https://wodolei.ru/catalog/unitazy/rossijskie/
«Сегодня день особенный, — решил Брантон. — Надо купить Долли что-нибудь посерьезнее, чем конфеты».
В «Харродз» он приехал в три часа пополудни.
В половине четвертого Кэслейк уже сидел в машине около церкви. На другом краю поросшей травой площадки стоял всего один автомобиль. Он приехал позже Кэслейка, оттуда вышла женщина с собакой, заперла дверцу и отправилась к Маяку. Без двадцати пяти четыре на дороге показалась другая машина, и, когда она приблизилась, Кэслейк узнал за рулем Фарли. Помахал ему рукой в перчатке. Фарли развернулся и поставил машину рядом.
Кэслейк пересел к нему на переднее сиденье. Фарли улыбнулся и сказал: «Рад видеть вас снова. Извините, я немного опоздал — заплутался».
— Ничего. Я тем временем насладился природой и солнцем. — Кэслейк рассмеялся. — Итак, вы что-то с собой привезли, верно? — Он вошел в роль молодого преуспевающего стряпчего. Раньше она ему нравилась. Он сыграет ее и сегодня, но по-иному — ведь это прощальная гастроль. Не снимая перчаток, он положил на колени папку.
Фарли помрачнел: «Знаете, я жалею, что заварил эту кашу. Век бы не видеть проклятого дневника. Надо было сжечь его, не сказав никому ни слова. Но вот он. Бог знает, что с ним делать».
— Ну, это не ваша забота. И не моя. Когда мы впервые встретились, он уже был у вас? — Ни ради дела, ни ради самого себя Кэслейку торопить события не хотелось.
— Да, хотя я этого еще не знал. Он то ли у Сары на столе валялся, то ли в книжном шкафу стоял. Она получила его от бывшей служанки матери вместе с поясом Венеры. Слава Богу, что она его не прочла и уже никогда не увидит.
— Она может спросить о нем. И вам надо придумать что-нибудь в ответ.
— Не беспокойтесь. Выкручусь. Сейчас у нее голова забита днем рождения, свадьбой и будущей гостиницей.
— Вы хотите открыть гостиницу? Где? — «Пусть говорит, — подумал Кэслейк, — а я стану изображать доброжелательного стряпчего». Над травой пронеслась сорока и уселась около последней лунки поля для гольфа. Дурная примета.
— О, в Шопшире. Хотя ничего еще окончательно не решено. Место чудное. Отменные земли, река, неподалеку проходят главные туристские маршруты. Сара от этой затеи без ума, даже рекламный проспект начала писать, хлопочет о таких вещах, как занавески и прочее.
— Что ж, если дело выгорит, успехов вам, — сказал Кэслейк и не удивился, что слова прозвучали искренне. Они — как шлюхи, готовы угодить всем прихотям клиента.
— Спасибо.
— Надеюсь, дневник вы не забыли?
— Он на заднем сиденье. — Фарли обернулся и достал сверток. Положил на колени и продолжил: — Так что же вы с ним собираетесь делать?
— В Челтнеме — ничего. — Кэслейк улыбнулся. — Наверно, мистер Гедди передаст его в Министерство внутренних дел. Там у него есть связи. Не пойдешь же с ним в полицию, верно?
— Согласен. Потому я и обратился к мистеру Гедди. Он — стреляный воробей. И мне понравился.
— Да, старик что надо. — Одинокий игрок в гольф послал мяч в последнюю лунку и сорока улетела. Последним напутствием Куинта было: «Играйте свою роль, а о развязке спектакля не задумывайтесь». Легко сказать…
— Ну, дайте взглянуть на него, — с улыбкой попросил Кэслейк. — Мы, конечно, вам верим. И все же… Словом, вы не представляете, какую чушь подчас выдумывают люди.
