– широко улыбаясь, крикнул он. Почти оттолкнув Вольфа и не обращая никакого внимания на Грету, Брайт бросился к Воронову.
– Я объездил весь этот городишко в поисках твоей проклятой Шопингоорстресси! – быстро заговорил он. – Записку твою я, конечно, прочел, потом потерял, а название запомнил. Но ни один немец не знает такой улицы. Мы заключили пари с этим английским снобом – он уверял, что ты живешь в Бабельсберге. А я утверждал, что ты честный парень и живешь в Потсдаме. Мы поспорили на сто баков. Я ужо решил, что ты и вправду соврал. Никто в городе не знает этой чертовой улицы…
Брайт словно строчил из автомата.
– Хватит, Чарльз! – воскликнул Воронов. Его раздражало бесцеремонное вторжение Брайта в чужой дом. – Во-первых, не «Шопингоор», а «Шопенгауэр» и не «стресси», а «штрассе». Во-вторых, не мешало бы поздороваться с хозяевами дома.
– О-о, – будто только сейчас увидев Германа и Грету, крикнул Брайт, – простите, леди, простите, сэр! – Он поднес руку к пилотке.
– Американский корреспондент Чарльз Брайт, – сказал Воронов по-немецки, – просит извинить его за столь шумное вторжение.
– Яволь, яволь, – улыбаясь залепетала Грета. – Скажите мистеру Брайту, что мы очень любим американцев.
Я сейчас сварю для него чашечку кофе!
– Тебе предлагают выпить кофе, – перевел Воронов. – Но имей в виду: он без сахара.
– К черту кофе! Я выиграл сто баков. По этому поводу надо выпить. У них есть виски?
– Это бедный немецкий дом, – укоризненно сказал Воронов. – Рабочая семья…
– Яволь! – теперь уже по-немецки воскликнул Брайт. – Айн момент!
Он стремглав кинулся к двери и через несколько минут появился в столовой с бутылкой виски в руках. Приложив ее к плечу и направив горлышко на Вольфа, он радостно крикнул:
– Банг-банг! Гитлер капут!
Болезненная гримаса на мгновение исказила лицо Вольфа. Но он тут же овладел собой и натянуто улыбнулся.
– Стаканы найдутся? – деловито осведомился Брайт.
Грета достала из шкафа несколько маленьких стопок.
– В России, кажется, пьют так? – Брайт опрокинул виски в рот, вытаращил глаза, расправил воображаемые усы и крякнул.
Не глядя ни на кого, кроме Воронова, он решительно сказал:
– Поехали, Майкл!
– Куда?
– Разве я не сказал? – искренне удивился Брайт. – Черт знает, как это здесь называется. Мы зовем это место просто «Underground». Собираемся там по вечерам. Поехали!
«Underground»? – мысленно повторил Воронов и подумал: – Что это такое?» По-английски это слово могло означать «подполье», вообще нечто подземное, а в самой Англии так, кажется, называют метро.
Неожиданное предложение, сделанное Брайтом, и, главное, уверенность, что оно будет безоговорочно принято, окончательно разозлили Воронова.
– Никуда я не поеду! – резко сказал он.
– Но я же получу сто баков, если предъявлю тебя Стюарту! Помнишь того английского парня в золотых очках, с которым я познакомил тебя утром? Ты хочешь лишить меня сотни баков?
Все это Брайт проговорил жалобно-просительным тоном.
– Я работаю, – решительно сказал Воронов, думая о том, что с Брайтом невозможно разговаривать всерьез. – Пишу кое-что и никуда не поеду.
– А мои сто баков?
Нет, на этого парня нельзя было сердиться!
– Я напишу тебе расписку. Предъявишь своему Стюарту, – добродушно усмехнулся Воронов.
Брайт на мгновение задумался.
– Не пойдет! – убежденно возразил он. – Если ты напишешь по-русски, Стюарт ни черта не поймет. А если по-английски, то как я докажу, что писал именно ты?
Воронов пожал плечами.
