Чем скорее, тем лучше. Ну да это не сложно устроить.
В тот же вечер он позвонил и спросил мисс Брантон, не желает ли она — конечно, вместе с гостем, мистером Фарли — отужинать завтра в отеле у Кэслейка в честь того, что Сара — как некогда и леди Джин — предоставила конторе «Гедди, Парсонз и Рэнк» честь защищать ее интересы? Сара, чуточку поколебавшись, сказала, что принимает приглашение с удовольствием. На сей раз это был простейший выход из положения. Кэслейк положил трубку, улегся на кровать, ненадолго уставился в потолок, а затем заказал разговор с лордом Беллмастером.
Лорд Беллмастер наполнил рюмку коньяком, не отходя от буфета. Он только что вернулся с Даунинг-стрит, где беседовал с премьером и министром иностранных дел. Тут и позвонил Кэслейк. Разговор с ним занимал аристократа меньше, чем встреча на Даунинг-стрит. Закулисные интриги не ослабевали. Приближенные к власти подчас строят дьявольски хитрые козни, но мысли премьера он знал назубок. Тот далеко не глуп, однако в душе тщеславен. Если вы родились в рабочем поселке в семье трактирщика, полшколы проходили в заплатанных штанах… что ж, это можно направить на пользу карьере, но червячок зависти к аристократам всю жизнь будет глодать вас. Премьер любил ездить к Беллмастеру в родовое поместье, но Боже упаси сбрасывать его из-за этого со счетов. Ведь бедняга обожает раскованность, царящую там на приемах лишь потому, что его жена подчеркнуто не интересуется альковными удовольствиями. Министр иностранных дел… совсем другая птица… закончил Итон, верующий, ставший социалистом, но не затем, чтобы избавиться от фамильного богатства, а чтобы иссушать свою и без того аскетичную душу постоянным самобичеванием… впрочем, и его можно купить, хотя пока неясно, как. Посулить что-нибудь одному из двух его сыновей-умников? Место редактора какой-нибудь газеты? Вероятно. Ведь для человека с деньгами, доступом к прессе и широкими деловыми связями ничего невозможного нет. Бог свидетель, Беллмастер ворочает теперь миллионами, и они помогут осуществить его заветную мечту. Всю жизнь он посвятил ей. Так можно ли отступать? Это все равно, что ослепнуть или стать импотентом. Хотя — Бог свидетель и этому — дела не всегда шли столь блестяще, как сейчас. Однажды — о чем не известно никому — он, по собственным меркам, конечно, — скатился почти на самое дно.
Беллмастер выпил и вдруг расхохотался. Черт бы побрал этот золотой пояс. Впрочем, здорово, что он попался тогда на глаза. Сама не зная, Джин спасла Беллмастера от банкротства, и с тех пор он зарекся оглядываться на прошлое. А Кэслейк… если отлучить его от Клетки, можно вымуштровать на свой лад. Он из тех остроумных молодых людей, кого делает уязвимым какой-нибудь недостаток. На таких у Беллмастера прямо-таки собачий нюх. Как пустельга за тридцать метров различает трепет поедаемого жуком листка, так и Кэслейк ухватывает отраженные в глазах мысли собеседника и читает их. Что это? Сноровка? Ясновидение? Так или иначе, он — человек полезный. Если дневник есть, он его найдет. А ведь она отрицала, что ведет дневник. С улыбкой, но отрицала. Ах, какая женщина! Ее словно взрывчаткой начинили. «Ну, не расстраивайся, — сказал он себе, сообразив, что на него сначала повлиял премьер, а теперь — бренди. — Как это там говорится? Кларе — для мальчишек, портвейн — для мужчин, а тот, кто мечтает стать героем, должен пить бренди. Возможно, для войны сия пословица применима. Но не для политической грызни. Еще одну рюмку, и спать. Пояс Венеры. Кто же снял с него копию? Неважно». Когда лорд Беллмастер подарил пояс леди Джин, он заставил ее надеть его голой. «Победит добродетель»? Черта с два.
Глава шестая
Кэслейк пригласил Сару и Ричарда к восьми вечера. Они покинули поместье в половине восьмого, и Кэслейк — он оставил машину у ответвления дороги на Лиссабон и пешком прошел до холма, на вершине которого стояла вилла, — проследил за их отъездом. Потом, стараясь скрываться за кустами и деревьями, подошел к боковому входу. Слуги были далеко, в сторожке у ворот.
Кэслейк вынул из-под каменной кадки ключ, отпер дверь, положил ключ обратно и вошел, створка захлопнулась сама. «Женщины вечно что-нибудь забывают, — подумал он и невесело усмехнулся, вспомнив Маргарет. — Но если Сара и Ричард вернутся, я услышу шум машины и успею выпрыгнуть в окно». Войдя в прихожую, он позвонил в свою гостиницу дежурному. Сказал, что пригласил к ужину сеньориту Брантон и сеньора Фарли, попросил передать им извинения и сообщить, что немного задержится — по дороге из Фаро у него лопнула шина. А тем временем пусть их усадят и подадут что-нибудь выпить. Он все оплатит.