— Еще бы. — Фарли снял резинки, развернул газету, сказал: — Сейчас не самое подходящее время восторгаться рисунками леди Джин, и все же скажу — некоторые чрезвычайно любопытны. Три из них я даже листиками заложил. Прочтите то, к чему они относятся, и вы поймете, отчего у меня волосы встали дыбом.
Кэслейк положил кожаную книжечку на колени и прочел первую заложенную страницу, где леди Джин рассказывала, как лорд Беллмастер сделал ее соучастницей убийства Полидора и как это убийство произошло.
Когда он закончил и собирался перейти к следующей закладке, Фарли спросил: «Веселенькое дело, а? Впрочем, в том мире, где они вращались… в мире шпиков и фискалов… все это в порядке вещей. Боже, когда читаешь о подобном в романах, воспринимаешь, как сказку для взрослых. Но и в жизни, оказывается, бывает такое. Что же они за люди? Просто душу воротит… Матерсона убрали так же грубо».
Кэслейк не ответил. Он открыл дневник на второй закладке и некоторое время глядел на унизанные старомодным почерком строки, не понимая их. Его захватил маленький рисунок чернилами. На нем бодались два оленя-самца, а на заднем плане за ними наблюдала олениха. У оленей были человеческие лица. В одном без труда угадывались черты лорда Беллмастера. Другое было Кэслейку не знакомо — очевидно, оно принадлежало Матерсону. Лицо самки на заднем плане очень походило на лицо леди Джин с портрета, висевшего на лестнице виллы Лобита. «Что же они за люди?» — вопрошал Фарли. Да такие же, как Кэслейк. Обыкновенные — вот только занимаются грязными делами, без которых нашему грешному миру не обойтись. Когда Кэслейк поступал на службу в Клетку, ему прочитали целую лекцию, где объяснили — и очень убедительно, — почему там царит своя мораль. Начинаете с борьбы со злом, но в конце концов оказывается, что пользуетесь средствами самого дьявола, а благие цели давно забыты.
Кэслейк вдруг рассердился на собственные мысли, взял себя в руки и прочел:
"Белли, конечно, знал, чего добивается Матти — он потом честно в этом признался. Беллмастер уехал из Конари, сказал, отправляется на юг, собирается успеть на вечерний поезд в Лондон из Инвернесса. Ту ночь я впервые провела наедине с Матти. Он — душка, но завяз так же глубоко, как и Беллмастер. А еще он быстро пьянеет, Ушел от меня часа в три ночи. Слава Богу, он умер, полный приятных мыслей — упал с лестницы в башне и свернул себе шею. Я уже спала и ничего не слышала. Обо всем узнала в семь утра, от служанки.
В восемь позвонил Беллмастер, сказал, что в пути сломалась машина и на вечерний поезд он опоздал, но надеется уехать на утреннем и спросил, как дела. Я ответила, что ничего ему неизвестного сообщить не могу, он рассмеялся и заявил: «Если у мужчины от любви звезды в глазах, надо смотреть под ноги». Через два дня мы снова встретились, и он рассказал, что вернулся и дождался, когда Матерсон выйдет из моей спальни. У Беллмастера было не меньше десятка способов вернуться в Конари незамеченным. Матти кремировали. На поминках Беллмастер подарил мне изумрудное ожерелье, я его вскоре продала. С тех пор ненавижу изумруды".
Кэслейк захлопнул дневник, произнес: «Пожалуй, дальше я читать не стану».
— И правильно. Стоило ей смолчать о Полидоре, как она оказалась у Беллмастера под каблуком. Знаете… иногда все это кажется просто кошмаром. Я гляжу на Сару и — хотите верьте хотите нет — радуюсь, что она ушла в монастырь. Останься Сара при них, Бог знает, в кого бы она превратилась. Этот Беллмастер — настоящий вампир. Так пусть получит по заслугам. Беспокоит меня другое — если записи леди Джин предать огласке, случится крупный скандал, который затронет и Сару. Черт, как это все противно.
