Генеральная репетиция должна была проходить без музыки.
— Как раз чтобы дать моему противному пальцу время прийти в норму, — сказала мисс Прентайс.
Но Генри рассказал Дине, что они с отцом видели, как Элеонора, нечаянно ударив пальцем по стулу, так сильно побледнела, что они даже испугались, как бы она не потеряла сознание.
— Её невозможно остановить, — сказал Генри. — Даже если ей придётся играть басы ногой.
Дина мрачно согласилась.
Она загримировала всех для генеральной репетиции и пыталась создать профессиональную театральную атмосферу в здании, насквозь пропитанном духом церковного прихода. Даже сейчас из-за зеленого занавеса раздавался голос её отца, голос, который мог принадлежать только священнику. Ректор прилежно исполнял свои обязанности.
— Прошу на сцену тех, кто начинает спектакль, — говорил он.
Перед Диной сидели в рядок и хихикали шесть особо привилегированных девушек из Молодёжного общества, которые должны были продавать программки и работать билетёрами во время спектакля. Они с нетерпением ожидали начала генеральной репетиции. В основном их интересовали доктор Темплетт и Генри. Доктор Темплетт понимал это и постоянно выглядывал из-за занавеса. Он настоял на том, чтобы гримироваться самостоятельно, и теперь выглядел так, как будто только что вылез из каминной трубы. Как раз когда Дина собиралась дать сигнал к поднятию занавеса, сбоку опять выглянула его коротко стриженная голова.
— Почему вы, как эта называться, так много смеяться? — спросил он помощниц. Раздался новый взрыв хохота.
— Доктор Темплетт! — крикнула Дина. — Освободите сцену, пожалуйста.
— Десять тысяч извинений, мадемуазель, — сказал доктор Темплетт. — Я исчезаю.
Он состроил смешную гримасу и удалился.
— Все готовы, папа? — крикнула Дина.
— Думаю, да, — неуверенно произнёс голос ректора.
— Все по местам. Свет, пожалуйста.
Последнее приказание Дина была вынуждена исполнить сама, так как выключатель находился в зрительном зале. Она выключила свет, и шесть зрительниц в зале взвизгнули, как сумасшедшие.
— Тшш! Занавес!
— Одну минуту, — тихо произнёс ректор. Занавес поднялся неравномерными толчками, и все увидели эсквайра, который, вместо того чтобы стоять рядом с телефоном, отчаянно жестикулировал, повернувшись к кому-то за кулисами. Он сделал шаг вперёд, посмотрел в зал и, наконец, занял своё место.
— А почему не звонит телефон? — спросила Дина.
— Сейчас, дорогая, — мрачно отозвался ректор. Было слышно, как он возится в своей суфлёрской будке, и через некоторое время раздался велосипедный звонок, имитирующий телефонный. Но Джоуслин уже поднял трубку и, несмотря на то, что звонок, который должен был вызвать его на сцену, все ещё продолжал звонить, решительно начал свою первую реплику:
— Алло! Алло! Кто говорит?
Генеральная репетиция началась.
Актёры говорят, что хорошая генеральная репетиция является признаком плохого спектакля. Дина отчаянно надеялась, что обратное так же верно. Казалось, все идёт плохо. Она подозревала, какие страшные споры происходили в уборных для актёров, но так как ей самой не нужно было переодеваться, она оставалась в зале даже когда не принимала участия в очередной сцене. Перед появлением обеих леди во втором акте к ней подошёл Генри.
— Ужасно, да? — спросил он.
— Все кончено, — сказала Дина.
— Моя дорогая, сегодня определённо неудачный день. Может, перенесём репетицию на завтра?
— Я не знаю, как… Доктор Темплетт! — взревела Дина. — Что вы делаете? Вы должны сейчас находиться около камина. Вернитесь на своё место, пожалуйста.
Неожиданно мисс Прентайс прошла по сцене мимо Джоуслина, Селии Росс и доктора Темплетта и вышла в противоположную дверь.
— Мисс Прентайс!
Но она уже скрылась. Через мгновение все услышали её сердитый голос, обращённый к Джорджи Биггинсу, мальчику, приглашавшему актёров на сцену. К их голосам примешивался раздражённый бас мисс Кампанула.
— Ты очень непослушный маленький мальчик, — говорила мисс Прентайс, — и я попрошу ректора запретить тебе приходить на представление.
— Ты заслуживаешь хорошей порки, — говорила мисс Кампанула, — и была бы моя воля…
Эсквайр и доктор Темплетт резко прервали свой диалог и посмотрели за кулисы.
— В чем дело? — спросила Дина.
Джорджи Биггинс был выведен на сцену. Он выкрасил свой нос в ярко-красный цвет и нацепил шляпку мисс Прентайс, в которой она должна была красоваться во время третьего акта. В руках у него был водяной пистолет. Девушки в первом ряду восторженно вскрикнули.
— Джорджи, — сказала Дина почти со слезами в голосе, — сними эту шляпу и уходи домой.
