– Отныне вы о нем вообще ничего не знаете, – сказал Локхарт, записывая адрес, – беру с вас в том слово. – Он положил на стол стофунтовую бумажку, мисс Дейнтри согласно кивнула.
В этот вечер мистер Таглиони, таксидермист и специалист по длительному сохранению, трудился над чучелом Оливера, недавно сдохшего любимого пуделя некоей миссис Причард. Его работу прервал стук в дверь. На улице перед входом, в уже сгустившейся темноте стоял высокий человек, лицо которого трудно было разглядеть из-за высоко замотанного шарфа и опущенного козырька шапки.
– Здравствуйте, – сказал Таглиони, – могу вам чем-нибудь помочь?
– Быть может, и сможете, – ответил незнакомец. – Вы один живете?
Таглиони кивнул, слегка занервничав. Одной из отрицательных сторон его профессии было то, что редкая женщина согласилась бы делить дом с мужчиной, добывающим себе средства к существованию потрошением трупов и набиванием чучел.
– Мне сказали, что вы отличный таксидермист, – незнакомец протиснулся мимо Таглиони в коридор.
– Это так, – с гордостью произнес Таглиони.
– Вы любое чучело можете сделать? – В вопросе пришедшего прозвучала нотка скептицизма.
– Какое угодно, – ответил Таглиони. – Рыбы, лисицы, домашней птицы, фазана. Назовите что хотите, и я это вделаю. Локхарт назвал.
– Бенвенуто Челлини! – поразился Таглиони, переходя от удивления на родной язык. – Мама мия, вы это что, Серьезно?!
Локхарт подтвердил, что совершенно серьезно. Вытащив из кармана пальто огромный револьвер, он направил его на Таглиони.
– Но это же незаконно! Это неслыханно! Это... Револьвер уперся ему в живот.
– Я сказал, что надо набить, и ты набьешь, – проговорила закутанная фигура. – Даю тебе десять минут на сбор инструмента и всего необходимого, и мы едем.
– Надо выпить, – сказал Таглиони, и в него насильно влили полбутылки бренди. Через десять минут таксидермист, с завязанными глазами, пьяный и вроде бы немного тронувшийся, был погружен на заднее сиденье машины мисс Дейнтри и увезен на север. К трем часам утра машина была уже спрятана на заброшенном заводике по обжигу извести неподалеку от Блэк-Покрингтона, а прямо через болота шагал высокий, одетый в темное человек, через плечо у которого был переброшен бесчувственный Таглиони. В четыре часа утра они достигли Флоуз-Холла. Локхарт отпер винный погреб и положил таксидермиста на пол. Додд не спал и был наверху.
– Сделай крепкий кофе, а потом пойдешь со мной, – сказал ему Локхарт.
Полчаса спустя Таглиони удалось привести в чувство, для чего ему в рот влили крепкий и обжигающе горячий кофе. Первым, на что наткнулся его преисполненный ужаса взгляд, было лежавшее на столе тело мертвого старика. Вторым был револьвер Локхарта, третьим – Додд, скрывший свое лицо под маской.
– А теперь за работу, – сказал Локхарт. Таглиони от волнения непрерывно сглатывал.
– Либер готт, мне заниматься подобной штукой...
– Это не штука, – мрачно произнес Локхарт, и Таглиони вздрогнул от того, как были сказаны эти слова.
– Никогда в жизни не делал чучела человека, – бормотал он, роясь в своей сумке. – Почему было не позвать бальзамировщика?
– Потому что я хочу, чтобы суставы были подвижны.
– Чтобы суставы были подвижны?!
– Руки, ноги и голова, – сказал Локхарт. – Он должен быть в состоянии сидеть.
– Ноги, руки и шею я, возможно, смогу сделать. Но с тазобедренными суставами ничего не выйдет. Он будет или только сидеть, или стоять. Что-то одно.
– Сидеть, – сказал Локхарт. – За работу. И вот пока вдова спала наверху, даже не подозревая о постигшей ее столь долгожданной тяжелой утрате, в погребе началась жуткая работа по изготовлению чучела старого Флоуза. Проснувшись, миссис Флоуз услышала, что из комнаты старика доносятся его обычные проклятия. Услышал их и работавший в погребе Таглиони, почувствовавший себя при этих звуках отвратительно. Самочувствие Додда было немногим лучше. Ему не доставляла большого удовольствия необходимость вытаскивать из погреба ведра и опорожнять их в парнике, где выращивали огурцы и где под засыпанными снегом стеклами никто не мог бы увидеть эту процедуру.
– Возможно, огурцы станут расти и лучше, – пробурчал Додд после пятого путешествия с ведром, – но мне от всего этого лучше не становится. Я теперь никогда и притронуться к огурцам не смогу без того, чтобы не вспоминать при этом старого чертягу.
Он спустился в погреб и пожаловался Локхарту:
– Почему бы нам не воспользоваться просто выгребной ямой?
– Потому что он не хотел, чтобы его хоронили, и я намерен во всем придерживаться его вели, – ответил Локхарт.
– Попробовал бы ты сам вынести несколько таких ведер, – с горечью сказал мистер Додд.