— Я уверен, она поймет. Ведь вы лишь выполняете свой долг. — Кэслейк сунул дневник в папку. — Мы передадим его нужным людям, а об остальном позаботятся они сами. Возможно, им и удастся не упоминать ни вас, ни Сару.
— Это бы меня вполне устроило. Я хочу только отвязаться от дневника и все забыть. Делайте, что хотите.
— Да, конечно. — Кэслейк сунул руку в карман плаща. «То, что сейчас свершится, — подумал он, — будет злом не меньшим сотворенного Беллмастером, сколько бы Клетка ни твердила обратного. Я не лучше, а наоборот, много хуже того, кто однажды ночью перебил отцовских голубей. Однако Беллмастер — тот наслаждался своими преступлениями: они утоляли его честолюбие и жадность. Эх, мне бы его хладнокровие… или он просто чуть-чуть помешанный, считает себя полубогом, к которому мерки морали неприемлемы?» Кэслейк ощутил, как согревается в руках сталь пистолета… словно из тумана донеслись слова Ричарда: «… если выгорит дело с гостиницей в Шопшире. А почему бы и нет? И хорошо бы вашей конторе взяться за его юридическую сторону».
— Согласен, — рассеянно ответил Кэслейк.
Держа руку в кармане, он, ничего по-настоящему не понимая, слышал, как Ричард бубнил: "Там и детей можно отменно воспитать… Только с рекой надо поосторожней, пока они плавать не научатся. Помню, как-то раз на Момбасе один дурак заснул, а его карапуз… "
В три часа Куинт получил распечатку подслушанного в квартире Беллмастера. Обычно они бывали утром и в половине шестого вечера. Появление ее в другое время означало — материал важный, взглянуть на него нужно немедленно.
Распечатка походила на кусок пьесы, но без указаний на выражение лиц, с каким говорилось то или иное слово, кто и как при этом двигался; остался лишь диалог и фамилии беседовавших. Куинт читал, перескакивая через отдельные строки, пытался как можно скорее докопаться до сути.
"Брантон: Признаюсь, я развернул его. Вы не слышали о книге «Беседы души и тела» какой-то святой девы?
Беллмастер: Нет, не слышал".
Не отрывая глаз от распечатки, Куинт потянулся к телефону, снял трубку и сквозь звучавший в голове разговор Беллмастера и Брантона услышал гудок.
"Беллмастер: Купить можно всякого.
Брантон: Только не его, милорд".
Он читал, ясно представляя себе двух мужчин под картиной Рассела Флинта, скрывавшей микрофон, который работал круглые сутки — уж очень в Клетке хотели скомпрометировать Беллмастера.
"Беллмастер: Послушайте. Брантон, неужели нельзя договориться? Я за ценой не постою. Ведь можно же как-то уломать Фарли!
Брантон: Есть только один выход, милорд. Фарли ради вас и палец о палец не ударит. Не такой он человек. Я сам выручу вас… "
Взгляд Куинта перепрыгнул на конец распечатки. Там значилось в скобках: «Выстрел. Калибр оружия небольшой. Значительная пауза. — И уже без скобок: — Брантон: Так и прошла твоя, черт побери, земная слава».
