За каждым выступом скалы или между трепещущими, колеблемыми течением бородами могла внезапно появиться большая рыба. Через стекло своей маски Цеффирино с замиранием сердца внимательно смотрел вокруг.
Красота подводного царства поражает с первого взгляда, но самое прекрасное, так же как и всюду, видишь позже, когда примешься изучать его фут за футом. Ты словно впитываешь в себя эти подводные пейзажи: плывешь, плывешь, и кажется, нет им конца. Стекло маски – будто один огромный глаз, который жадно поглощает тени и краски. Но вот тень кончается, и ты оказываешься за пределами мира скал; на песчаном дне ясно различимы мелкие волнистые морщинки – следы приливов и волн, лучи солнца спускаются до самой глубины вместе со стайками мелькающих, словно язычки пламени, крошечных рыбок, которые скользят друг за другом, прямые как стрелки, и вдруг все разом бросаются в сторону.
Вот взметнулось маленькое облако песка, и где-то глубоко послышался всплеск. Это ударил хвостом сарган. Он не заметил, что в него нацелена острога. Теперь уже Цеффирино плыл под водой. Сарган, лениво повернувшись несколько раз и показав свои полосатые бока, внезапно бросился в сторону. И рыба и охотник поплыли между камнями, ощетинившимися во все стороны водорослями к углублению в пористой и почти совершенно голой скале. "Ну, здесь уж ты от меня не уйдешь!" – подумал Цеффирино, но в ту же секунду сарган исчез. Из щелей и углублений вырывались пузырьки воздуха; некоторое время они вереницей летели кверху, потом все замирало, но вот уже в другом месте вверх летела новая вереница пузырьков. В ожидании добычи колыхались морские анемоны. Сарган высунулся из одной расселины, тотчас же скрылся в другой, затем снова показался из щели далеко в стороне. Обогнув выступ скалы, он нырнул в глубину, и Цеффирино увидел возле самого дна полосу светящейся зелени. Рыба скрылась в этом зеленом сиянии. Цеффирино бросился вдогонку.
Миновав низкую арку у подножия утеса, он снова увидел над собой толщу воды и небо. Со всех сторон дно бухты было исчерчено тенями редких скал; там, где тени понижались, бухта отделялась от моря грядой этих скал, торчавших над водой.
Изогнувшись всем телом и оттолкнувшись ластами, Цеффирино всплыл, чтобы перевести дыхание. Вот воздушная трубка выскочила на поверхность, и из нее брызнуло несколько капель воды, просочившихся в маску, однако голова мальчика все время оставалась под водой. Вдруг он снова увидел саргана, даже не одного, а сразу двух. Не успел он прицелиться в них, как показалась целая флотилия сарганов, спокойно плывущих слева от него, потом такая же стая засверкала справа. Место было на редкость богатое рыбой, прямо-таки пруд, а не открытое море! Куда бы Цеффирино ни посмотрел, всюду шевелились тонкие плавники, блестела чешуя. Мальчик был так поражен и очарован этой картиной, что ему даже в голову не пришло выстрелить из своего ружья.
Сейчас важнее всего было не спеша присмотреться, как лучше выстрелить, чтобы не распугать остальную рыбу. По-прежнему держа голову под водой, Цеффирино направился к ближайшему утесу и вдруг прямо перед собой увидел в воде белую руку, безвольно повисшую вдоль стены, уходящей в глубину. Море было совершенно неподвижно, но на его поверхности, натянутой и прозрачной, то и дело расходились концентрические круги, словно в этом месте одна за другой падали дождевые капли. Мальчик поднял голову и огляделся. На самом краю утеса ничком лежала толстая женщина в купальном костюме. Женщина загорала и плакала. Слезы одна за другой бежали по ее щекам и капали в море.
Цеффирино поднял маску на лоб и сказал:
– Простите, пожалуйста.
– Ничего, мальчик, – ответила толстуха, всхлипывая. – Лови себе рыбу.
– Здесь очень рыбное место, – объяснил он. – Вы видели, сколько тут рыбы?
Толстая женщина продолжала лежать не шевелясь, приподняв голову и уставившись перед собой полными слез глазами.
– Ничего я не видела. Да и как я могу увидеть? Вот плачу, плачу, никак не успокоюсь.
Когда дело касалось моря и рыб, Цеффирино мог кого угодно за пояс заткнуть, но в присутствии посторонних он снова становился разиней, заикающимся на каждом слове.
– Мне очень жалко, синьора… – пролепетал он, собираясь снова отправиться к своим сарганам. Но такая толстая женщина, да еще в слезах – это было так необычайно, что Цеффирино помимо воли остался на месте и уставился на нее, словно зачарованный.
– Я вовсе не синьора, мальчик, – снова заговорила толстуха своим звучным, немного гнусавым голосом. – Зови меня синьорина. Синьорина Де Маджистрис. А тебя как зовут?
– Цеффирино.
– Прекрасно, Цеффирино. Хороший улов? Или хорошая охота, как у вас говорят?