– Послушай, Майкл, – продолжал Брайт уже серьезно. – Неужели тебе не интересно поближе познакомиться со своими западными коллегами? Или русским журналистам запрещено общаться с нами? Тогда скажи прямо, и я исчезну.
Слова Брайта задели Воронова за живое. «Мне не только не запрещено, а, наоборот, поручено как можно чаще общаться с вами, – подумал он. – Вместо того чтобы вымучивать статью, не лучше ли потолкаться среди иностранных журналистов? Тогда и название „Вокруг Конференции“ будет оправдано. В конце концов, впереди еще целая ночь. К завтрашнему утру статья может быть готова».
– Ты доставишь меня обратно? – нерешительно спросил Воронов.
– Конечно! – с готовностью ответил Брайт.
– Господин Вольф, – спросил Воронов после паузы, – я не очень обеспокою вас, если переночую сегодня здесь?
– Комната в вашем распоряжении в любое время дня и ночи.
– Тогда у меня к вам просьба. – Встреча с иностранными коллегами уже казалась Воронову чрезвычайно заманчивой и полезной для дела. – В восемь часов сюда придет моя машина. Я напишу записку и попрошу вас передать ее шоферу.
– Яволь, манн хэрр.
Подняться наверх, написать записку и вручить ее Вольфу было делом нескольких минут.
– Едем! – сказал Воронов Брайту. – Мы поехали. – Он повторил это по-немецки для Вольфа.
– Минутку, хэрр Воронофф, – задержал его Вольф. – Возьмите, пожалуйста, ключ. Таз; вам будет удобнее.
– Спасибо, – отозвался Воронов, беря ключ, – Думаю, что вернусь не поздно.

Глава девятая
«UNDERGROUND»

Седой город медленно окутывался вечерним сумраком. Улицы были пустынны. Лишь изредка попадались машины с американскими, английскими или советскими солдатами. Все они мчались по Потсдамерштрассе в направлении к Бабельсбергу. Брайт сидел за рулем, откинувшись на спинку сиденья и задрав голову поверх ветрового стекла.
– Твоя хозяйка – боевая баба, – усмехнувшись, сказал он Воронову. – Пока ты был наверху, мы с ней сварганили небольшой бизнес.
– Бизнес? – удивился Воронов.
– Пять пачек кофе, три блока «Лаки страйк» и четыре фунта сахара в обмен на дюжину серебряных ложек.
Доставка за мной.
– Как тебе не стыдно, Чарльз! – вырвалось у Воронова.
– Стыдно? Но ведь она сама попросила. У Бранденбургских ворот ей дали бы вдвое меньше.
– На кой черт тебе ложки?
– Совершенно ни к чему. Я подарю их Джейн.
– Кому?
– Моей девушке. Ее зовут Джейн. Мы скоро поженимся.
– Где она сейчас? В Индепенденсе?
– В Бабельсберге.
– Где?!
– Она служит в госдепартаменте. Стенографистка. Когда я узнал, что ее берут в Европу, то из кожи вылез, чтобы моя газета послала меня сюда же. Только напрасно.
– Почему?
– Ты же знаешь, что Бабельсберг для меня не ближе, чем Штаты! В течение всех этих дней я видел Джейн только один раз – сегодня!
– Разве она не может приезжать к тебе в Берлин?
– Она завалена работой. С утра до поздней ночи.
Некоторое время Воронов и Брайт ехали молча.
– Послушай, Майкл, – прервал молчание Брайт. – Хочу предупредить тебя. Ребята очень недовольны. Мы не привыкли, чтобы так обращались с прессой.
Воронов молчал. Сам он был на особом положении.
Правда, оно, в сущности, ограничивалось тем, что ему разрешили находиться в Бабельсберге. Но об этом Воронов не хотел говорить. Кстати, он мог бы сказать Брайту, что прибытие Трумэна и Черчилля снимали все корреспонденты, а приезд Сталина не удалось запечатлеть даже советским.