Куинт придвинул телефон ближе и стал набирать номер конторы Гедди в Челтнеме. Было пять минут четвертого. В половине четвертого Кэслейк встречается с Фарли неподалеку от Пейнсуика. Положим двадцать минут на разговоры. Значит, за сорок пять минут Гедди должен попасть в Пейнсуик. Под рукой ли у него машина? Сколько от Челтнема до Пейнсуика — миль восемь — десять? Времени в обрез, но успеть можно. Жаль, Гедди не умеет быстро ездить. Дай Бог, чтобы Кэслейк не поторопился. В нем Куинт уверен не был — он даже поспорил с Уорбойзом (они всегда ставили на новичка пятерку), что у Кэслейка не хватит духу. Куинт считал его мягкотелым провинциалом. Что ж, будем надеяться. Впрочем, чужая душа — потемки. А если Гедди все-таки не успеет, спектакль придется закончить тяжелым непроницаемым занавесом. И Брантон вывернется. После звонка в контору к Гедди придется послать кого-нибудь к Беллмастеру и все устроить. Превратить это убийство в самоубийство можно в два счета. Гедди, Гедди, где же ты? Что же сказать ему? "Только что объявили — лорд Беллмастер покончил с собой. Я ехал в машине, услышал это по радио и сразу бросился звонить вам. К чему распинать мертвого? Дневник лучше просто уничтожить… " И Гедди тотчас возьмется за дело…
Куинт услышал, как на другом конце подняли трубку и всегда бесстрастный голос проговорил: «Гедди у телефона».
А Фарли разглагольствовал по-прежнему: «… И когда все устроится, вы приедете к нам в гости».
— С удовольствием. А что за рыба водится в реке? Лосось?
— Лосось и форель. Сейчас ее там, наверное, прорва.
Кэслейк сидел, слушал, тронутый воодушевлением Фарли, вспоминал собственное детство на реке Тау и понимал — убить Ричарда не сможет. Ну и что? Лишь немногих в Клетке выбирали на роль ликвидаторов, и половина избранных оказывалась на нее не способна. Одни уходили из Клетки, зная, что их в любую минуту могут возвратить, иные оставались. Им хватало другой работы. Однако, как говорит Куинт, если хочешь дослужиться до верха, должен окреститься кровью. Пистолет в потной руке Кэслейка стал совсем теплым. «Но хочу ли высоко взлететь? — спрашивал себя Кэслейк. — Может быть, взять да уволиться?» Он выпустил пистолет и вытер руку о ткань кармана.
Фарли между тем говорил: «Столько лет я потратил впустую? Но теперь обрел опору в жизни, решил заняться настоящим делом. — Он улыбнулся. — Смело сказано, а? Вам повезло — вы всегда знали, кем хотите стать, да и покровителей нашли отличных».
— Верно, — ответил Кэслейк, — я с детства знал, кем буду. — Он вновь сжал пистолет в руке. Женщина, что выгуливала собаку, вернулась и теперь уговаривала ее залезть в машину. Вдруг в памяти у Кэслейка всплыла Джоун. Когда он вернется, она только взглянет на него и сразу поймет, — да или нет. А вскоре и остальные сослуживцы узнают правду… Да, в мире любят победителей.
Женщина с собакой уехала. Фарли все болтал, часы на приборной доске показывали без десяти пять.
Глава десятая
Было почти восемь вечера, но сумерки еще не сгустились. Куинт стоял у окна в кабинете Кэслейка. Вечернее небо приобрело цвет грязного гусиного яйца. Куинт услышал, как Кэслейк закуривает у него за спиной. Курил он очень редко. Главный вопрос задавать не стоило — все было ясно и так. Мужчины просто взглянули друг другу в глаза, и старший увидел в них то, что часто замечал и раньше, у других молодых сотрудников. Такое от людей вроде Куинта не скроешь. Несколько минут назад Кэслейк постучал по синей замшевой книжке на столе и сказал: «Вот он».
— Хорошо. — Лишь одно это слетело с губ Куинта до того, как он подошел к окну. Но сейчас, не поворачиваясь, добавил: — Может, он нам еще и пригодится.
Куинт видел, как пеликан на пруду высоко задрал клюв и хлопал громоздкими крыльями. За деревьями светилось окнами Министерство иностранных дел. Гибель Беллмастера его работу не нарушит. Там к смертям и трагедиям привыкли. Авантюризм, кровопускание, защита империи — им все едино. Империи больше нет, но защищать страну по-прежнему надо, а потому нужны и люди, готовые жертвовать собой ради блага большинства. И Куинт как бы про себя, а на самом деле для Кэслей-ка — его нужно было утешить во что бы то ни стало — произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В «Харродз» он приехал в три часа пополудни.
