки. Правда, некоторым из их обитателей случилось подхватить эту смертельную заразу, но, по счастью, другим она не передалась. Все понимали, что впереди тяжелые, страшные времена, но многим стало легче, когда сам король объявил об этом во всеуслышание и появилась возможность делать хоть что-то, чтобы подготовиться к встрече с неведомой опасностью.
Туннели и пещеры, располагавшиеся под Кривыми Дорожками, всегда представляли собой надежное, укрепленное убежище. Нищим приходилось постоянно держаться настороже, ибо врагов у них всегда хватало с избытком. Чего стоили одни только пилеры, заветной мечтой которых было очистить Дорожки от их обитателей. Кроме того, вражда между четырьмя королями, соперничавшими из-за территорий, не прекращалась ни на один день и требовала от подданных буквально ежеминутной готовности отразить атаку. И разумеется, нельзя было сбрасывать со счетов нечисть. Ввиду всех вышеперечисленных причин людям Кротта понадобилось меньше суток, чтобы обеспечить оборону своих жилищ. Подземелья Кривых Дорожек сделались за этот короткий срок столь же неприступными, как лондонский Тауэр.
Кэтлин возвратилась в прохладную, чисто вымытую комнату со стенами, выложенными тускло-зеленой плиткой, в воздухе которой витал стойкий запах лекарств. Охотница урывала час за часом от сна и отдыха и то и дело забегала сюда в надежде на чудо. Но все здесь оставалось без изменений. Время словно остановилось, измеряемое не секундами, а вдохами и выдохами обреченной, которые становились все менее глубокими, все более тихими… Леанна Батчер доживала последние часы на этой земле. Смерть уже распростерла над ней свои крылья.
Леанна Батчер была личностью крайне незначительной во всех отношениях. Малопривлекательная внешне, худенькая и миниатюрная, она состояла в несчастливом браке с человеком грубым и неотесанным, рабочим с консервного завода. Из письма, обнаруженного в ее кармане, Кэтлин узнала, что Леанна вступила в тайную связь с женатым мужчиной, которого горячо полюбила. Это стало единственным светлым лучом в ее монотонной жизни, лишенной радости и каких бы то ни было привязанностей. Но судьба лишила ее этой отрады, а заодно и жизни, распорядившись так, что несчастная сделалась последним звеном в цепи демонических убийств «зеленых флажков».
Женщину в глубокой тайне доставили в Кривые Дорожки, Никто из живущих в городе не знал о ее местонахождении. Леанна Батчер словно исчезла с лица земли. Лишь так можно было защитить ее от нечисти. Ни одна больница с этим не справилась бы.
И вот теперь она умирала в полном одиночестве. У двери в комнату, где она лежала, день и ночь дежурили часовые. Изредка к ней заглядывал врач. И только. Лишь Кэтлин Беннет, движимая состраданием, часами просиживала у ее постели. Сердце взбалмошной и неустрашимой Кэтлин при виде умирающей неизменно преисполнялось глубокой печали. Она мысленно повторяла строчки того рокового письма и тяжело вздыхала. «Ну почему ты не бросила своего противного мужа? Почему не распорядилась своей жизнью иначе? Ведь ты могла бы быть счастлива! А вместо этого тебя сломали, как куклу!» Кэтлин казалось, что за эти дни она успела хорошо узнать Леанну и привязаться к ней. Женщины не обменялись ни одним словом, и тем не менее Кэтлин без труда читала историю этой ничем не примечательной, безотрадной жизни в тонких чертах лица несчастной обреченной, в едва заметных морщинах возле ее бескровных губ, ей о многом рассказали поношенные одежды Леанны – простое черное платье и дешевый капор. Кэтлин то и дело перечитывала любовное письмо – последнее в жизни миссис Батчер, и всякий раз при этом сердце ее сжималось от жалости. Для всех, кто был посвящен в тайну убийств «зеленых флажков», Леанна Батчер стала теперь самой значительной персоной на всем белом свете. Отсрочка ее смерти давала им возможность позаботиться о собственной безопасности. И лишь одна Кэтлин сострадала самой Леанне и горевала о ее близкой безвременной кончине.
«Какие все-таки люди безжалостные, себялюбивые создания, – с горечью размышляла она. – Собственные амбиции, достаток и покой для них превыше всего. Все горожане как один займутся поутру своими делами, не ведая, что лишь благодаря тому, что в этой женщине продолжает теплиться жизнь, их жизни продлятся еще на несколько часов или на целые сутки. Но и тем, кому все известно, наплевать на нее. Для них важно только, чтобы ее сердце продолжало биться. И если она никогда не придет в себя, не сможет шевельнуться, однако видимость жизни в ней сохранится, их это вполне устроит».
Порой Кэтлин ловила себя на том, что ненавидит город. Заводы, отравляющие воздух, бесконечная череда дурацких изобретений и усовершенствований, рост преступности, грубость и резкость во всем… таков был облик Века Разума, века торжества научной мысли. Груды отбросов, копоть, и дух стяжательства, всепоглощающей, безграничной жажды обогащения. Убийства, подлость, ненависть. Заводы производили товары, которые приносили прибыль, бизнесмены умело размещали эту прибыль, и это обогащало их еще больше. За жизнь такой вот ничтожной Леанны Батчер никто из них и шиллинга бы не дал. Их миллионы, таких как она, готовых сутки напролет упаковывать консервные банки в картонные коробки, стоять у ткацких станков, размешивать щелок в огромных чанах. Кэтлин с тоской обращала мысленный взор к тем временам, о которых она читала в книгах, когда люди обитали в деревнях и маленьких городках, честно зарабатывали на жизнь и довольствовались малым. Когда после тяжелого трудового дня они мирно беседовали у теплого очага, и заботились друг о друге, и умели радоваться жизни. И только аристократы ломали головы, как бы истребить соседей и завладеть их землями.
«Такой безмятежной жизни, может, и вовсе никогда не было, – говорила она себе. – Разве что в сказках». Но неужели нельзя хотя бы помечтать? О мире, который был бы совсем не похож на этот, бездушный, изобилующий отбросами всякого толка и разбора, переполненный самыми низменными человеческими страстями. О мире, где нет нечисти.
Не выпуская из своей ладони руку Леанны Батчер – тонкую, влажную, холодную как лед, Кэтлин в сотый раз прочитала ей вслух письмо. Она надеялась, что несчастная улавливает смысл ее слов и чувствует, что хоть кому-то она не безразлична. Она знала, что Леанна уходит, что тонкая нить ее жизни прервется с минуты на минуту. Кэтлин дочитала письмо, свернула его и спрятала в конверт. И подняла глаза к потолку, словно надеясь сквозь него увидеть сумеречное небо. Ей было горько и страшно, страшно как никогда. Что будет с ними, когда разверзнется тьма? Чем они смогут этому помешать?
Все так же сжимая в ладони руку Леанны, она внезапно почувствовала, что душа последней из жертв «зеленых флажков» покинула бренное тело.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43