– Слушай, – неожиданно сказал Брайт, – а я ведь не очень честно выиграл свою сотню. Ты-то имеешь доступ в Бабельсберг, словом, живешь там. Ребята тебя видели.
– Я живу в Потсдаме, – упрямо возразил Воронов.
– Да и я, пожалуй, напрасно жалуюсь, что не могу попасть в этот райский уголок. Джейн находит способы…
Впрочем, все это тонкости. Бизнес есть бизнес. Ты сказал при Стюарте, что живешь в Потсдаме, Шопиигоор восемь, и я нашел тебя именно там. Верно?
– Шопенгауэр, Чарли, Шопенгауэр!
– За сто баков я готов произносить это имя как угодно. Кстати, этот Шопе… Кто он был такой? Наци?
– Философ. Очень пессимистический философ. Жил в прошлом веке. Написал книгу «Мир как воля и представление».
– «Мир»… как что? Слушай, Майкл, когда ты успел напичкаться всей этой тарабарщиной?
– Занимался историей в институте.
– История начинает делаться только сегодня. Между прочим, я тоже недолго учился в колледже. А потом бросил. Увлекся этой проклятой фотографией.
Небо нахмурилось. Все вокруг было по-прежнему пустынно. Развалины домов в сочетании с воронками от бомб и снарядов напоминали мрачный лунный пейзаж. По крайней мере, таким Воронов представлял его себе в детстве…
– Здесь, – сказал Брайт, – наш пресс-клуб, – Он указал на двухэтажное здание, которое через мгновение уже осталось позади.
– Какая это улица? – спросил Воронов.
– Черт ее знает! Район Целлендорф. Американский сектор.
Резко затормозив машину, Брайт сказал:
– Стоп! Дальше не проедешь.
Машина действительно уперлась в тупик, образованный руинами домов. Впереди уже стояло десятка полтора «виллисов». Брайт поставил свою машину впритирку к другой. Та, в свою очередь, упиралась капотом в наполовину разрушенную стену.
– Послушай, Чарли, – сказал Воронов, – хозяину той машины из-за нас не выбраться.
– Разве он купил эту землю? – пробурчал Брайт. – Тогда пусть поставит табличку «Private property» Частная собственность (англ.)

. – Он подхватил сумку с заднего сиденья. – Следуй за мной.
– Куда?
– Ну, в этот ресторан, бар, локал, черт его знает, как это тут называется!
Лавируя между машинами, они выбрались из тупика.
Со всех сторон их по-прежнему окружали развалины. «Какой тут может быть бар?» – с удивлением подумал Воронов.
Но откуда-то прямо из-под земли до его слуха донеслись отдаленные звуки музыки.
Он замедлил шаг, прислушиваясь. Музыка звучала приглушенно, но явственно.
– Ты чего отстал? – Брайт остановился, поджидая Воронова.
– Где же твой бар? – спросил Воронов, хотя звуки музыки доносились все более отчетливо. – Тут же нет ни одного уцелевшего дома!
– У домов помимо этажей бывают подвалы. Где гансы укрывались, когда их долбили с воздуха, понял? Ну, вот…
Брайт стоял возле лестницы, которая вела вниз. Видимо, бар и в самом деле находился где-то под развалинами.
– Пошли, – решительно сказал Брайт. – Дать руку?
Воронову казалось, что он спускается не то в ад, не то в подземелье, где живут боящиеся дневного света морлоки вроде уэллсовских.
Лестница круто повернула в сторону. Воронов сделал еще несколько шагов вслед за Брайтом и застыл от изумления.
Перед ним был огромный подвал, заставленный столиками. У дальней его стены возвышался небольшой помост, на нем расположился оркестр, состоявший из нескольких музыкантов.
Только теперь он окончательно понял, почему Брайт назвал это заведение «Underground». Оно и в самом деле располагалось глубоко под землей.
За столиками в клубах табачного дыма сидели люди в военной форме. Штатских мужчин почти не было, если не считать сновавших между столиками официантов.
Женщин было довольно много. Они сидели почти за каждым столиком. Шум голосов, звуки музыки, шарканье официантов – все это сливалось в общий непрерывный гул.