В половине четвертого Кэслейк уже сидел в машине около церкви. На другом краю поросшей травой площадки стоял всего один автомобиль. Он приехал позже Кэслейка, оттуда вышла женщина с собакой, заперла дверцу и отправилась к Маяку. Без двадцати пяти четыре на дороге показалась другая машина, и, когда она приблизилась, Кэслейк узнал за рулем Фарли. Помахал ему рукой в перчатке. Фарли развернулся и поставил машину рядом.
Кэслейк пересел к нему на переднее сиденье. Фарли улыбнулся и сказал: «Рад видеть вас снова. Извините, я немного опоздал — заплутался».
— Ничего. Я тем временем насладился природой и солнцем. — Кэслейк рассмеялся. — Итак, вы что-то с собой привезли, верно? — Он вошел в роль молодого преуспевающего стряпчего. Раньше она ему нравилась. Он сыграет ее и сегодня, но по-иному — ведь это прощальная гастроль. Не снимая перчаток, он положил на колени папку.
Фарли помрачнел: «Знаете, я жалею, что заварил эту кашу. Век бы не видеть проклятого дневника. Надо было сжечь его, не сказав никому ни слова. Но вот он. Бог знает, что с ним делать».
— Ну, это не ваша забота. И не моя. Когда мы впервые встретились, он уже был у вас? — Ни ради дела, ни ради самого себя Кэслейку торопить события не хотелось.
— Да, хотя я этого еще не знал. Он то ли у Сары на столе валялся, то ли в книжном шкафу стоял. Она получила его от бывшей служанки матери вместе с поясом Венеры. Слава Богу, что она его не прочла и уже никогда не увидит.
— Она может спросить о нем. И вам надо придумать что-нибудь в ответ.
— Не беспокойтесь. Выкручусь. Сейчас у нее голова забита днем рождения, свадьбой и будущей гостиницей.
— Вы хотите открыть гостиницу? Где? — «Пусть говорит, — подумал Кэслейк, — а я стану изображать доброжелательного стряпчего». Над травой пронеслась сорока и уселась около последней лунки поля для гольфа. Дурная примета.
— О, в Шопшире. Хотя ничего еще окончательно не решено. Место чудное. Отменные земли, река, неподалеку проходят главные туристские маршруты. Сара от этой затеи без ума, даже рекламный проспект начала писать, хлопочет о таких вещах, как занавески и прочее.
— Что ж, если дело выгорит, успехов вам, — сказал Кэслейк и не удивился, что слова прозвучали искренне. Они — как шлюхи, готовы угодить всем прихотям клиента.
— Спасибо.
— Надеюсь, дневник вы не забыли?
— Он на заднем сиденье. — Фарли обернулся и достал сверток. Положил на колени и продолжил: — Так что же вы с ним собираетесь делать?
— В Челтнеме — ничего. — Кэслейк улыбнулся. — Наверно, мистер Гедди передаст его в Министерство внутренних дел. Там у него есть связи. Не пойдешь же с ним в полицию, верно?
— Согласен. Потому я и обратился к мистеру Гедди. Он — стреляный воробей. И мне понравился.
— Да, старик что надо. — Одинокий игрок в гольф послал мяч в последнюю лунку и сорока улетела. Последним напутствием Куинта было: «Играйте свою роль, а о развязке спектакля не задумывайтесь». Легко сказать…
— Ну, дайте взглянуть на него, — с улыбкой попросил Кэслейк. — Мы, конечно, вам верим. И все же… Словом, вы не представляете, какую чушь подчас выдумывают люди.
— Еще бы. — Фарли снял резинки, развернул газету, сказал: — Сейчас не самое подходящее время восторгаться рисунками леди Джин, и все же скажу — некоторые чрезвычайно любопытны. Три из них я даже листиками заложил. Прочтите то, к чему они относятся, и вы поймете, отчего у меня волосы встали дыбом.
