(АМР)

1
Жил человек, и у того человека было три дочери, — как одна, красавицы и шустрые, не знали они над собою страха.Старшую звали Дарьей, середнюю Агафьей, а меньшую Марьей.Изба их стояла у леса. А лес был такой огромадный, такой частый, — ни пройти, ни проехать.Без умолку день-деньской шумел лес, а придет ночь, загорятся звезды, и в звездах, как царь, гудит лес грозно, волнуется.Много страхов водилось в лесу, а сестрам любо: забегут куда — аукают, передразнивают птичек, и в дом не загонишь до поздней ночи.Такие веселые, такие проворные, такие бесстрашные — Дарья, Агафья и Марья.Как-то старшая Дарья мела избу, свалился с полки клубок, покатился клубок по полу, да и за дверь. Схватилась Дарья, взялась клубок догонять. А клубок катится, закатился в лес, пошел по кочкам скакать, по хворосту, привел в самую чащу и стал у берлоги.А из берлоги Медведь тут как тут.Как увидел Медведь Дарью, зубы оскалил, высунул красный язык, вытянул лапы с когтями и говорит:— Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем.Согласилась Дарья. Осталась у Медведя.Вот живет она себе, поживает, ходит с Медведем по лесу, показывает ей Медведь разные диковины.У Медведя терем. В терему три клети.Раскрыл Медведь первую клеть, а в ней серебро рекой льется. Раскрыл Медведь вторую клеть, а в ней живая вода ключом бьет.Говорит Медведь Дарье:— Третью клеть я не покажу тебе, и ходить в нее я не велю, а не то я тебя съем.Целый день нет Медведя, уйдет куда на добычу, а Дарью одну оставит.Ходит Дарья у запретной клети, заглянуть смерть хочется.А сторожил клеть Зайчик Иваныч.Пробовала Дарья с Зайчиком Иванычем заговаривать, да отмалчивался бесхвостый, — хвостик Зайцу Медведь для приметы отъел, — отмалчивался Зайчик, поводил малиновым усом, уплетал малину.И не раз вгорячах пхала Дарья Зайчика по чем ни попало, таскала за серебряные заячьи ушки. А отляжет сердце, примется целовать Зайца, а то и в пляс пустится. Зайчику — потеха, мяучит. И сам когда-то горазд был, да лапки уходились — не выходит.Раз Зайчик Иваныч и прикурни на солнышке, заметила Дарья да в клеть. Отворила Дарья дверцу и чуть не убилась — в глазах помутнело: в огромной клети кипело настоящее золото. И захотелось Дарье потрогать золото, сунула она палец, и стал палец золотым.Пришел Медведь, принес малины. Сели за стол. Пьют чай.Медведь говорит Дарье:— Что это, Дарья, у тебя палец-то золотой?— Да так себе, — отвечает Дарья, — золотой сделался.Тут Медведь из-за стола встал и съел Дарью, а косточки в угол бросил.
2
Тосковали сестры. Рыскали по лесу, по-птичьи кликали, звали сестрицу. Хоть бы голос подала, — не слышит.И год прошел, и другой прошел. Ни духу ни слуху.Как-то середняя Агафья подметала избу, сронила клубок. Покатился клубок. Пошла за клубком Агафья. Шла-шла и забралась в самую гущу. Остановился клубок. Глядь — Медведь.Стал на дыбы Медведь, щелкнул зубами и говорит Агафье:— Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем.Агафья и так и сяк, да ничего не поделаешь, осталась жить у Медведя.Водил ее Медведь по лесу, деревья выворачивал, медом пичкал и всякие медвежьи шутки выкидывал.У Медведя терем. В терему три клети.Растворил Медведь клети. Глазела Агафья на серебро и живую воду.— А третью клеть я не отворю тебе, — говорит Медведь, — и ходить в нее я не велю, а не то я тебя съем.Загрустила Агафья, ума не приложит, как бы так клеть посмотреть, чтобы Медведь не узнал. А тут этот Зайчик трется, глаз не сводит. Подходила Агафья к Зайчику Иванычу, щекотала ему малиновый ус, а Зайчик и в ус не дует: мяучит себе по-заячиному, ни слова путного.Выбежал однажды Зайчик Иваныч на закат полюбоваться, а Агафья стук в клеть. Взглянула — остолбенела да в столбняке-то и ткни палец в золото, и стал палец золотым.Охала и ахала Агафья: как быть, увидит Медведь — съест живьем. Побежала к Зайчику. Сидел Зайчик Иваныч, напевал себе под нос, штаны чинил. Выхватила Агафья у Зайчика заплатку, перевязала себе золотой палец.Вот пришел Медведь, приволок лесных лакомств полон короб. Сели за стол.— Что это у тебя, Агафья, с пальцем? — спрашивает Медведь.— Ничего, — говорит Агафья, — набередила, вот и обвязала тряпочкой.— Давай вылечу.Поднялся Медведь, развязал тряпку. А под тряпкою золотой палец.И съел Медведь Агафью, а косточки в угол бросил.
