Конечно, такого богатыря баюкал в лесу олень, не человек. Русские лопари. М., 1890. А. Ященко. Несколько слов о русской Лапландии. Этнограф. Обоз. 1892, кн. XXII. (АМР)

, закованный в сталь, бросает бесстрашно якорь. А царь Бурь-буруна, властитель Оланда — Марун не видит ни печального белого брига, ни альбатросов, ни змей, ни викинга Сталло, слепой, он слушает волны. Далеко на море — не на Студеном, на Варяжском — есть острова Оланда — скалистый остров Бурь-бурун. Там и проводят летние дни белоснежные ветровы сестры Буря, Вьюга, Метель.— Сестры уж вышли, плывут, веют ненастьем, — провещал вихорь-Олень.— Я непременно хочу увидеть Маруна!— Увидим, увидим, Лейла.— И альбатроса, и бесстрашного викинга Сталло!— Увидим, увидим, Лейла.Куталось мглистое утро тихим дождем. Падали желтые листья.Мглисто и тихо. Боже, как тихо! Рожаница Рожаница — см.: Акад. А. Н. Веселовский . Судьба-доля в народных представлениях славян. Разыскания. XII—XVII. Вып. 5. Спб., 1889. (АМР)

Укатилось солнце за горы. Зажглись на облаках звезды — ясные и тусклые по числу людей, рожденных от века.А от Косарей по Становищу Косари — народное название головы Млечного пути. (АМР)
Становище — Млечный путь. (АМР)

души усопших — из звезд светлее светлых, охраняя пути солнца, повели Денницу к восходу.И сама Обида-Недоля, не смыкая слезящихся глаз, усталая, день исходив от дома к дому, грохнулась на землю и под терновым кустом спит.Родимая звезда, блеснув, украсила ночное небо.
«Мать Пресвятая, позволь положить тебе требу, вот хлебы и сыры и мед, — не за себя, мы просим за нашу Русскую землю.Мать Пресвятая, принеси в колыбель ребятам хорошие сны, — они с колыбели хиреют, кожа да кости, галчата, и кому они нужны, уродцы? А ты постели им дорогу золотыми камнями, сделай так, чтобы век была с ними да не с кудластой рваной Обидой, а с красавицей Долей, измени наш жалкий удел в счастливый, нареки наново участь бесталанной Руси.Посмотри, вон растерзанный лежень лежит, — это наша бездольная, наша убогая Русь, ее повзыскала Судина, добралась до голов: там, отчаявшись, на разбой идут, там много граблено, там хочешь жить, как тебе любо, а сам лезешь в петлю.Или благословение твое нас миновало, или родились мы в бедную ночь и век останемся бедняками, так ли нам на роду написано: быть несуразными, дурнями — у моря быть и воды не найти?Огонь охватил нашу жатву, пылают нивы, на море бурей разбило корабль, разорены до последней нитки.Смилуйся, Мать, посмотри, вон твой сын с куском хлеба и палкой бросил дом и идет по катучим камням — куда глаза глядят, а злыдни Злыдни — олицетворение Недоли. (АМР)