— Я ни за что… — начал Джорджи.
— Делай что я тебе говорю.
— Ладно, мисс.
В двери промелькнула рука мисс Прентайс. Шляпа была снята с головы мальчика. Доктор Темплетт взял его за подтяжки брюк и спустил вниз со сцены.
— 0-го-го! — выкрикнул Джорджи и понёсся в глубь зала.
— Продолжаем. Прошу вас, — проговорила измученная Дина.
Так или иначе, они добрались до конца. Дина заставила их ещё раз прорепетировать явно неудачные сцены. Это всем показалось очень скучным и утомительным, но Дина была непреклонна.
— Во время спектакля все будет отлично, — радостно говорил доктор Темплетт.
— Спектакль уже в субботу, — ответила Дина, — и у меня, к сожалению, нет вашей уверенности.
Около полуночи она села на скамью в третьем ряду и сказала, что на этом, пожалуй, пора остановиться. Все собрались в одной из комнат воскресной школы и расположились около камина. Миссис Росс принялась угощать всех очень вкусным ужином. Она сама настояла на этом и приготовила пиво, виски, кофе и бутерброды. Обе мисс мечтали выступить в этой роли и теперь были в ярости от того, что миссис Росс их опередила.
Дина изумилась, поняв из разговоров, что они очень довольны репетицией. Эсквайр был в восторге от самого себя. Доктор Темплетт так вошёл в роль, что и сейчас продолжал изображать из себя француза. А Селия Росс неустанно повторяла, что, по её мнению, они оба были великолепны. Две старые девы разговаривали только с господином Коуплендом, и каждая ждала момента, когда сможет поговорить с ректором наедине. Дина видела, что её отец был чем-то встревожен.
“О, Господи! — подумала она. — Что ещё затевается?"
Она хотела бы, чтобы у её отца был более сильный характер, чтобы он мог запугать этих двух злобных женщин и заставить их придержать свои языки. И неожиданно её пронзило холодом от мысли: “А что, если он потеряет голову и женится на одной из них?"
Генри принёс ей чашку чёрного кофе.
— Я добавил в него немного виски, — сказал он. — Ты бледна, как звезды утром, и у тебя очень испуганный вид. Что случилось?
— Ничего. Просто я устала.
Генри наклонился к ней и прошептал:
— Дина?
— Да.
— Я поговорю с отцом в субботу, когда он будет воодушевлён своим сомнительным триумфом. Ты получила моё письмо?
Дина молча прижала руку к груди.
— Моя дорогая, — прошептал Генри. — И я твоё — тоже. Мы не можем больше ждать. Значит, послезавтра?
— Послезавтра, — прошептала Дина.
Глава 7
ВИНЬЕТКИ
— Я согрешила, — говорила мисс Прентайс, — мыслью, словом и делом, по своей вине, по своей собственной вине, по своей самой большой вине. С особой силой я обвиняю себя в том, что с последней исповеди, которая была месяц назад, я согрешила против своего ближнего. Я затаила злые подозрения на тех, с кем я вынуждена общаться, в душе обвиняя их в прелюбодеянии, неверности и непослушании своим родителям. Я осуждала в душе мою сестру — женщину. Я слышала много раз дурные слухи о женщине, и так как я поистине не могла сказать, что я не верила им., .
— Не стремитесь оправдывать свои помыслы и дела вместо того, чтобы осудить себя, — проговорил ректор из-за занавески исповедальни, которой он пользовался с разрешения епископа. — Осуждайте только своё собственное заблуждающееся сердце. Вы содействовали и потворствовали скандалу. Продолжайте.
Установилась короткая тишина.
— Я обвиняю себя в том, что совершила грех упущения, не выполнив того, что я считала своим христианским долгом, не предупредив того, кто, по моему мнению, находится в опасности и может стать очень несчастным.
Ректор услышал, как мисс Прентайс перевернула страничку в блокноте, где она записывала свои исповеди. “Я знаю, к чему она ведёт”, — с отчаянием подумал он. Но так как он был искренним и смиренным человеком, он помолился: “Господи, дай мне силы выдержать это. Аминь”.
Мисс Прентайс тихонько откашлялась и продолжила:
— Я общалась с женщиной, которую считаю воплощением зла, зная, что, поступая таким образом, я потворствую греху.
— Господь общался с грешниками и с безгрешными. Не судите, да не судимы будете. Чужой грех должен вызывать лишь сочувствие в вашем сердце. Продолжайте.
— Я имела гневные и горькие мысли о двух молодых людях, которые обидели того, кто…
— Стоп! — сказал ректор. — Не обвиняйте других. Обвиняйте только себя. Спросите вашу совесть. Убедитесь, что вы пришли сюда с покаянием и смирением в сердце. Если в нем есть ещё немилосердные мысли, раскайтесь и признайтесь в них. Не пытайтесь оправдать свой гнев поиском его причин. Господь рассудит, как велико было ваше искушение.
Он замолчал. С другой стороны исповедальни не доносилось ни звука. Вся церковь, казалось, ждала вместе с ним, прислушиваясь к малейшему шороху.