Кэслейк положил кожаную книжечку на колени и прочел первую заложенную страницу, где леди Джин рассказывала, как лорд Беллмастер сделал ее соучастницей убийства Полидора и как это убийство произошло.
Когда он закончил и собирался перейти к следующей закладке, Фарли спросил: «Веселенькое дело, а? Впрочем, в том мире, где они вращались… в мире шпиков и фискалов… все это в порядке вещей. Боже, когда читаешь о подобном в романах, воспринимаешь, как сказку для взрослых. Но и в жизни, оказывается, бывает такое. Что же они за люди? Просто душу воротит… Матерсона убрали так же грубо».
Кэслейк не ответил. Он открыл дневник на второй закладке и некоторое время глядел на унизанные старомодным почерком строки, не понимая их. Его захватил маленький рисунок чернилами. На нем бодались два оленя-самца, а на заднем плане за ними наблюдала олениха. У оленей были человеческие лица. В одном без труда угадывались черты лорда Беллмастера. Другое было Кэслейку не знакомо — очевидно, оно принадлежало Матерсону. Лицо самки на заднем плане очень походило на лицо леди Джин с портрета, висевшего на лестнице виллы Лобита. «Что же они за люди?» — вопрошал Фарли. Да такие же, как Кэслейк. Обыкновенные — вот только занимаются грязными делами, без которых нашему грешному миру не обойтись. Когда Кэслейк поступал на службу в Клетку, ему прочитали целую лекцию, где объяснили — и очень убедительно, — почему там царит своя мораль. Начинаете с борьбы со злом, но в конце концов оказывается, что пользуетесь средствами самого дьявола, а благие цели давно забыты.
Кэслейк вдруг рассердился на собственные мысли, взял себя в руки и прочел:
"Белли, конечно, знал, чего добивается Матти — он потом честно в этом признался. Беллмастер уехал из Конари, сказал, отправляется на юг, собирается успеть на вечерний поезд в Лондон из Инвернесса. Ту ночь я впервые провела наедине с Матти. Он — душка, но завяз так же глубоко, как и Беллмастер. А еще он быстро пьянеет, Ушел от меня часа в три ночи. Слава Богу, он умер, полный приятных мыслей — упал с лестницы в башне и свернул себе шею. Я уже спала и ничего не слышала. Обо всем узнала в семь утра, от служанки.
В восемь позвонил Беллмастер, сказал, что в пути сломалась машина и на вечерний поезд он опоздал, но надеется уехать на утреннем и спросил, как дела. Я ответила, что ничего ему неизвестного сообщить не могу, он рассмеялся и заявил: «Если у мужчины от любви звезды в глазах, надо смотреть под ноги». Через два дня мы снова встретились, и он рассказал, что вернулся и дождался, когда Матерсон выйдет из моей спальни. У Беллмастера было не меньше десятка способов вернуться в Конари незамеченным. Матти кремировали. На поминках Беллмастер подарил мне изумрудное ожерелье, я его вскоре продала. С тех пор ненавижу изумруды".
Кэслейк захлопнул дневник, произнес: «Пожалуй, дальше я читать не стану».
— И правильно. Стоило ей смолчать о Полидоре, как она оказалась у Беллмастера под каблуком. Знаете… иногда все это кажется просто кошмаром. Я гляжу на Сару и — хотите верьте хотите нет — радуюсь, что она ушла в монастырь. Останься Сара при них, Бог знает, в кого бы она превратилась. Этот Беллмастер — настоящий вампир. Так пусть получит по заслугам. Беспокоит меня другое — если записи леди Джин предать огласке, случится крупный скандал, который затронет и Сару. Черт, как это все противно.