— спутники горя, обвиваясь вкруг шеи, шепчут на уши: «Мы от тебя не отстанем!»Вещая, лебедь, плещущая крыльями у синего моря, мать земли — матерь земля! Ты читаешь волховную книгу, попроси творца мира, сидящего на облаках Солнце-Всеведа, он мечет семена на землю, и земля зачинает, и мир весь родится, — попроси за нас, за нашу Русскую землю, чтобы Русь не погибла!Нет нам места и не знаем, куда деваться от Кручины и Лиха!И если б нашелся из нас хоть один, кто бы ударил ее топором, или спустил в яму и закрыл камнем, или бросил в реку, или, защемив в дерево, забил в дупло, или запрятал бы ее под мельничный жернов, худую, жалкую, черную долю — нашу злую судьбу!Мы отупели — и горды, мы не разрешили загадок — и покойны, все письмена для нас темны — и мы возносим свою слепоту… мать, повели им, всем праздным, всем забывшим тебя, забывшим родину, твою землю и долг перед нею, и пусть они потом и кровью удобряют худородную, истощенную, заброшенную ниву…И неужели Русской земле ты судила Недолю, — и, всегда растрепанная, несуразная, с диким хохотом, самодовольная, униженная и нищая, будет она пресмыкаться, не скажет путного слова?Мудрая, вещая, знающая судьбы, равно распределяющая свои уделы, подай нам счастье! Не страшна нам смерть, — мы клянемся тебе до последних минут жизни отдать все наши силы и умереть, как ты захочешь, — нам страшно твое проклятие.И посмотри, вон там молодая, прекрасная Лада, Счастливая Доля, в свете зари словно говорящая солнцу: «Не выходи, солнце, я уже вышла!» — она нам бросает свою золотую нить.Мать Пресвятая, возьми эти хлебы и сыры и мед с наших полей и свяжи нашу нить с нитью Доли, скуй ее с нашей, свари ее с нашей нераздельно в одной брачной доле на век!» Боли-бошка Тихо идут по последней тропинке…Затор Затор — задержка в пути. (АМР)

за нежданным затором встает в заповедном лесу.В темную ночь им зорит Зорит — зарница зорит хлеб — ускоряет дозревание (народное поверье). (АМР)

зарница. А далеко за осеком Осек — засека, лес с покосом за изгородью. (АМР)

зреют хлеба.Держатся крепко — рука с рукою. Кто-то немножко боится.Страшно, глухо, заказано место, зарочна тропинка.Трудно, пройдя через степь, через поле, через реку и речку, через болото, трудно выйти из темного леса.Ватажится лешая свора: не хочет пускать, — так не отпустит!А ягод, грибов — обору нет. Полон кузов несут.Лесовик их не тронет. Лесовик приятель Водяному и Полевому. Водяной с Полевым им, как свои, — Лесовик их пропустит.— Лесовик, Лесовик, на́ тебе ягод: ты — с леса, мы — в лес!А завтра, когда забрезжит и, алея, дикая роза — друг-поводырь — пойдет, осыпаясь, прощаться, ранним-рано расколыхнется заветное Море — Море-Океан!
Тихо идут по последней тропинке…Валежник и листья хрустят.Тише! Вон и сам Боли-бошка! — Почуял, подходит: набедит, рожон!Весь измоделый Измоделый — изможденный. (АМР)

, карла, квелый, как палый лист, птичья губа — Боли-бошка, — востренький носик, сам рукастый, а глаза будто печальные, хитрые-хитрые.Была не была, — чур, не поддаваться! Заведет этот Лешка в зыбель-болото Зыбель-болото — зыбкое, болотистое место. (АМР)

, где сам черт ощупью ходит. И позабыть им про Море.— Не видали ли, где я сумку потерял? — кличет Боли-бошка.— Нет, не видали.— Поищите! — просится Лешка, а сам дожидает.— Что ты! — шепчет Алалей встрепенувшейся Лейле, — не знаешь его? Не нагибай так головку: у этого Лешки отродясь никакой и не было сумки. Это нарочно. Вот ты нагнешься, искавши, а он тут как тут, да на шею к тебе, да петлей и стянет. И позабыть нам про Море.Тесна, узка тропинка. Путает папоротник. Вспыхивает свети -цвет Свети-цвет — народное название чудесного купальского цветка папоротника. (АМР)

— волшебный купальский цветок.— Хочешь, Боли-бошка, ватрушку? — зовет желанная Лейла.— Поищите, милые! — тянет свое Боли-бошка: то пропадает, то станет, ничем его не прогнать, ничем не расшухать.
Тихо идут по последней тропинке…Затор за нежданным затором встает в заповедном лесу.В темную ночь им зорит зарница. А далеко за осеком зреют хлеба.Держатся крепко — рука с рукою. Кто-то немножко боится.— А Море, — бьется сердце у Лейлы, — а Океан не замерзает?..— Нет, моя Лейла, оно никогда не замерзнет, не проволнует волна: море и лето и зиму шумит. Непокорное — песком его не засыплешь, не перегородишь. Необъятное — глубину не изведаешь и слезой не наполнишь. Море бездонно, бескрайно — обкинуло землю. А разыграется дикое — топит. А какие на Море водятся рыбы! Какие по Морю летают белогрудые птицы! И берегов не видать. А корабли один за другим уплывают неизвестно куда…— И мы поплывем?— И мы поплывем. Морского царя увидим, крылатого Змея увидим…— А ежик, про которого дедушка сказывал, он нас не съест? — и глаза-ненагляды синеют, что море.Скоро-скоро забрезжит. И пойдет, осыпаясь, прощаться дикая роза — друг-поводырь.Легкий ветер уж веет. Там Моряна Моряна — живет на море, владеет ветрами, топит корабли. (АМР)