Таглиони произнес нечто неразборчивое. Он бормотал себе под нос что-то непонятное на своем родном итальянском языке, а когда Локхарт, не подумав, вышел ненадолго из погреба, то, вернувшись, обнаружил, что таксидермист для снятия напряжения опустошил за эти минуты две бутылки выдержанного портвейна, который держал для себя покойный Флоуз. Додд не вынес вида пьяного таксидермиста, по локоть запустившего руки в тело его горячо оплакиваемого хозяина. Он выбрался из погреба, но наверху его встретил загробный голос покойника, продолжавшего сыпать из спальни проклятиями.
– Чтоб тебя черт побрал, свинья, кровопийца, сатанинское отродье. Ты и у голодного нищего последний кусок отнять способен, – громко и достаточно удачно, учитывая обстоятельства, ругался покойник. Когда часом позже Локхарт предложил приготовить на обед что-нибудь поплотнее, вроде печенки и бекона, чтобы заодно протрезвить таксидермиста, Додд категорически отказался.
– Готовь сам что хочешь, – сказал он, – а я теперь до Сретения Господня к мясу не притронусь.
– Тогда иди вниз и следи, чтобы он больше не пил, – приказал Локхарт. Додд неохотно полез назад в погреб и, спустившись, обнаружил, что Таглиони отпробовал всего, что там было. Останки покойного Флоуза являли собой малоприятное зрелище. Заметная фигура при жизни, после смерти он явно был не в лучшей форме. Однако Додд сумел собрать все свое мужество. Между тем Таглиони, бормоча себе под нос, все глубже и глубже запускал руки в останки, пока наконец не потребовал чего-то. Додд решил, что он требует легкие. Это было уже слишком.
– Ты сам их выпотрошил, – закричал Додд, – какие еще легкие тебе нужны? Что я, потащу их из парника обратно? Сбегай сам, если тебе надо!
Пока Таглиони сумел наконец объяснить, что он всего лишь просил больше света, Додда дважды вырвало, а у итальянца был в кровь разбит нос. Локхарт спустился вниз и разнял их.
– Я тут больше с этим итальянским упырем сидеть не буду, – яростно протестовал Додд. – Он лица от зада отличить не может.
– Я только попросил побольше света, – сказал Таглиони, – а он начал блевать, как будто я потребовал что-то ужасное.
– Ты и схлопочешь что-нибудь ужасное, если мне придется здесь с тобой сидеть, – пригрозил Додд. Итальянец пожал плечами.
– Вы притащили меня сюда, чтобы сделать из этого человека чучело. Я не напрашивался к вам. Я просил, чтобы меня сюда не привозили. А теперь, когда я его набиваю, вы говорите, что я получу что-то ужасное. Зачем вы мне это говорите? Мне это не нужно. Ни за что. Я уже получил нечто ужасное – те воспоминания, которые теперь останутся со мной. На всю жизнь. А моя совесть? Вы думаете, моя вера позволяет мне делать чучела из людей, да?
Локхарт поспешно отправил Додда наверх и сказал ему, чтобы тот сменил пленки на магнитофоне. Репертуар проклятий начинал становиться несколько однообразным. Даже миссис Флоуз уже жаловалась по этому поводу.
– Он уже в двадцать пятый раз говорит Мэгрю, чтобы тот убирался из дома, – кричала она через запертую дверь своей спальни. – Почему же этот негодяй не убирается? Он что, не понимает, что его не хотят здесь видеть?!
Додд снял старую кассету и поставил другую, на которой было написано: «Рай и ад: их возможное существование». Сам он ни на секунду не усомнился бы в том, что ад существует. Его существование доказывалось уже хотя бы тем, что в это самое время происходило в погребе. В существовании рая он не был столь уверен, однако хотел бы обрести такую уверенность тоже. Он только начал было внимательно прислушиваться к аргументам старика, которые тот нашел на смертном одре, отчасти позаимствовав их у Карлайла, изучавшего мистическую сторону Святого Духа, как на лестнице раздались шаги. Додд выглянул из комнаты старого Флоуза и увидел, что по лестнице поднимается доктор Мэгрю. Додд быстро захлопнул дверь и поспешно поставил прежнюю кассету, обозначенную как «Мэгрю и Балстрод: мнение о них». Но, к сожалению, он поставил ее той стороной, на которой было записано мнение о Балстроде, и через минуту Мэгрю с удовольствием услышал, как один его дорогой друг, мистер Флоуз, обзывает другого его дорогого друга, адвоката, отродьем сифилитической проститутки, прирожденным сутяжником, которому нельзя было давать появиться на свет, но, раз уж он родился, следовало бы кастрировать еще в колыбели, пока он не начал доить таких, как мистер Флоуз, лишая их достатка своими вечно негодными советами. По крайней мере, эти слова заставили доктора Мэгрю остановиться. Он всегда высоко ценил мнение старого Флоуза, и ему было любопытно послушать, что тот скажет дальше. Тем временем Додд подошел к окну и посмотрел на улицу. Снег стаял уже настолько, что доктор на своей машине смог добраться до моста. Теперь Додду предстояло выдумать какую-либо причину, чтобы не пустить доктора к его уже скончавшемуся пациенту. Но Додда спас Локхарт, вышедший в этот момент из погреба с подносом, на котором стояли остатки обеда Таглиони.
