— Тише, Лейла! Тут, кроме нас, как и мы, без дороги одноухий маленький заяц с усом! Как продрог! И всего уж боится бедняга.Заяц их не узнал. Заяц их принял за что-то да за такое, не на шутку струхнул и сейчас улепетывать, — куда там!Ну, потом все разъяснилось.И осталось под кустиком трое: Алалей, Лейла да Заяц с усом ночь коротать.Рассказал им серый о лисице — которая лиса песни поет, и о лютом звере Заяц-Единоух, певучая Лисица, лютый зверь — игрушки, на Арбате продаются в Москве. (АМР)
Певучая Лисица — одна из игрушек, подаренных А. М. Ремизову писателем Андреем Белым («Помню „Певучую лису“. Андрей Белый принес ее и передал мне. Я почувствовал теплоту и дыхание в деревянной оболочке и ее звучащую душу» ( Кодрянская Н. Алексей Ремизов. Париж, 1959. С. 121).

— который зверь сердитый, и о птичьей ноге — которая нога сама везде ходит. Отогрелся и задремал.Они и сами не прочь. В сон голову клонит, да язычок у кого-то… все бы ему разговаривать, и ушки такие… все бы им слушать, и глаза такие… все бы им видеть. Вот и не спят.— Зайчик заснул?— А то как же, — второй сон, поди, видит!— Звезды большие!— Большие.— А самые большие!— В пустыне, там, где верблюды.— А если на дерево влезть, можно ухватиться за звезды?— А вот как заснем да влезем на елку, ты и ухватишься.— А ты мне про птицу-то рассказать обещался?— Про какую про птицу?— Да про ту… ты же мне говорил… первая птица такая…— А! про Ремеза — первую пташку!— Ну и что ж она, Алалей, маленькая?— Так себе: не великая, маленькая, сама коричневатая, горлышко — белое. Нос у ней, — другого такого не найти у птиц, и лапки особенные. Суетливая, все ремезит. А гнездо она вьет — лучше всех гнезд — гнездо у ней кошелем… за то и слывет первой у Бога. Вот и все.— Нет, ты хотел рассказать много!..— Ну, любит Ремез, где реки, где озера, иву любит, за море летает. Кто хранит гнездо Ремеза в доме, в тот дом гром не бьет. А погибает Ремез в бурю — береговая пташка. И большая певунья: голос не великий, маленький, только что для детей…— Вроде кукушки?И глаза засыпают у Лейлы.Жутко в лесу. Ночь все теснее, ночь все ближе. Весь лес обняла. А звезды — а звезды — большие. Белун Белун — см.: А. Н. Афанасьев . Поэтические воззрения. М., 1886—1889. (АМР)

Заковали студеному Ветру колючие губы, не велели холодом дуть, и Мороз-Трескун, засыпанный снегом, сел отдыхать в холодном царстве на полночи.Пришло теплое лето.Забыто ненастье.Все живет, все у земли копошится, кустом разрастается.Медведь-пыхтун зашатался по лесу, а кузнечику — воля: стрекочи хоть всю ночь.Пошли люди с косами с вострыми. Поспел сенокос.И куда ни заглянешь, все-то словно невиданно: к каждому цветку наклоняешься, тронул бы всякую травку…Хороша погода, украслива.Гей! — подле ржи проходит Белун.Какой белый, сам в белой рубахе, и от солнца не застится: оно ему любо. Из леса идет: без него, говорят, темно в лесе. Заблудишься, только спроси, Белун и дорогу покажет.— Дедушка, на сенокос?Не слышит. Где тут услышишь!Вот ступил на межу…— Дедушка!— Что тебе, родный? — дед улыбнулся: и ему хорошо…Идет Белун по меже, идет летней дорогой, ударяет клюкою: вспоминает ли старый стародавнее бусово время или далось на раздуму другое… наша русская доля?Лязг косы звонче.Стрекочет кузнечик.Так до белого месяца лязг косы звонок.Ходит по ниве Белун, наделяет добром. Собачья доля Собачья доля — см. легенду о собаке у А. Н. Афанасьева . Народные русские легенды. М., 1859. П. Н. Из истории малорусских народных легенд. Этнограф. обозрение., кн. VII, 1890. (АМР)