– Не знаю, как говорят. Я еще ничего не поймал. Но место тут – что надо!
– Будь осторожен со своим ружьем. Я не за себя беспокоюсь, что мне, несчастной! Я из-за тебя, чтобы ты как-нибудь не поранился.
Цеффирино ответил, что она может не беспокоиться. Присев на камень рядом с женщиной, он некоторое время смотрел, как она плачет. Иногда казалось, что она уже успокаивается: в эти минуты она прерывисто вздыхала покрасневшим носом и поднимала вздрагивающую голову. Но почти тотчас же в уголках ее глаз под веками появлялись слезинки, набухали и в конце концов переливались через край.
Цеффирино не знал, что и подумать. При виде плачущей синьорины просто сердце сжималось. Но как можно быть такой печальной, когда вокруг море, а в нем кишмя кишит всякая рыба и ото всего этого сердце наполняется радостью и решимостью? Снова броситься в зеленую глубину и, как прежде, гоняться за рыбами? Но как же он может это сделать, когда рядом сидит взрослая тетя и обливается слезами? Получалось, что в одно и то же время, в одном и том же месте можно испытывать прямо противоположные и совершенно несовместимые желания! Вместе они не укладывались в сознании Цеффирино, и он никак не мог отдаться ни тому, ни другому.
– Синьорина, – проговорил он.
– Что тебе?
– Отчего вы плачете?
– От несчастной любви.
– А-а…
– Тебе этого не понять. Ты еще маленький.
– Хотите попробовать поплавать в маске?
– Спасибо, с удовольствием. А это хорошо?
– О! Это лучше всего на свете!
Синьорина Де Маджистрис встала и застегнула на спине бретельки купальника. Цеффирино подал ей маску и подробно объяснил, как ее надевать. Когда маска была надета, синьорина полушутливо, полусмущенно покрутила Головой, однако сквозь стекло было видно, что глаза ее продолжают плакать. Неуклюже, как тюлень, она бултыхнулась в море, опустила лицо в воду и принялась барахтаться.
С ружьем под мышкой Цеффирино прыгнул следом за ней и поплыл.
– Как только увидите рыбу, подайте мне знак! – крикнул он синьорине Де Маджистрис.
В воде он не признавал шуток. Редко кому выпадала честь отправиться с ним на рыбную ловлю.
Но синьорина высунула лицо из воды и отрицательно замотала головой. Стекло маски стало мутным, и теперь сквозь него уже нельзя было разглядеть ее лица.
– Я ничего не вижу, – пожаловалась она, содрав маску. – От слез все стекло запотело. Нет, я не могу. Мне очень жаль, но…
Она была вся в слезах, но из воды не вылезала.
– Вот ведь беда, – пробормотал Цеффирино.
У него не было с собой половинки сырой картофелины, которой обычно протирают стекло маски, чтобы вернуть ему прозрачность, но он устроил все как нельзя лучше, заменив картофелину собственной слюной, и надел маску.
– Смотрите, как я делаю, – сказал он толстухе.
И они вместе поплыли в море. Цеффирино, отталкиваясь ластами, плавно скользил, опустив лицо в воду, синьорина плыла на боку, вытягивая одну руку и подогнув другую, горестно подняв голову и не переставая плакать.
Плавала она плохо, эта синьорина Де Маджистрис, все время на боку, неловко хлопая по воде руками. Под ней на многие метры вглубь опрометью бросались в разные стороны рыбы, спешили убраться подальше морские звезды и каракатицы, раскрывали свои рты актинии. Поэтому перед глазами Цеффирино потянулись теперь такие пустынные пейзажи, что он даже растерялся. Здесь было уже довольно глубоко. Песчаное дно сплошь усеивали маленькие обломки камней, между которыми слабо колыхались в такт еле заметным движениям моря перепуганные водоросли. Но сверху казалось, что это камни плавно скользят по однообразному фону песчаного дна среди неподвижной воды и густых зарослей морской травы.
Вдруг Де Маджистрис увидела, что мальчик вниз головой уходит под воду. На секунду мелькнула его спина, потом ласты, и вот уже его тень, отчетливо различимая в прозрачной воде, скользнула вниз, на дно. Люпаччо слишком поздно заметил грозившую ему опасность, с силой пущенная острога догнала и ударила его наискось, ее средний зуб впился в хвост рыбы, пронзив его насквозь. Люпаччо напряг свои колючие плавники и стал метаться в разные стороны, взбаламучивая воду. В его теле сидел только один из трех зубьев остроги, поэтому он еще надеялся вырваться, пусть даже лишившись хвоста. Но он добился только того, что зацепился плавником за другой зуб остроги. Люпаччо был пойман. Натянулась леска, наматываясь на катушку, и скоро над рыбой закачалась розовая тень довольного собой Цеффирино.
Через несколько секунд из воды вынырнула острога с насаженной на ней рыбой, потом появилась рука мальчика, наконец, показалась голова в маске и послышался клекот воды в дыхательной трубке.
– Посмотрите, какая красивая! – воскликнул Цеффирино, подняв маску. – Смотрите, синьорина!
