Ко мне это относится в равной степени. Иногда это очень непросто. Точнее, почти всегда.Он повернулся к Элизе:— Вы абсолютно уверены, что Троттер выстрелил первым?— Абсолютно.— Ну вот. Теперь все ясно, — объявил судья. Повисла напряженная пауза. Наконец он сказал: — Детектив Хэтчер, я восхищаюсь вашим чувством долга. Преклоняюсь перед настойчивостью, с которой вы ищете истину. Мы с Элизой сделали все возможное, желая помочь вам в исполнении ваших неприятных обязанностей. Неужели вам не приходило в голову, что нам самим хотелось бы понять, что здесь произошло вчера ночью? Возможно, мы желаем этого даже сильнее вас. Элиза была откровенна, насколько это вообще возможно. Надеюсь, теперь вы можете объявить это дело скверно закончившимся ограблением?Дункан медлил с ответом не меньше пятнадцати секунд.— Надеюсь, да.«Вот черт», — подумала Диди.— Хорошо, — сказал судья. — Тогда, если вопросов больше нет, думаю, вы нас извините.Он уже повернулся, чтобы проводить их к выходу, как вдруг Элиза остановила его:— Мне бы хотелось знать… — Ее голос прервался. Она сглотнула и повторила: — Мне бы хотелось знать, была ли у Троттера семья. Жена, дети?— Нет, — ответил Дункан. — Его самый близкий родственник, дядя, живет в Мэриленде.— Я рада. Иначе мне было бы еще… тяжелее.— Теперь вы мне позволите проводить вас? — Судья пошел по коридору, ожидая, что детективы проследуют за ним.Диди вышла из-за стола. Когда она проходила мимо Элизы, та протянула ей руку:— Детектив Боуэн, я бы хотела присоединиться к словам мужа. Я знаю, что вы просто выполняли свой долг.Удивленная подобным жестом, Диди попыталась придумать какой-нибудь подходящий и нейтральный ответ — неважно, правду сказала Элиза или солгала.— Вам тоже нелегко.— Да, но если вдруг я вспомню что-то еще, обязательно вам позвоню.— Это будет кстати.— У вас есть визитка?— Вот, берите. — Дункан достал из нагрудного кармана куртки визитку и протянул ее Элизе.Взяв карточку, она и ему пожала руку.С каждым часом Диди все больше напоминала лохматых рыжих собак, похожих на безумные пуховки для пудры. У одной его бывшей подружки была такая. Лаяла, сволочь, не переставая. Самое неутомимое существо, рядом с которым Дункану когда-либо приходилось бывать. До сегодняшнего дня. Диди, казалось, вылезала из кожи от усердия.— Дункан, она что-то скрывает. Я уверена. Брюхом чую. «Брюхо» Диди редко ошибалось. Он надеялся, на этот раз оно дало сбой. Он хотел побыстрее закрыть это дело и остаться с судьей в хороших отношениях. Като Лэрд никогда особенно ему не нравился за свою склонность угождать и нашим и вашим. Сегодня он выносил суровые приговоры направо и налево, завтра принимался бороться за исполнение гражданских прав преступников. Казалось, его мнение зависело от колебаний общественного настроения, всегда примыкая к мнению большинства.Дункан не мог восхищаться человеком, для которого популярность значила больше, чем убеждения; но он предполагал, что судье приходится придерживаться определенного курса ради победы на выборах. Конечно, ему не хотелось становиться врагом председателя главного суда первой инстанции. А именно этим все и закончится, если он будет и дальше преследовать жену судьи, потому что его напарница что-то «чует брюхом».К несчастью, его брюхо тоже чуяло неладное. Особенно после этого допроса.Он крутанул руль направо и под сигналы и ругательства пересек две полосы. Диди вцепилась в подлокотник на дверце.— Ты что делаешь?— Пить хочется. — Автомобиль подпрыгнул на бордюре, и Дункан едва успел затормозить возле входа в «Макдоналдс».— Ты же выпил холодный чай с сахаром. «Миссис Берри считает, чай можно подавать только так», — она захлопала ресницами, передразнивая манеру Элизы растягивать слова.— Мне предложили холодный чай. Но я его не выпил. И потом, разве тебе не пора взбодрить себя кофеином? Хотя тебе это, пожалуй, не нужно, — добавил он себе под нос и повернулся к окошку, чтобы сделать заказ.— Может, вернуться и опросить соседей? — спросила Диди.— А что толку? Их всех опросили вчера. В последнее время никого не ограбили. Никто не видел спрятавшегося Гэри Рэя Троттера. Вчера ночью никто не слышал ничего необычного.— Значит, миссис Лэрд сама открыла ему дверь и впустила в дом.— Диди, это уже ни в какие ворота не лезет.Забрав протянутые им в окно напитки, Дункан выехал на проезжую часть и едва не врезался в бампер фургона.— Что это сегодня с людьми? — сказал он, объезжая автомобиль. — Едут как по гололеду.— А ты куда несешься? — спросила Диди.Дункан перестроился в соседний ряд, чтобы обогнать неторопливый автобус воскресной школы.— Никуда. Просто ненавижу пробки.Оставшись равнодушной к подобной жалобе, Диди сказала:— Ну ладно, допустим, она не впускала Троттера как гостя. Все равно здесь что-то не складывается.