3
Убивалась Марья.— Сестры, сестрицы мои родимые! — куковала Марья по-кукушечьи.Только лес шумит, царь-лес!Так год прошел и другой прошел. Нет сестер.Как-то подметала Марья пол, скатился клубок и в лес. Шла Марья за клубком, шла, как сестры, вплоть до самой берлоги.Выскочил из берлоги Медведь, зарычал, ощетинился. Говорит Медведь Марье:— Хочешь моей женой быть, а не то я тебя съем.Не сразу далась Марья, заупрямилась. Диву дался Медведь и полюбил ее пуще всех сестер.Ходит косматый по лесу, собирает цветы, венки плетет. А выйдет с Марьей гулять, про всякую травку ей рассказывает, всякие берложные хитрости кажет. А то ляжет на спину, перекатывается, песни медвежьи поет. Зайчику в знак своего удовольствия мордочку медом вымазал.У Медведя терем. В терему три клети.Все показал Марье Медведь — и серебро и живую воду, а в третью клеть не повел.— И ходить в эту клеть я тебе не велю, а не то я тебя съем.— Съем! Съел один такой! — фыркнула Марья, а сама думает, как бы этак Медведя провести?А Зайчик Иваныч ей глазом мигает. Зайчик Иваныч в Марье души не чаял.Бывало, уйдет Медведь, а Марья к Зайчику:— Зайчик, Заинька, научи меня, серенький, как мне быть, погибли сестры, погибну и я: заест меня Медведь.А Зайчик Иваныч подопрется лапкою, лопочет что-то по-своему.Так и проводили сны: сядут где на крылечке и сидят рядком, горе горюют.Раз Зайчик Иваныч лучину щипал: самовар пить собирались.Известно, примется Зайчик что-нибудь делать, так уж на целый год наделает, такая повадка у Зайчика.Зайчик весь двор лучинкой закидал.Марья пособляла Зайчику. И такая тоска на нее нашла, свету она невзвидела, пошла бродить по терему. Постояла, поплакала над костями сестер да с отчаяния туркнулась в запретную клеть. И ослепило ее золото, закружило голову. Да не сплоховала Марья: опустила лучинку в золото. А лучинка, как жар, горит.— Сестры, сестрицы мои, мои родимые! — всплакнула Марья.Запрятала Марья золотую лучинку в красный сафьяновый башмачок, отдала башмачок Зайчику. Пошел Зайчик в погреб за молоком да дорогой и сунул башмачок в свою старую норку.Пришел Медведь. Сели брагу пить, все честь честью по-хорошему. И пошла жизнь по-прежнему.