волны колышет.И, ровно колокол бьет, Море — непокорное, необъятное Море-Океан. * * * Завитушка Алалей и Лейла, наконец, доходят до Моря-Океана. А что же Котофей Котофеич, освободил Котофей свою беленькую Зайку из лап Лихи-Одноглазого? Не знаю, не скажу. Одну только завитушку расскажу из путешествия Котофея в царство Лихи-Одноглазого. Вот она какая. (АМР)
Создавая книгу сказок, Ремизов подчиняется сказочному закону последовательного, необратимого течения времени и отделяет связанную с циклом единым сюжетом «Завитушку» от путешествия Алалея и Лейлы.

Случилось однажды, как идти Коту Котофею освобождать свою беленькую Зайку из лап Лихи-Одноглазого, занесла Котофея ветром нелегкая в один из старых северных русских городов, где все уж по-русскому: и речь русская старого уклада, и собор златоверхий белокаменный и тротуары деревянные, и, хоть ты тресни, толку нигде никакого не добьешься. Котофей не растерялся, — с Синдбадом самим когда-то моря переплывал, и не такое видел! Надо было Коту себе комнату нанять, вот он и пошел по городу. Ходит по городу, смотрит. И видит, домишко стоит плохонький, трухлявый, — всякую минуту пожар произойти может, — а в окне билетик наклеен: сдается комната. Котофею на-руку: постучал. Вышла женщина, с виду так себе: и молодое в лице что-то, и старческое, — морщины старушечьи жгутиком перетягивают еще не квелую кожу, а глаза не то от роду такие запалые, не то от слез.— У вас, — спрашивает Котофей, — сдается комната?— Да я уж и не знаю, — отвечает женщина.— У кого же мне тут справиться?— Я уж и не знаю, — мнется женщина.— Хозяйка-то дома?— Да мы сами хозяйка.— Так чего же вы?— Да мы дикие.Долго уговаривался Кот с хозяйкой, и всякий раз, когда дело доходило до какого-нибудь окончательного решения, повторялось одно и то же:— «Да мы дикие».В конце концов занял Котофей комнату.Ребятишек в доме полно, ребятишки в школу бегали, драные такие ребятишки, вихрастые.Теснота, грязь, клопы, тараканы, — не то, чтобы гнезда тараканьи, а так сплошь рассадник ихний.«И как это люди еще живут и душа в них держится?» — раздумывал про себя Кот, почесываясь.Хозяина в доме не оказалось: хозяин пропал. И сколько Котофей ни расспрашивал хозяйку, ответ был один:— Хозяин пропал.— Да куда? Где?— Пропал.Рассчитывал Кот одну ночь прожить, — уж как-нибудь протараканить время, да пришлось зазимовать.Выпали белые снеги глубокие. Завалило снегом окно. Свету не видать, — темь. Тяжкие морозы трещат за окном. Ни развеять, ни размести, глубокие сугробы.Вот засветил Котофей свою лампочку, присядет к столу, сети плетет. — Кот зимой все сети плел. А чтобы работа спорилась, примется песни курлыкать, покурлычет и перестанет.— Марья Тихоновна, вы бы сказку сказали! — посмотрит Котофей из-под очков на хозяйку глазом.Хозяйка как вошла в комнату, как встала у теплой печки, так и стоит молчком: некому разогнать тоску, — ей тоже не весело.Кот и раз позовет, и в другой позовет и только на третий раз начинается сказка. И уж такие сказки, — не переслушаешь.Клоп тебя кусает, блоха точит, шелестят по стене тараканы, — ничего ты не чувствуешь, ничего ты не слышишь: ты летишь на ковре-самолете под самым облаком, за живою и мертвою водой.