За Могильною горою стоит белая избушка Белуна.Белун — старик добрый. Алалей и Лейла остались у дедушки погостить.С рассветом рано отправлялся Белун в поле. Высокий, весь белый, ходил он все утро по росистой меже, охранял каждый колос. В полдень шел Белун на пчельник, а когда спадала жара, опять возвращался на поле. Только вечером поздно приходил Белун в свою избушку.Не отставали они от деда, так и ходили за ним и на поле, и на пчельник. А какой он добрый, какой ласковый белый Белун!Белуна все любят. Медведь не трогал.— Странного человека медведь никогда не тронет, он знает! — говорил старик, — встретишься с медведем, скажи ему: «Иди, иди, Миша! Я — странник, ничего тебе не сделаю». И медведь уйдет.Рассказывал по вечерам Белун сказки, когда не спалось, или в погоду, когда было страшно, или очень приставать начинали.А собака у Белуна — Белка. Станет старик к ужину хлеб резать, Белке горбушку даст — первый кусок. И всегда он так делал: Белке первый кусок.— Мы едим Белкину долю, — сказал как-то дедушка, — у человека доля собачья.— Как так — собачья?И уж они не могли успокоиться, пока Белун не рассказал им всего.
Раньше все не так было, не такое. И земля была не такая. Ржаной колос с земли начинался от самого корня и был метлистый, как у овса. Ни косить, ни жать нельзя было, подрезали колосья каменным шилом, чтобы не растерять зерна. И хлеба было всем вволю.И случилось однажды, вышел Христос странником на поле, вышел Христос посмотреть, как живут на земле его люди. А как людям жить? Известно, и хлеба по горло — сыты, так другим чем возьмутся друг друга корить — осатанели!Идет странник по полю, радуется: зерна так много, колос полный от земли до верхушки. И весь день ходил странник до вечера, а вечером на ночлег собрался.Туда постучит, сюда попросится, — никто его не пускает. Гонят странника.«Еще стащит чего!» — вот у каждого что на уме: страшно за добро, хоть и девать-то его некуда, добра-то всякого.Вошел странник к богатым в богатый дом. Не просился он на ночлег, просит хлеба кусок — милостыню. А пекла хозяйка блины, увидала странника, разругалась на чем свет стоит, турнула за дверь. Да вгорячах схватила блин, вытерла блином грязную лавку — кошкин след дурной, кинула блин вдогонку.Поднял странник блин, положил в котомку и пошел в поле.«Нет уж, ничем, видно, сытого не проймешь! Ему горя нет! Осатанел человек в вольготе!»Разгневался странник и, встав среди поля, позвал страшную тучу.И поднялась на его зов страшная туча. Загремела гроза.Палило огнем, било градом, смывало дождем.Уж не кричат, не вопят — остолбенели: ведь все хозяйство пропало, весь хлеб погиб, все колосья ощипаны. И один лишь остался маленький колос на длинной соломе.Черно, пусто, голо на вольготной богатой земле.— Тут-то вот Белка и вышла из конурки, — рассказывал добрый белый Белун, — видит собака, дело плохо, с голода подохнешь, и выбежала в поле да как завоет. «Ты чего, Белка, воешь?» «Есть хочу!» И тронули Бога собачьи слезы, снял Бог грозную тучу. Засветило солнце, пригрело. И остался на земле маленький колос — собачий, что Белке за слезы ее пришлось от Бога, маленький колос собачий, на длинной соломе. С той поры и едят люди долю собачью. Наша доля собачья! Божья пчелка Божья пчелка — легенды о пчеле у Афанасьева в Поэтических воззрениях. Кроме того я пользовался заговорами пчелиными. Рукопись заговоров принадлежит Анне Алексеевне Рачинской. (АМР)