– О, доктор Мэгрю, – приветствовал его Локхарт, плотно закрывая за собой дверь в погреб, – как хорошо, что вы приехали. Деду сегодня намного лучше.
– Да, я слышу, – ответил врач. Додд в это время пытался поменять кассету, а Таглиони, возвращенный к жизни хорошим обедом, попробовал подражать Карузо, но получалось у него весьма скверно. – Судя по этим звукам, ему поразительно лучше.
Миссис Флоуз из-за двери своей комнаты захотела узнать, неужели этот проклятый доктор приехал снова.
– Если он опять станет требовать, чтобы доктор Мэгрю убирался из дома, я просто сойду с ума, – кричала она.
От такого обилия звуков доктор Мэгрю растерялся. Флоуз в своей спальне перешел на политику и разносил правительство Болдуина, стоявшее у власти в 1935 году, за его малодушие. Было слышно, как в то же самое время в погребе кто-то громко пел «О белла, белла кариссимо...». Локхарт покачал головой. – Пойдемте вниз выпьем, – сказал он. – Дед сегодня в каком-то странном состоянии.
Доктор Мэгрю тоже был в странном состоянии. Разнимая Додда и таксидермиста, Локхарт, мягко говоря, несколько перепачкался в крови. На подносе, который он продолжал держать в руках, в кофейной чашке лежало нечто такое, что было – Мэгрю мог поклясться в этом на основании своего многолетнего врачебного опыта – человеческим аппендиксом. Таглиони бросил его туда по своей рассеянности. Все это, вместе взятое, привело доктора в такое состояние, что ему просто необходимо было выпить. Он с готовностью пошел вслед за Локхартом вниз и вскоре уже стаканчик за стаканчиком опрокидывал изготовленное Доддом нортумберлендское виски.
– Знаете, – сказал он, когда почувствовал себя немного лучше, – я никогда не думал, что ваш дед такого плохого мнения о Балстроде.
– А вы не думаете, что это может быть просто следствием сотрясения мозга? Вы же сами говорили, что удар при падении повлиял на его мозг.
Таглиони, предоставленный в погребе самому себе, снова взялся за выдержанный портвейн и одновременно с этим перешел на Верди. Доктор Мэгрю с удивлением уставился в пол.
– Или мне мерещится, – сказал он, – или же кто-то поет у вас в подполе.
Локхарт покачал головой.
– Я ничего не слышу, – твердо ответил он.
– О Боже, – доктор со страхом огляделся вокруг, – вы действительно ничего не слышите?
– Только деда, как он шумит наверху.
– Это я тоже слышу, – сказал Мэгрю. – Но... – Он с суеверным страхом посмотрел на пол. – Впрочем, коль вы так говорите... А кстати, вы всегда дома заматываете лицо шарфом?
Локхарт окровавленной рукой снял с себя шарф. Снизу донесся новый музыкальный всплеск. На сей раз это была неаполитанская песня.
– Думаю, я лучше поеду, – сказал доктор, неуверенно поднимаясь. – Я рад, что деду сегодня настолько лучше. Заеду снова, когда сам буду чувствовать себя получше.
Локхарт проводил его до двери и уже прощался с ним, когда снизу раздался истошный вопль таксидермиста.
– Глаза, – кричал он, – О Боже, я забыл привезти глаза! Что же нам теперь делать?!
Доктор Мэгрю не сомневался в том, что следует делать ему. Он в последний раз посмотрел полубезумным взглядом на дом и быстро, но как-то неуверенно направился по дорожке к своей машине. Дома, в которых в пустых кофейных чашках валяются человеческие аппендиксы и кто-то заявляет, что забыл привезти свои глаза, – такие дома не для него. Он твердо решил, что, как только вернется к себе, сразу же посоветуется с собственным врачом.
Локхарт, оставшись один, как ни в чем не бывало вернулся в дом и успокоил расстроенного Таглиони.
– Не волнуйтесь, – сказал он, – я что-нибудь сделаю. Я вам достану пару глаз.
– Где я? – стонал таксидермист. – Что со мной происходит?
Миссис Флоуз наверху точно знала, где она находится, но тоже не могла понять, что с ней происходит. Она выглянула в окно как раз в тот момент, когда не привыкший отказываться от своего мнения доктор Мэгрю спешил к своей машине. Затем она увидела, как из дома появился Локхарт и прошел к башне. Назад он возвращался, неся с собой пару стеклянных глаз, вынутых им из чучела тигра, подстреленного дедом в Индии в 1910 году. Локхарт считал, что эти глаза как нельзя лучше подойдут для затеянного им дела. В конце концов, старый Флоуз всегда был свирепым людоедом.
Глава семнадцатая
Весь этот день, следующий, а потом и третий Таглиони продолжал свою жуткую работу, Локхарт готовил, а Додд сидел в своем сарае и с чувством обиды и возмущения смотрел на огуречный парник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39