— Я уверен, она поймет. Ведь вы лишь выполняете свой долг. — Кэслейк сунул дневник в папку. — Мы передадим его нужным людям, а об остальном позаботятся они сами. Возможно, им и удастся не упоминать ни вас, ни Сару.
— Это бы меня вполне устроило. Я хочу только отвязаться от дневника и все забыть. Делайте, что хотите.
— Да, конечно. — Кэслейк сунул руку в карман плаща. «То, что сейчас свершится, — подумал он, — будет злом не меньшим сотворенного Беллмастером, сколько бы Клетка ни твердила обратного. Я не лучше, а наоборот, много хуже того, кто однажды ночью перебил отцовских голубей. Однако Беллмастер — тот наслаждался своими преступлениями: они утоляли его честолюбие и жадность. Эх, мне бы его хладнокровие… или он просто чуть-чуть помешанный, считает себя полубогом, к которому мерки морали неприемлемы?» Кэслейк ощутил, как согревается в руках сталь пистолета… словно из тумана донеслись слова Ричарда: «… если выгорит дело с гостиницей в Шопшире. А почему бы и нет? И хорошо бы вашей конторе взяться за его юридическую сторону».
— Согласен, — рассеянно ответил Кэслейк.
Держа руку в кармане, он, ничего по-настоящему не понимая, слышал, как Ричард бубнил: "Там и детей можно отменно воспитать… Только с рекой надо поосторожней, пока они плавать не научатся. Помню, как-то раз на Момбасе один дурак заснул, а его карапуз… "
В три часа Куинт получил распечатку подслушанного в квартире Беллмастера. Обычно они бывали утром и в половине шестого вечера. Появление ее в другое время означало — материал важный, взглянуть на него нужно немедленно.
Распечатка походила на кусок пьесы, но без указаний на выражение лиц, с каким говорилось то или иное слово, кто и как при этом двигался; остался лишь диалог и фамилии беседовавших. Куинт читал, перескакивая через отдельные строки, пытался как можно скорее докопаться до сути.
"Брантон: Признаюсь, я развернул его. Вы не слышали о книге «Беседы души и тела» какой-то святой девы?
Беллмастер: Нет, не слышал".
Не отрывая глаз от распечатки, Куинт потянулся к телефону, снял трубку и сквозь звучавший в голове разговор Беллмастера и Брантона услышал гудок.
"Беллмастер: Купить можно всякого.
Брантон: Только не его, милорд".
Он читал, ясно представляя себе двух мужчин под картиной Рассела Флинта, скрывавшей микрофон, который работал круглые сутки — уж очень в Клетке хотели скомпрометировать Беллмастера.
"Беллмастер: Послушайте. Брантон, неужели нельзя договориться? Я за ценой не постою. Ведь можно же как-то уломать Фарли!
Брантон: Есть только один выход, милорд. Фарли ради вас и палец о палец не ударит. Не такой он человек. Я сам выручу вас… "
Взгляд Куинта перепрыгнул на конец распечатки. Там значилось в скобках: «Выстрел. Калибр оружия небольшой. Значительная пауза. — И уже без скобок: — Брантон: Так и прошла твоя, черт побери, земная слава».
Куинт придвинул телефон ближе и стал набирать номер конторы Гедди в Челтнеме. Было пять минут четвертого. В половине четвертого Кэслейк встречается с Фарли неподалеку от Пейнсуика. Положим двадцать минут на разговоры. Значит, за сорок пять минут Гедди должен попасть в Пейнсуик. Под рукой ли у него машина? Сколько от Челтнема до Пейнсуика — миль восемь — десять? Времени в обрез, но успеть можно. Жаль, Гедди не умеет быстро ездить. Дай Бог, чтобы Кэслейк не поторопился. В нем Куинт уверен не был — он даже поспорил с Уорбойзом (они всегда ставили на новичка пятерку), что у Кэслейка не хватит духу. Куинт считал его мягкотелым провинциалом. Что ж, будем надеяться. Впрочем, чужая душа — потемки. А если Гедди все-таки не успеет, спектакль придется закончить тяжелым непроницаемым занавесом. И Брантон вывернется. После звонка в контору к Гедди придется послать кого-нибудь к Беллмастеру и все устроить. Превратить это убийство в самоубийство можно в два счета. Гедди, Гедди, где же ты? Что же сказать ему? "Только что объявили — лорд Беллмастер покончил с собой. Я ехал в машине, услышал это по радио и сразу бросился звонить вам. К чему распинать мертвого? Дневник лучше просто уничтожить… " И Гедди тотчас возьмется за дело…
Куинт услышал, как на другом конце подняли трубку и всегда бесстрастный голос проговорил: «Гедди у телефона».