Это ли ветер с Моря-Океана поднялся, ветер ударил, подхватил, понес голос далеко по всей Руси? Это ли в большой колокол ударили, — и пасхальный звон, перекатываясь, разбежался по всей Руси? Прошел звон в сырую землю. Воспламенилось сердце. И тоска приотхлынула. Земля! — земля твоя вещая мать голубица. А там стелятся зеленые ветви, на ветвях мак-цветы. А там по полям через леса едет на белом коне Светло-Храбрый Егорий. Вот тебе живая вода и мертвая. И не Марья Тихоновна, Василиса Премудрая, царевна, глядит на Кота.Так сказка за сказкой. И ночь пройдет.За зиму Котофей ни одной сети толком не сплел, все за сказками перепутал и узлов насадил, где не надо. Охотник был до сказок Котофей, сам большой сказочник.А пришла весна, встретил Котофей с хозяйкой Пасху, разговелся, и понесло Котофея в другие страны, не арабские, не турецкие, а совсем в другие — заморские. Скриплик Я не знаю, слыхали ли вы или кто из вас видел — идете вы лугом, вьются-рекозят стрекозы, вы наклонились — тише! в стрекозьем круге на тоненьких ножках, сухой, как сушка, сам согнулся, в лапочках скрипка.Или на теплой весенней заре, когда жундят жуки, идете на жунд — в жуковом вьюне мордочку видите? Тшь! — скрипочка пилит жуком и в такт хохолят два хохолка.И в лесу посмотрите, откуда? — пичужки чувырчут — лист не шелести! — в листьях меж птичек со своей скрипкой, узнали? — да это скриплик.Все его знают — и звери и птицы, всякий жук зовет:— СКРИПЛИК —Учит скриплик на скрипке пению птиц, стрекоз рекози, ремезов ремези, жуков жунду, кузнечиков стрекоту, а зайчат мяуку, а лисяток лаю, а волчат вою, а Медведев рыку.В лугах всякая травка ему шелковит, в лесу светит светляк.Хорошо по весне, когда птицам слетаться в старые гнезда — идет мордочкой к солнцу со своей со скрипкой, не забудет, обойдет он все гнезда, кочки, норы, норки, берлоги: скоро пойдут у зверья и птиц дети, надо учить.Я не знаю, слыхали ли вы, кто из вас видел, — учатся звери и птицы и всякий мур и стрекоза, как учится и человек. Чур От березы к трем дубам долом через борк грановитой сосне —на межечурка старая лежит,в чурке — чур:мордастенький, кудластенькийносок — сморчок,а в волосе, что рог,торчит чертополох.
Эй ты, чур-чурачок-чурбачок,— Чур меня, чур!
Нужен чуру глаз да глаз, не проморгай:что ни час, то беда; ни година — напастьнеминучая.Вор —вырвет чурку вор! — Чур зачурился да хвать…— Чур меня, чур!А руки сведены и сохнут, как ковыль:забудешь воровать.На чурке чур заводит зоркий глаз.Сердечный друг, постой, не задремли…Коса —Звенит коса, поет и машет, машет так —лязг-лязг по чурбану! — Чур на дыбы да за косу…— Чур меня, чур!
И вострая изломана, коса моя, коса,Не размахивайся скоса.
На чураке свернулся чур, хоть чуточку всхрапнуть —от зорь до зорьи за лазореву звездуна стороже стоятьда спуску не давать:без пальца рука,без мизинца ногас башкой голова.
Эй ты, чур-чурачок-чурбачок,— Чур меня, чур!
Клад присумнится, не рой,чура зови — знает зарок…Вон ворон —«крук» — крадется Корочун — кар-кар…— Чур меня, чур!
Чур: чрр! — и «крук» за круг: крр-крр…Спасибо, чур — чтоб лопнул Корочун:ни дна ему и ни покрышки. Ве́
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22