— Попробуй убедить меня. С чего ты так решила?— В общем…— Не надо в общем. Конкретно.— Хорошо. Конкретно — ее реакция, когда ты спросил, могла ли она стрелять первой. У нее лицо перекосило.Что ж, это слово, пожалуй, очень точно определяет гримасу Элизы.— Я давил, как мог. Она не изменила показаний.— Как все хорошие лжецы.— Думаешь, она врет?— Может, не совсем врет, — ответила Диди. — Просто не говорит правду, только правду и ничего, кроме правды.— Опять пошли общие рассуждения. Приведи пример.— Не знаю. Не могу. — Она тоже начала раздражаться. — Но так не ведет себя женщина, вчера вечером убившая грабителя-неудачника.— Она не знала, что он неудачник. Когда Гэри Рэй Троттер оказался в ее доме, в темноте и выстрелил в нее из пистолета, он не был похож на неудачника. Или она должна была сначала ознакомиться с его резюме, а потом уже в него стрелять?В ответ на его сарказм Диди бросила убийственный взгляд.— Она даже не поленилась узнать, была ли у Гэри Рэя Троттера семья, — напомнил Дункан. — Ей не давала покоя мысль, что она кого-то осиротила.— Да, жест был красивый.— Почему ты решила, что это был жест?— А почему ты ее защищаешь?— Я ее не защищаю.— А я вот уверена, что защищаешь.— Зато я уверен, что ты к ней придираешься. В каждом ее слове или поступке ты видишь ложь.— Не в каждом. Я, например, верю, что она была босиком.На этот раз убийственный взгляд пришлось выдержать ей.— Я просто хочу заметить, — продолжила она, — это трогательное участие в судьбе родных Троттера было ради тебя.— Ради меня ? — Да ради бога, Дункан! Проснись. Она отвечает на вопросы, которые задаю ей я, но всякий раз, когда старается подчеркнуть что-то, например, свою искренность, она смотрит на тебя.— Тебе показалось.— Черта с два. Эта крошка знает, с какой стороны взяться за дело.— В смысле.— Ты же мужчина.— Что в данном случае к делу не относится.— Ну конечно, — сказала она тем самым тоном, который появлялся у нее всякий раз, когда она соглашалась с его неумением играть на пианино. Несколько минут она молчала, помешивая соломинкой лед в своем стакане. — И знаешь, что еще? Кажется, в голову судьи тоже прокрались кое-какие подозрения.— Теперь я на сто процентов уверен, что у тебя галлюцинации, — сказал он. — Он от жены ни на шаг не отходит, трясется над ней, будто она фарфоровая.— Да. Он очень заботлив. Словно боится, что ей может понадобиться его защита.— Он же ее муж.— Кроме того, он судья, выслушавший достаточно показаний под присягой, как он сам напомнил. Он расхваливал точность ее рассказа. Спорим, он может определить, когда человек лжет? А стоило ему узнать о версии Дотана о том, что Троттер рефлекторно спустил курок, когда его застрелили, его заботливость у него прямо из ушей полезла. Судья просто отмел эту версию безо всяких объяснений. Его жена не стреляла первой, и точка. Конец. — Она замолчала, чтобы глотнуть воздуха. — А это заставляет меня задуматься: верит ли сам судья в рассказ своей жены?Они подъехали к «Казармам». Дункан припарковался на свободное место на стоянке. Но ни Диди, ни он не спешили выходить из машины. Он наклонился вперед, скрестил руки на руле и стал смотреть на обычных прохожих и полицейских, сновавших через вход со стороны Хабершем-стрит.Он чувствовал, что Диди смотрит на него. И все же не захотел первым нарушить напряженную тишину.— Слушай, Дункан, я понимаю, как тяжело не обращать внимания на ее лицо. Ее тело. Несмотря на слухи по поводу моей сексуальной ориентации, которые распускают уроды вроде Уорли, я совершенно нормальная. И это не значит, что я заблуждаюсь насчет привлекательности Элизы. Я восхищаюсь — ладно, восхищаюсь и завидую — тому, как она выглядит и как на нее реагируют мужчины. Видишь, я с тобой откровенна. И ты, в свою очередь, не должен ничего от меня скрывать.Она замолчала. Он ничего не ответил. Тогда она продолжила:— Ты можешь честно, как на духу, признать, что теряешь объективность, когда смотришь на нее?— Я полицейский.— С членом. А у него, как известно, совести нет. Тут он повернулся и взглянул на нее.— Разве ты хоть раз, хоть когда-то, замечала, что я допускаю компромиссы в расследовании?— Нет. Для тебя постоянно да или нет, черное или белое. Ничего серого, неясного. Поэтому я, как только получила звание детектива, просила, чтобы меня сделали твоей напарницей.— Так о чем мы тогда спорим?— Ты никогда не вел дело с участием женщины, которая тебе нравится. А на том вечере она тебе понравилась с первого взгляда. Не отрицай.— Просто симпатичная мордашка среди этих рож.— Которая поразила тебя, словно удар молнии.— Это случилось до того, как я узнал ее имя. И тем более до того, как она пристрелила человека.