На зеленый двор залетели пчелы — это к счастью. И остались жить.В цвету липа. Липовым цветом золотится весь душистый сад.Частый сильный рой от неба до сырой земли.То-то хорошо, ну весело!Вот теплый день уплыл, восходит звезда Вечерница Вечерница — вечерняя звезда, Венера. (АМР)

, а они серые, ярые, жужжат — собирают мед.Много будет меда белого.И по гречишным полям и в поемных зеленых лугах, вдоль желтой дремы, в пестрой кашке и в алой зоре с цветка на цветок вьются пчелы. Частый, сильный рой от неба до сырой земли.То-то хорошо, ну весело!Вот на смену дню распахнется долгая вечерняя заря, а они серые, ярые, жужжат — трудятся.Много будет меда красного.Густые меды, желтый воск.Хватит всем сотов на Спасов день: Богу — свечка, ломоть — деду, и в улей довольно на зиму.— А скажи нам, пчелка, откуда вы такие зародились?Выбирала одна пчелка из богородичной травы сладкого меду.— А не велено нам сказывать, — ответила пчелка. — Водяной дед не любит, кто не умеет хранить тайну, а Водяной над нами главный.— Мы только дедушке скажем.— А дедушка Белун сам пчелу водит, мудрый, он и без вас знает.— Ну, мы большим никому не скажем.— Ну что ж, — прожужжала пчелка, — вам-то я и так бы рассказала, только некогда мне долго рассказывать…И мохнатая серая пчелка запела:— А поссорился Водяной с Домовым, все б им старым ссориться, заездил седой фроловского коня. И валялся конь с год в сыром затрясье. В кочкорье-болото небось никто не заходит! Вот от этого фроловского коняги мы к весне и отродились. Раз закинули рыбаки невод и вытащили нас из болота, пчелиную силу, и разлетелись мы, пчелы, на все цветы по всему белому свету. Смотрит за нами соловецкий угодник Зосима и другой угодник Савватий, нас и охраняют. Мать наша Свирея и Свиона, бабушка Анна Судомировна.И полетела Божья пчелка, понесла с поля меду много на сон грядущий.Горело небо багряным вечером.Там по раздолью небесному будто рой золотых пчел посылал на землю медвяную росу, обещая зарю, солнце да ведро. Проливной дождь Проливной дождь — когда идет дождь, надо бросить лопату на крышу Бабе-Яге, и дождь перестанет, — народное поверье. (АМР)

Баба Яга собирается хлебы печь.Задумала старая жениться — взять в мужья рогатого черта — Верхового . Он, известно, галчонок: всем верховодит.Взгомозилась на радостях банная нежить: банная нежить в сырости заводится из человечьих обмылков, а потому страсть любопытна. Вот заберется она за Гиенские горы пировать в избушку, насмеется, наестся, все перемутит, всех перепугает, — такая уж нежить.А! как ей весело: старик Домовой на бобах остался — показала Яга ему нос. Тоже жениться на Яге задумал!Да и дед Домовой в долгу не остался: подшутил над Ягой.— Бить тебя надо, беспутный, да и обивки-то все в тебя вколотить! — плачет Яга, ходит у печи.— Бабушка, чего же ты плачешь?— А как мне Бабе-Яге не плакать, не могу посадить хлебы: Домовой украл лопату.И плачет. Не унять Яге слезы: скиснутся хлебы — прибьет Верховой.— Бабушка, не плачь так горько, мы тебе отыщем лопату.А слезы так и льются, — полна капель натекает.— Эй, помогите! Найдем мы лопату да бросим на крышу: Яга улыбнется — и дождь перестанет. Колокольный мертвец Колокольный мертвец — легенду о Колокольном мертвеце см. у В. Бондаренко. Очерки Кирсановского уезда, Тамбовской губ. Этнограф. обозрение, кн. VI, VII, 1890. (АМР)