— Я жду, дочь моя, — проговорил ректор. В ответ он услышал ужаснувшее его резкое, злое рыдание.
* * *
Несмотря на простуду, мисс Кампанула была счастлива. Она собиралась исповедоваться и ощущала гармонию со всем миром, чувствуя себя юной и восторженной. Состояние мрачного уныния, в котором она проснулась сегодня утром, полностью исчезло. Она даже ощутила прилив хорошего настроения, когда подумала о том, как Элеонора будет играть свою “Венецианскую сюиту” на завтрашнем спектакле. С этим ужасным нарывом на пальце Элеонора наверняка все испортит, и тогда все подумают: как жаль, что не предложили это сделать Идрис Кампанула. Эта мысль наполняла её счастьем. В последнее время она никогда не знала, какое настроение будет у неё через минуту. Оно менялось самым странным образом от состояния восторженности до страшной раздражительности, которая находила на неё так стремительно и по таким пустяковым поводам, что это пугало её. Словно — как у персонажей Нового Завета — внутри неё сидел дьявол, зверь, который мог навлечь на неё чёрные мысли и заставить дрожать от гнева. Она призналась в этих приступах ярости отцу Коупленду (они с Элеонорой так его называли между собой), и он был очень добр с ней и помолился за неё. Также, к её немалому удивлению, он посоветовал ей обратиться к врачу. Но она рассудила, что со здоровьем у неё все в порядке, не считая прострела и естественных процессов, связанных с тем, что она становилась, как, впрочем, все живущие на земле, немного старше. Мисс Кампанула быстро прогнала эту мысль, так как от неё был один шаг до депрессии и тогда дьявол возьмёт над ней верх.
Шофёр подвёз её к церкви. Они приехали на несколько минут раньше назначенного срока, и она решила заглянуть в ратушу, чтобы посмотреть, начал ли комитет общества подготовку к завтрашнему вечеру. Конечно, все декорации будут делаться завтра утром под её наблюдением. Но до этого надо подмести полы, вынести столы и сдвинуть скамейки. Может, там сейчас Элеонора, или даже сам отец Коупленд заглянул туда по пути в церковь. В который раз за это утро её вновь охватил восторг. Она знала, почему чувствует себя такой счастливой. Возможно, он будет в Пен Куко во время этого смешного “прогона ролей” в пять часов. Но самое главное — сегодня её очередь председательствовать на заседании вечернего кружка любителей книги в гостиной у ректора. Когда все закончится, она заглянет к нему в кабинет, где отец Коупленд будет совсем один, и они немного побеседуют.
Приказав шофёру подождать, она пошла по усыпанной гравием тропинке, ведущей к ратуше.
Дверь была заперта. Она почувствовала, как начинает раздражаться. Наверное, эта деревенская молодёжь решила, что сделано достаточно много для одного дня. Этого следовало ожидать. Они удрали, оставив половину работы на завтра. Она уже собиралась возвращаться, когда услышала доносившееся изнутри неясное бренчание. Кто-то очень плохо играл на рояле, нажав на правую педаль. Внезапно мисс Кампанула овладело непреодолимое желание выяснить, кто это делает. Она принялась стучать в дверь. Шум внутри сразу же прекратился.
— Кто там? — крикнула мисс Кампанула гнусавым от простуды голосом и опять забарабанила в дверь.
Ответа не последовало.
“Задняя дверь! — подумала она. — Может, она открыта”.
Она обошла вокруг здания. Задняя дверь также была закрыта, и, несмотря на то, что мисс Кампанула громко и долго стучала, испортив при этом чёрные лайковые перчатки, ей никто не открыл. С покрасневшим от напряжения и подступающей ярости лицом она ещё раз обошла вокруг здания. Белые от изморози окна были расположены выше уровня её глаз. Но на одном из них, последнем, рама была приподнята. Мисс Кампанула вернулась обратно и увидела, что её шофёр следовал за ней от церкви на машине.
— Гибсон! — крикнула она. — Гибсон, иди сюда! Шофёр вышел из машины и подошёл к ней. У него были грубые черты лица, но хорошее телосложение. Он прекрасно смотрелся в модной темно-коричневой ливрее и блестящих гамашах. Он прошёл вслед за своей хозяйкой мимо входной двери и обогнул здание.
— Я хочу, чтобы ты заглянул в это окно, — сказала мисс Кампанула. — Там внутри кто-то есть и при этом ведёт себя очень подозрительно.
— Хорошо, мисс, — ответил Гибсон.
Он схватился за подоконник. Мускулы под тонкой тканью напряглись, когда он пытался подтянуться, чтобы глаза оказались на уровне окна.
Мисс Кампанула громко чихнула, высморкалась в огромный носовой платок, пропитанный эвкалиптом, и прогнусавила:
— Ты видишь что-нибудь?
— Нет, мисс, там никого нет.
— Но там должен кто-то быть, — настаивала она.
— Я никого не вижу, мисс.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39