4
Пораскидывал умом Зайчик Иваныч, горе горюя с Марьей на крылечке.Раз и говорит Зайчик:— Не умею я по-человечьему сказывать, а то бы сказал.Тем разговор и кончился.Бродит Марья по терему, плачет над костями сестер, заглядывает то в одну, то в другую клеть.И пришло ей на ум счастье попробовать. Набрала она полон рот живой воды, вспрыснула сестрины кости. И встала пред ней Агафья — жива-живехонька.Что делать, куда деваться? Марья к Зайчику, так и так, говорит.— Хорошо, — говорит Зайчик, — сию минуту.Взял Зайчик Агафью за руку да в дупло и запрятал, а сам ей принес туда груш да яблоков и всякого печенья. И дело с концом.Пришел Медведь. Стал к Марье ластиться. А Марья и говорит:— Рычун, мой рычун, сделай ты мне, что я тебя попрошу.— А ты наперед скажи, что тебе сделать, а то ты, может, третью клеть посмотреть хочешь, так я тебя съем.— Батя мой завтра именинник, хочу пирогов ему испечь, а ты снесешь.— Это можно, пеки.Обрадовалась Марья да опрометью на кухню ставить тесто. Поставила она тесто и, когда все было готово, принялась пироги печь. Испекла пироги, взяла мешок, посадила в мешок Агафью, покрыла Агафью пирогами.Говорит Агафье:— Сядет Медведь посидеть, станет мешок развязывать, а ты и скажи: «Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу».Чуть только солнышко взошло, взвалил Медведь мешок на плечи, да и в путь-дорогу.Полднем вздумалось Медведю поотдохнуть маленько, свалил он мешок наземь, стал развязывать.— Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу! — как закричит из мешка Агафья.Вскочил Медведь, повел ухом.«Ишь, — подумал, — и голос же у моей Марьи, все видит, и сесть тебе не полагается!..»И пустился Медведь дальше. А как добежал до избы, шваркнул мешок у калитки да во все лопатки домой обратно.Долго ли, коротко ли, ни много ни мало, а год, другой прошел.Вспрыснула Марья сестрины кости. И встала перед ней Дарья жива-живехонька. Опять Марья к Зайчику. Запер Зайчик Дарью в чулан.А вечером Марья говорит Медведю:— Мамушка моя именинница, испеку я ей пирогов в день ангела, снеси ты их, косолапушка.А сама Дарье шепнула:— Как рассядется Медведь, ты ему крикни: «Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу».Все так и случилось. Сел было Медведь посидеть, стал мешок развязывать, а как услышал голос, оторопел да скорее в путь. А как добежал до калитки, брякнул мешок и опять домой восвояси.
5
— Зайчик, Заинька, научи меня, серенький, что мне делать, не могу больше у Медведя жить, хочу к сестрам!А Зайчик Иваныч и рад бы что посоветовать Марье, да сказать-то ничего Зайчик не может. А уж так привязался, так привязался он к Марье, на шаг от себя не отпустит. Прямо влип.Что наработал за долгую зиму, все Зайчик отдал Марье, какие бисерные кошельки понанизал, все отдал Марье. Летось к Медвежьему дяде за тридевять земель скакал, выпросил у старого хрустальную туфельку да жемчугов горстку, все Марье отдал.Когда с весной зачирикали птицы и полезли из почек листочки, чтобы на свет посмотреть, сказала Зайчику Марья:— Ну, Зайчик Иваныч, придумала! Уйду я от Медведя.Зайчик насупился.А Медведь вечером спрашивает Марью:— Что ты, красавушка, что ты такая веселая?— А как мне веселой не быть, батю с мамушкой во сне видела. Испеку я им пирогов, отправлю завтра гостинцу. Еще дрыхнуть ты будешь, я затворюсь в терему, подымусь на вышку, буду следить за тобой, а как тронешься в путь, буду песни петь. Слышишь, ты не зови меня, я одна останусь, буду следить за тобой, буду песни петь.Послушал Медведь, лег спать спозаранку. А Марья испекла пирогов, позвала Зайчика, сказала Зайчику:— Прощай, Зайчик Иваныч, прощай, миленький!Насупился Зайчик, не пускает Марью, уцепился лапками за передник, на глазах слезы.И вдвоем коротали они последнюю ночь. Рассказывал Марье Зайчик свою заячью жизнь, как была когда-то у Зайчика и норка и как Медведь его выгнал из родимой норки и пришиб Зайчиху, и как пришибленная помирала покойница Зайчиха Ивановна.И плакал Зайчик Иваныч, и о каких-то листьях поминал сквозь слезы… Он ли их съел, они ли детей его слопали, понять мудрено было.На рассвете юркнула Марья в мешок, обложилась в мешке пирогами. Отнес Зайчик Иваныч мешок к берлоге, запер терем, а сам сел на крылечке караул держать.И когда Медведь с своей ношей скрылся из глаз, запрятался Зайчик в свою старую норку, вынул из кованого ларчика красный сафьяновый башмачок, поставил к себе на столик и залился горькими слезами:— Сестры, сестрицы мои родимые! На кого вы меня покинули одного среди леса в разоренной норке? Зачем вы оставили меня доживать мои последние заячьи дни одиноко среди леса в разоренной норке? Был я вам другом верным, помогал и охранял вас — и все ушли, забыли меня. Сестры, сестрицы мои родимые!А Медведь шел, шел, задумал присесть, развязал мешок.— Не садись, муженек, на пенек, все вижу, все слышу! — закричала из-под пирогов Марья.— Слышу, слышу! — рявкнул Медведь и во всю прыть дальше помчался.А как добежал до калитки, шлепнул мешок и одним духом обратно к своей берлоге.