Брайт все еще стоял на ступеньке, Воронов – за ним.
– Погоди, – сказал Брайт. – Сейчас я отыщу Стюарта. – Он приподнялся на цыпочки. – Вон он, со своей Урсулой. Нравится тебе его девочка?
Ни Стюарта, ни его «девочки» Воронов не видел.
– Пошли, – решительно сказал Брайт, – сейчас я предъявлю тебя, как чек кассиру.
Он был здесь своим человеком. «Хэлло, Чарли!» – кричали ему почти из-за каждого столика.
Стюарт и его «девочка» сидели спиной к эстраде и лицом к входу. Два места за их столом были свободны.
– Кто эта женщина? – поинтересовался Воронов.
– Я же тебе сказал, что его Урсула. Черт знает, откуда она взялась. Я вижу ее второй раз.
– Англичанка?
– Англичанок у него хватало в Лондоне. Немка, конечно!
– Но кто она такая?
– Прежде чем лечь спать с женщиной, вы требуете у нее удостоверение личности? – насмешливо спросил Брайт.
Они подошли к столику, за которым сидели Стюарт и Урсула Англичанин держал в руках стакан, наполненный светло-желтой жидкостью. На столе стояли фужеры с жидкостью ядовито-зеленого цвета.
Обращаясь к продолжавшему сидеть Стюарту, Брайт отчеканил:
– Мистер Воронов. Собственной персоной. Живет в Потсдаме на… – Он запнулся. – Словом, на той самой чертовой улице. Ты проиграл. Платить будешь наличными или чеком?
Не глядя на Брайта и не отвечая ему, Стюарт встал и вежливо поклонился.
– Добро пожаловать, мистер Воронофф, – сказал он. – Присоединяйтесь к нам. Леди зовут Урсула, – снова усаживаясь за стол, продолжал Стюарт. – Урсула, разрешите вам представить нашего русского коллегу и союзника: хэрр Воронофф.
К удивлению Воронова, это было сказано на вполне приличном немецком языке.
Урсула искоса поглядела на Воронова и едва заметно кивнула.
– Садитесь, пожалуйста, – снова переходя на английский, обратился Стюарт к Воронову. – Этот Шейлок сядет и без приглашения.
Брайт и впрямь уже сидел, вытянув под столом длинные ноги.
– Как ты меня назвал, Вилли? – спросил он.
– Шейлок! – иронически повторил Стюарт.
– Это еще кто такой? – чуть нахмурившись, переспросил Брайт.
– Шекспир ошибся. Ему следовало бы назвать своего Шейлока Брайтом, – уже не скрывая насмешки, проговорил Стюарт.
Он явно издевался. Чарли, очевидно, никогда не слышал имени Шейлок. Но смутить его было не так-то легко.
– На вашем месте, мистер Стюарт, сэр, – чеканя слова, сказал он, – я прежде всего покончил бы с делами. С вас сто баков.
Стюарт достал из кармана узкую, длинную чековую книжку.
– У тебя есть ручка? – со вздохом спросил он Брайта.
– К вашим услугам, сэр.
Стюарт раскрыл книжку, черкнул в ней что-то, вырвал листок и вместе с ручкой отдал его Брайту.
– О’кэй! – сказал Чарли, внимательно прочитав чек. – Теперь пойдем и разменяем его.
– Что?! – воскликнул Стюарт.
– Надеюсь, – жестко сказал Брайт, – здесь найдутся люди, которые подтвердят, что на твоем счету есть сто баков. Короче говоря, я хочу разменять чек на наличные.
Из бесшабашного, болтливого парня, каким привык видеть его Воронов, Чарли Брайт на глазах превратился в совершенно другого человека. Лицо его приняло непривычно холодное выражение – брови нахмурились, губы плотно сжались.
Некоторое время Стюарт молча смотрел на Брайта.
– Хорошо. Пойдем, – сказал он, вставая. – Простите моего недоверчивого друга, мистер Воронов, – небрежно добавил он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48