На остроге торчал большой, черный, с серебром люпаччо. Однако женщина продолжала плакать.
Цеффирино взобрался на вершину утеса. Де Маджистрис с трудом вскарабкалась следом за ним. Мальчик нашел неподалеку небольшую выбоину в камне, до краев наполненную водой, и опустил туда рыбу, чтобы она не испортилась. Оба присели рядом с ней на корточки, и Цеффирино, с интересом наблюдая, как тело рыбы меняет цвет, и поглаживая ее по чешуе, то и дело предлагал Де Маджистрис последовать его примеру.
– Посмотрите только, какой он красивый! – повторял мальчик. – Видите, как бьется?
Когда ему показалось, что к унынию, не покидавшему толстуху, начинает примешиваться какой-то интерес к пойманной им рыбе, он сказал:
– Я на минутку отлучусь, погляжу, может, еще одну удастся поймать.
И, нарядившись в свои доспехи, бросился в воду.
Женщина осталась сидеть возле рыбы. Неожиданно она обнаружила, что никогда еще не видела рыбы более несчастной, чем эта. Она водила пальцем по круглому, как колечко, рыбьему рту, по жабрам, по хвосту, потом вдруг увидела, как на красивом серебряном теле рыбы открылось множество микроскопических дырочек. Это вылезали водяные блохи, крошечные паразиты, живущие на рыбах. Уже давно, очень давно владели они этим люпаччо, прогрызая себе путь в его плоти.
А между тем Цеффирино, не ведавший обо всем этом, уже влезал на утес с торчавшей на остроге золотистой омбриной, которую он протянул Де Маджистрис. Таким образом теперь они словно разделили обязанности: женщина снимала рыбу с остроги и клала ее в выбоину, а Цеффирино снова кидался вниз головой в море – охотиться за новой добычей. Однако каждый раз, прежде чем нырнуть, он оглядывался на Де Маджистрис, чтобы проверить, перестала ли она плакать. Но она плакала, даже глядя на люпаччо и омбрину, и Цеффирино не знал, что же может ее утешить.
Бока омбрины были украшены золотистыми полосками, вдоль всей спины один за другим тянулись два плавника. И вот между этими плавниками синьорина разглядела глубокую узкую рану. Рана была старая, гораздо старее тех, что нанесла острога Цеффирино. Должно быть, ее ударила своим клювом чайка, и ударила с такой силой, что непонятно было, как после такого удара рыба могла остаться в живых. Да, кто знает, сколько времени эта омбрина носила в своем теле такую боль…
Опередив острогу Цеффирино, на стайку маленьких и нерешительных церли бросился верезуб и на лету проглотил одного церли, но в ту же минуту ему в горло впился трезубец. Никогда еще Цеффирино не делал более удачного выстрела.
– Мировой верезуб! – закричал мальчик, стаскивая маску. – Понимаете, я гнался за церли. А он – раз! – и проглотил одного! Ну тут я… – И он, заикаясь от волнения, принялся рассказывать, как все случилось.
Поймать рыбу крупнее и красивее этой было просто невозможно, и Цеффирино хотелось, чтобы Де Маджистрис порадовалась, наконец, вместе с ним. Но она смотрела на жирное серебристое тело рыбы, на ее горло, которое совсем еще недавно заглатывало зеленоватую рыбку, а теперь, в свою очередь, было растерзано стальными зубами остроги. "Да, вот так они и живут там, в море!.."
Потом Цеффирино поймал еще серого рокке и красного рокке, саргана с желтыми полосками на боках, толстенькую золотую рыбку, плоскую богу, а под конец даже усатую, ощетинившуюся колючками летучую рыбу. Но у каждой из этих рыб синьорина Де Маджистрис обнаруживала, кроме ран от остроги, то крошечные, словно уколы, отверстия, которые прогрызли водяные блохи, то пятно от какой-то непонятной болезни, то рыболовный крючок, с давних пор застрявший в глотке. Что, если эта мелкая бухточка, обнаруженная мальчуганом, – место сбора разных увечных рыб, убежище для несчастных, осужденных на долгие страдания, их подводный лазарет или арена смертельных поединков?
Между тем Цеффирино сражался между скал. Осьминоги! Он открыл здесь целую колонию этих моллюсков, обосновавшихся у подножия массивного утеса. Скоро на его остроге красовался большой фиолетовый осьминог, выпускавший из раны жидкость, похожую на разбавленные чернила. При виде его синьориной Де Маджистрис овладела непонятная грусть. Для осьминога нашли отдельную выбоину, и Цеффирино с удовольствием остался бы возле нее, чтобы полюбоваться, как медленно меняет оттенки серо-розовая кожа моллюска. Было уже поздно. От долгого купания в воде все тело мальчика покрылось гусиной кожей. Но он не был бы Цеффирино, если бы не захотел переловить всю найденную им семью осьминогов.
Синьорина принялась разглядывать осьминога, его скользкое тело, отверстия в присосках, почти совсем жидкий красноватый глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57