6
То-то радость была.Снова вместе все трое, три сестры, три красавицы, — Дарья, Агафья и Марья.Пошли расспросы да росказни.До полночи сестры глаз не сомкнули.А в полночь весь в звездах, как царь, загудел лес, грозный, заволновался. И поднялась в лесу небывалая буря. Трещала изба, ветром срывало ставни, дубасило в крышу, а вековые деревья, как былинку, пригибало к земле, выворачивало с корнем столетние дубы, бросало зеленых великанов к небу, за звезды.Это — Медведь, Медведь крушил и ломал свою пустую берлогу, сворачивал бревна, разбрасывал в щепки высокий покинутый терем.А чуть только свет задымился на небе, Медведь издох от тоски. Зайка Зайка. У детей глаза подслеповато-внимательные. Для них нет, кажется, ни уголка в мире незаполненного, все вокруг кишит жизнями, которые позже, по мере сознательности, или рассеятся, или уж сядут на свои твердо определенные места. Не отделяя сна от бодрствования, дети мешают день с ночью, когда руководит ими не мама и нянька, а Сон. Всякую ночь Сон приходит к кроватке и ведет их гулять на свои поля к своим приятелям. Знакомые лица игр и игрушек ночью живут самой полной жизнью, и это отражается на отношении детей к предметам дневной жизни, когда они кушают. Среди бела дня вдруг покажется Кострома, а станет солнце закатываться, глядишь, и Буроба с своим мешком тащится, а уж когда совсем смеркнется и где-нибудь в углу зашевелился, станет расти — и ко сну клонить начинает. (АМР)

1
В некотором царстве, в некотором государстве, в высокой белой башенке на самом на верху жила-была Зайка.В башенке горели огни, и было в ней светло, и тепло, и уютно.Лишь только солнце подымалось до купола и в саду Петушок — золотой гребешок появлялся, приходил к Зайке старый кот Котофей Котофеич. Впрыгивал Котофей в кроватку и бережно бархатной лапкой будил спящую Зайку.Просыпались у Зайки синие глазки, заплетала Зайка свою светлую коску. Котофей Котофеич пел песни.Так день начинался.
Зайка скакала, беленькая плясала. С ней скакала Лягушка-квакушка с отбитою лапкой Лягушка-квакушка с отбитою лапкой — фарфоровая лягушка с отбитой лапкой. (АМР)

, плясали две Белки-мохнатки. А гадкий Зародыш Зародыш — такой из пузыря человек, когда его надуешь, распухнет, но когда воздух выйдет, то, пискнув, он свернется в гадкую раскрашенную пленку. (АМР)

садился на корточки в угол, хлопал в ладошки да звонил в серебряный колокольчик.То-то веселье, то-то потеха!И обедать готово, а Зайку за стол не усадишь.Завязывал Котофей Котофеич Зайке салфетку, и принималась Зайка кушать зайца жареного да козу паленую, а на загладку «пупки Кощея» «Пупки Кощея» — бульдегом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22