Тщательно обыскать нужно было только две комнаты. Спальни Фарли и Сары. Он начал с последней. Достал из комода ключ и открыл сейф. Там лежали лишь письма от мужа миссис Ринджел Фейнз. Заперев сейф и вернув на место книжный шкаф, он провел рукой по трем рядам книг и внимательно осмотрел их. Это в основном были романы в мягких обложках, религиозные трактаты и несколько дорогих книг в твердых переплетах.
Затем он оглядел письменный стол у окна. В одном из ящичков с ручками из слоновой кости нашлось письмо от леди Джин Брантон, заверенное отцом Ансольдо и служанкой Мелиной, согласно которому содержимое некоего свертка — видимо, с поясом Венеры — завещалось Саре. Рядом лежала записка с данными о поясе, о том, что его подарил леди Джин лорд Беллмастер. «Если в сорок восьмом он стоил тридцать тысяч, — прикинул Кэслейк, — одному Богу известно, какова его цена сейчас. Да, лорд Беллмастер не скупился… впрочем, у него миллионы. Однако ни деньги, ни власть не освободили его мысли от поселившегося там червячка страха».
Последовательно, расторопно и внимательно Кэслейк обыскал всю спальню. Это была уже не тренировка, когда над душой стоял Куинт, подсматривал, оценивал. Кэслейк запомнит все, к чему прикасался. На столике у бокового окна валялись иголки, вата, нитки, ножницы и летнее платье, подметанное, чтобы укоротить его. Сара, видимо, колдовала над старыми платьями тетки или матери. В Кэслейка вселилось твердое убеждение, что Саре нечего скрывать. Она же простушка, а потому все, что хотела бы схоронить от чужих глаз, положила бы в сейф.
Кэслейк перешел в комнату Фарли. Все имущество Ричарда умещалось в саквояже. На столике лежал старый номер «Кантри Лайф» и потертый томик «Белого попугая» Лоуренса. Фарли был явно из тех, кто путешествует налегке. На последнем листе его чековой книжки — она отыскалась в заднем кармане джинсов — значилось, что на текущем счету всего 2760 эскудо. «И, наверное, нет долгосрочных вкладов, — подумал Кэслейк. — Однако положение изменится, когда он продаст пояс Венеры». Чувствовалось, что деньги для Фарли — не главное. Знавал Кэслейк и таких людей. Они живут одним днем. Что ж, каждому свое, к тому же, Бог свидетель, так сейчас живут многие, и ничего — перебиваются.
Обыскав спальню Ричарда, он быстро прошелся по остальным комнатам верхнего этажа, потом — нижнего и покинул виллу. На пути к машине его вдруг охватило гнетущее чувство — вспомнилось одно из наставлений Куинта: «Если люди решают что-то спрятать, все в порядке. Рано или поздно вы это отыщете. Беда, если они обладают чем-то таким, что им и в голову не придет схоронить. Они оставят его у вас прямо под носом, но вы и не заметите». Вот леди Джин Брантон — будь у нее нечто против Беллмастера — дневник, скажем, она бы… Нет. Дело в другом. То же чувство охватывало Кэслейка и на занятиях, когда наступало время повернуться к Куинту и сказать: «Задание выполнено». Уж слишком много зависело от этих двух слов.
Он сел в машину, запер фотоаппарат в перчаточный ящик и уехал.
Отужинали прекрасно. Кэслейк без труда вновь вошел в роль нотариуса, да и Фарли ему понравился. Простой, без затей парень, а после нескольких рюмок — еще и прекрасный рассказчик. Перед расставанием, когда Сара пошла в туалет, Фарли попросил: «Мне бы хотелось поговорить с глазу на глаз».
— Пожалуйста.
— Это касается только нас с Сарой, но вам, как поверенному в ее делах, я откроюсь. Убежав из монастыря, она пыталась утопиться. У нее было безумное и совершенно необоснованное убеждение, будто она беременна. А я спас ее. Как это случилось — не важно. Так вот она — и это вам тоже знать не помешает — хочет отблагодарить меня, подарив золотой пояс. Решила твердо. Но я не могу принять такую дорогую вещь. Может быть, вы при удобном случае… попытаетесь ее вразумить?
— Она мне уже обо всем рассказала. Увы, на сей счет я бессилен. Вы сослужили ей великую службу. У нее щедрая душа, а деньгами на жизнь ее обеспечит отец. Так что, — Кэслейк сухо улыбнулся, — вам придется или принять дар, или, если вы смириться не сможете, втихомолку исчезнуть до того, как Сара вам его преподнесет.
— Возможно, вы правы. Но меня не покидает черная мысль о том, что Сара начнет преследовать меня.
— Мир велик.
— Вот я и думаю, — усмехнулся Ричард, — велик он или тесен.
— Извините, я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Решайте сами. Позвольте заметить, я одобряю ваши намерения. И еще: по-моему, вы здорово помогли Саре, не оставляя ее одну столько времени.
Когда они уехали, Кэслейк поднялся к себе, позвонил сначала Беллмастеру, потом в Клетку, передал для Куинта подробный отчет о своих действиях и разговоре с Беллмастером, который, узнав, что никаких следов дневника не обнаружено, даже не попытался скрыть вздох облегчения.