— Значит, твое влечение умерло вместе с Гэри Рэем Троттером? Ничто не тревожит твой пах, когда она рядом?Большим пальцем он смахнул со лба капли пота.— Диди, она кого хочешь с ума сведет. Ты что, думаешь, я этого не понимаю?Она подняла брови, показывая, что это не тот ответ, который бы ее успокоил.— Во-первых, — сказал он, — она замужем.— Ты презираешь ее мужа.— К делу не относится.— Надеюсь.— К делу не относится, — твердо повторил он. Диди не стала настаивать, но по ее лицу было видно, что она все еще сомневается.— У меня достаточно подружек и сексуальных связей.— Мягко говоря.— И назови хоть одну замужнюю. Диди молчала.— Вот именно, — сказал он. — Диди, я расширил нормы сексуальной этики, чтобы они подходили к моему образу жизни и требованиям момента. Но измена для меня под запретом.Она кивнула:— Ладно, верю. Ну а если бы она не была замужем…— Она по-прежнему оставалась бы главным подозреваемым текущего расследования.Диди просияла:— Текущего. Значит, мы еще покопаемся в этом деле?— Да, — мрачно сказал он. — Я тоже чувствую, здесь что-то не клеится.— Все дело в ней. Она… как бы это сказать? Скользкая?— Ты проверяла ее, но почти ничего не нашла, так? Диди принялась загибать пальцы:— Полиция ее не задерживала, больших долгов нет, до замужества в газетах о ней не было ни строчки. Она появилась из ниоткуда.— Никто не появляется из ниоткуда. Диди задумалась:— У одной моей подруги есть кое-какие светские связи. Очень часто лучшую информацию можно получить из обычных сплетен.— Сделай это незаметно.— Мне даже расспрашивать ее не придется. Уверена, стоит упомянуть имя Элизы Лэрд — и только успевай слушать. Моя подруга жить не может без сплетен.Они вылезли из машины и подошли ко входу в здание. Но Дункан не стал подниматься по ступенькам, а пошел Дальше по улице. Диди спросила, куда он направился.— Я уже несколько дней не звонил своим. Не хочу говорить с ними в офисе, когда вокруг снует столько народу.Она зашла внутрь. Дункан дошел до конца переулка и свернул за угол, оказавшись возле фасада здания, выходившего на Оглторп-авеню. Он прошел мимо черно-белого патрульного автомобиля выпуска 1953 года — он был чем-то вроде талисмана — и прошел еще с полквартала до кладбища в Колониальном парке.Пара неутомимых туристов, не обращая внимания на зной, фотографировали, читали таблички, пытались расшифровать вырезанные на могилах надписи. Возле одной из затененных скамеек Дункан остановился и сел, но мобильный не достал и родителям не позвонил. Не двигаясь, он смотрел на покосившиеся камни в изголовьях могил и выщербленные кирпичные арки.Он представил, как призраки поверженных героев революции смотрят на него, ожидая, что он будет делать. То, что считает правильным? Или, впервые за всю свою работу, он не послушает голоса совести?Неподалеку, над крышами, два одинаковых шпиля баптистского собора Святого Иоанна словно напоминали: грешить или нет — всего лишь вопрос выбора.Не обращая внимания на эти безмолвные предупреждения, он достал из кармана брюк записку, тайно переданную ему Элизой Лэрд во время рукопожатия.Он мгновенно почувствовал ее, зажатую между их ладоней. Элиза крепко сжала ему руку, чтобы она не упала на пол и не выдала ее. Глаза Элизы умоляли его об этом.Несмотря на мольбу в ее глазах, ему следовало тогда же объявить о записке. Если не сразу, то в тот момент, когда они с Диди остались вдвоем. Он должен был рассказать об этом своей напарнице, и они бы вместе развернули и прочитали эту записку.Но он этого не сделал.Теперь она, казалось, жгла ему ладонь, как раскаленный уголь. Несколько раз он повернул ее, рассматривая. Белый листок был сложен вдвое в небольшой квадратик. Он почти ничего не весил. Выглядел невинно, хотя он понимал, что это не так. Неважно, что там написано, ему это грозит одними неприятностями.Если в ней говорится о вчерашнем убийстве, значит, он виноват в сокрытии свидетельских показаний.Если это личное, что ж, тогда еще хуже.Первое касалось закона. Второе — нравственности.Сейчас еще не поздно показать записку Диди. Он бы придумал какую-нибудь отговорку, что не показал ее раньше. Она бы, конечно, ему не поверила, но возражать не стала чтобы скорее прочитать, что там написано. Они бы открыли записку, прочли и вместе проанализировали содержание.Или он мог просто уничтожить записку и до гробовой доски гадать, о чем же в ней говорилось.Вместо этого с трепещущим сердцем и затаив дыхание, дрожащими руками — призраки отцов-основателей неодобрительно смотрели на него, церковные шпили указывали вверх, на небо, словно пытались указать богу на его, Дункана, ошибку — он развернул записку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48