А Фарли разглагольствовал по-прежнему: «… И когда все устроится, вы приедете к нам в гости».
— С удовольствием. А что за рыба водится в реке? Лосось?
— Лосось и форель. Сейчас ее там, наверное, прорва.
Кэслейк сидел, слушал, тронутый воодушевлением Фарли, вспоминал собственное детство на реке Тау и понимал — убить Ричарда не сможет. Ну и что? Лишь немногих в Клетке выбирали на роль ликвидаторов, и половина избранных оказывалась на нее не способна. Одни уходили из Клетки, зная, что их в любую минуту могут возвратить, иные оставались. Им хватало другой работы. Однако, как говорит Куинт, если хочешь дослужиться до верха, должен окреститься кровью. Пистолет в потной руке Кэслейка стал совсем теплым. «Но хочу ли высоко взлететь? — спрашивал себя Кэслейк. — Может быть, взять да уволиться?» Он выпустил пистолет и вытер руку о ткань кармана.
Фарли между тем говорил: «Столько лет я потратил впустую? Но теперь обрел опору в жизни, решил заняться настоящим делом. — Он улыбнулся. — Смело сказано, а? Вам повезло — вы всегда знали, кем хотите стать, да и покровителей нашли отличных».
— Верно, — ответил Кэслейк, — я с детства знал, кем буду. — Он вновь сжал пистолет в руке. Женщина, что выгуливала собаку, вернулась и теперь уговаривала ее залезть в машину. Вдруг в памяти у Кэслейка всплыла Джоун. Когда он вернется, она только взглянет на него и сразу поймет, — да или нет. А вскоре и остальные сослуживцы узнают правду… Да, в мире любят победителей.
Женщина с собакой уехала. Фарли все болтал, часы на приборной доске показывали без десяти пять.
Глава десятая
Было почти восемь вечера, но сумерки еще не сгустились. Куинт стоял у окна в кабинете Кэслейка. Вечернее небо приобрело цвет грязного гусиного яйца. Куинт услышал, как Кэслейк закуривает у него за спиной. Курил он очень редко. Главный вопрос задавать не стоило — все было ясно и так. Мужчины просто взглянули друг другу в глаза, и старший увидел в них то, что часто замечал и раньше, у других молодых сотрудников. Такое от людей вроде Куинта не скроешь. Несколько минут назад Кэслейк постучал по синей замшевой книжке на столе и сказал: «Вот он».
— Хорошо. — Лишь одно это слетело с губ Куинта до того, как он подошел к окну. Но сейчас, не поворачиваясь, добавил: — Может, он нам еще и пригодится.
Куинт видел, как пеликан на пруду высоко задрал клюв и хлопал громоздкими крыльями. За деревьями светилось окнами Министерство иностранных дел. Гибель Беллмастера его работу не нарушит. Там к смертям и трагедиям привыкли. Авантюризм, кровопускание, защита империи — им все едино. Империи больше нет, но защищать страну по-прежнему надо, а потому нужны и люди, готовые жертвовать собой ради блага большинства. И Куинт как бы про себя, а на самом деле для Кэслей-ка — его нужно было утешить во что бы то ни стало — произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28