Через два дня Фарли вновь отправился к Франсуа Норберу. Сара поехала бы тоже, когда бы не нотариус Кэслейк — он должен был встретиться с нею и окончательно все утрясти.
Ричард не спеша ехал вдоль побережья. «Приближается развязка», — размышлял он. По возвращении на виллу придется давать ответ Саре, и Ричард знал, что скажет. Пояс он не возьмет. С виллы придется бежать, а жаль. Пожив на новом месте всего несколько дней, он уже чувствовал себя там как дома, покидать его не хотелось. Но уезжать нужно, хотя — теперь он это ясно понимал — в открытую не удастся. Придется убраться тайком, пока Сары не будет дома, оставить ей прощальное письмо. Он лениво поразмыслил, не основаны ли его поступки на застарелой привычке не брать на себя лишнюю ответственность. Ему не хотелось ни связанных с большими деньгами новых забот, ни обязанности (а именно этого Сара и добивается) улучшить этими деньгами… что? Собственное положение? Будущее? Сара почти назойливо заботилась о других, все время интересовалась, хорошо ли живут те, с кем она знакома. И избавиться от ее опеки будет трудно. Она обладает всеми задатками наставницы, руководительницы — это, видимо, отголоски материнского характера, которые в женщине не столь красивой и простодушной быстро стали бы непереносимы. Ричарда не нужно наставлять, над ним не нужно верховодить. Ни раньше, ни сейчас. И таких, как он, в Португалии полно. Тех, кто живет подножным кормом. А что плохого? От них нет вреда никому.
Франсуа сидел под навесом, читал позавчерашний номер «Тайме», на столике ждал графин с белым вином и две рюмки. На лужайках работали поливальники, в брызгах играла радуга; две иволги резвились в лужице на траве.
Франсуа тепло поздоровался, разлил вино, сказал: «Элиза просила извиниться за нее. Она уехала в Фаро за покупками, поэтому жареных сардин нам сегодня не поесть. Я тоже извиняюсь — слишком долго возился с этим поясом. Пришлось написать другу кое о чем, справиться у него». Ювелир взял со стула красный сафьяновый футляр, открыл, но пояс не вынул.
— К какому же выводу ты пришел, Франсуа?
Тот пожал плечами: «К очень интересному. Но, боюсь, не столь приятному для твоей знакомой».
— Почему?
— Не торопись. Обо всем по порядку.
В эту минуту, сам не зная отчего, — разве что судя по поведению Франсуа, — Фарли понял: новости будут неутешительные. И пошел напролом, попросил: «Нет, давай с конца. Он поддельный, так? Поэтому и Элиза уехала».
Франсуа потрогал пальцем ямочку на подбородке и кивнул: «Да, поддельный. Впрочем, такое слово здесь неуместно. Это одна из лучших копий антиквариата, которые мне доводилось видеть. Сам по себе он стоит две-три тысячи фунтов. Жаль, не правда ли? Я имею в виду твою знакомую».
— Ее — да. К счастью, деньги у нее есть.
— Тогда другое дело. А ты, естественно, хочешь узнать о происхождении пояса.
— Естественно. — Фарли пригубил рюмку. У него вдруг словно гора с плеч свалилась. Даже будущее разочарование Сары не омрачало. Разговор с Сарой он переживет, а потом отправится восвояси. Возможно, он поступит себялюбиво. Но это лучше, чем улизнуть ночью, не приняв искреннего дара.
— Я написал в Париж другу. — продолжил тем временем Франсуа, — ведущему знатоку антикварных драгоценностей, консультанту крупнейших музеев Франции и Голландии, знаменитому ювелиру. Он знает гораздо, гораздо больше меня. — Франсуа умолк, с любопытством взглянул на Фарли. — Рассказать в подробностях или только в общих чертах? Судя по выражению на твоем лице, к долгой повести ты не готов.
— Это подделка. Вот главное. Так что валяй в общих чертах.
— Тогда рассусоливать не буду. — Франсуа Норбер потянулся к графину и наполнил обе рюмки.
Фарли сидел, слушал Франсуа, разглядывая зеленую ящерицу на стене дома. Настоящий пояс в 1948 г. купил у потомков древнего французского рода английский миллионер лорд Беллмастер. А в 1950 г. он заказал его копию итальянскому ювелиру, который специализировался на подобных вещах самого высокого класса, «… это, знаешь, необходимое ремесло, потому что носить оригинал всегда опасно. И на приемы знатные дамы зачастую надевают копии».
В 1951 г. лорд Беллмастер тайно продал настоящий пояс одному германскому промышленнику, который умирая, завещал его венскому Историческому музею, где пояс хранится и по сей день.
Дослушав Франсуа, Ричард спросил: «Тебе об этом лорде Беллмастере что-нибудь известно?»
— Почти ничего. Знаю только, что он еще жив. Так написал мне друг из Парижа. Твоя знакомая очень огорчится?
— Да… пожалуй. Не из-за денег, а потому, что он поддельный.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28