Проводил Белун гостей до Сухого Каратыга. Шли путники по Самохватке вдоль улицы в конец.Был поздний вечер.Золотое солнцево яблоко, покатившись по лесу, закатилось в овраг. И красный вечерний край неба погас.Все пестрехи, чернохи, бурехи уж вернулись с поля домой, а Бурку-коня и Лысьяна повели в ночное на травы. И Жучок, и Бельчик, и Рябчик, — все поросятки заснули в хлеву, и сама свинья, мать сивобрысая, Хавронья, глядя на ночь, по-свиному задумалась. И закрыли и заперли все закуты, загоны, и муха-шумиха и комар-пискун угомонились. А Чубар и Лысько, и Сокол и Зорька, и Пустолайка и Найда, ночь почуя, по-ночному завозились в конурке.Хоронясь по чужим огородам и задним воротам, проползла на четвереньках, словно топтыга медведь, Мамаишна бабушка. Надулись кровью старушечьи губы, и заострился жалом ее оговорчивый пересмешливый язык: будет подоконнице что подслушивать, будет что и рассказывать, — голос у ней гладенький, слова масляные.А в мешке у Мамаишны одномёдные пряники!И пролетела над Самохваткою Лунь-птица хищная, — засветил вдоль улицы месяц.У моста под вербой остановились путники — под вербою ночь ночевать.— Звезды сестрицы!— Серебряные.— Я буду звезды считать, Алалей!— Ты видишь, тянутся гуси?— Небесные гуси, как много!— А твоя звезда, Лейла?— А вон — та вон звездочка самая серебряная…Проскакал по мосту Заяц-голова лисичья.— Что задумано, то исполнится! — проговорил по-зайчиному Заяц-голова лисичья, и закидался Заяц по ельнику, заметался по березнику, по горькому осиннику.На луну нашло облако, ветер пахнул холодком.Глухо и грустно зашумело в лесу.И семь лебедок-сестер Водяниц замесили болото-зыбун.Заблудущая Коза Козовна стукнула копытом о бревно.— Вам бы пучок лык да дров костер: будет свежо.— Мы звезды считаем, Коза.— Ну, считайте. Будет свежо.Вылез из-под дырявого моста сухоногий вылыглаз Окаяшка-птичий нос. Щелкал, косматый, бобы, подвигался на луг. На лугу, на лужайке сходились в хороводы. Ведьмины детки — куцые курочки в острых хохолках. И, сцепившись ногами-руками, покатились клубком, как гаденыши, за Окаяшкой косматым одноглазые Песьи-головы.Прошла трепущая рыба Сбухта-Барахта: хвост у ней, как у лебедя, голова козлиная, — лукаво поглядывала рыба, как волк на козу, шла трепущая по-тиху, по-долгу на зеленый луг. На лугу, на лужайке Ведьмины детки — куцые курочки в острых хохолках, кружась в хороводе, запевали по-печальному жалкие песни, подвывали несчастные на свою хохлатую голову. А на липе блестел стоведерный пузан-самовар: будет чертям полунощный чай и угощение.— Ох, ну тебя! — отбивался воробьеныш-воробей от земляного зуды-жука: полорот из гнезда выпал, прозяб.— А правда, Алалей, по звездам всё можно знать?— Как кому.— А что такое всё , Алалей?Шибко рысью промчался по широкому лугу конь Вихрогонь, стучал сив-чубарый копытом, и далеко звенели подковы, звякала сбруя, сияло седло.Сильнее подул полунощник.Глухо и грустно шумело в лесу. Тяжко вздыхал Лесной Ох.Семь лебедок-сестер Водяниц месили болото-зыбун.И молчком разносили коркуны-вороны белые кости, косточки, костки с дороги в лес-редколесье, не грая, не каркая.— Одномёдные пряники! — Лейла бросила звезды считать, — у Мамаишны сколько их, пряников?— Да с сотню, поди.— Нам бы, Алалей, этих пряников одномёдных сотню?— Хоть бы один, и то хорошо.— А почему, Алалей, у Мамаишны сотня пряников одномёдных, а у нас и одного нет, никакого?— Так уж Бог дал.— А почему так уж Бог дал?— А ему виднее: кому дать, а кому и ничего не дать. Будут зубки портится с пряников, что хорошего?— А я бы всем дала пряников много одномёдных, всем… А бобы Окаяшкины сладкие?Из каменных оврагов вышли Еретицы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22