Однако идея эта была реализована лишь недавно, и именно технология её реализации является одной из строжайше охраняемых тайн человечества. Глюонные бомбы, безусловно, очень грозное оружие, приводящее в ужас наших врагов, но даже оно бессильно перед громадными космическими расстояниями. В масштабах дром-зоны область пространства размером несколько тысяч километров в поперечнике – это не более чем булавочный укол...
Я продолжал стоять в коридоре, слушая беседу ребят. Ни командир взвода, моя дочь Рашель, ни её заместитель, лейтенант Валько, в этой дискуссии не участвовали. Совершенно очевидно, что они прекрасно всё понимали, но решили не мешать своим подчинённым – мол, пусть себе поспорят, ведь в спорах, как известно, рождается истина.
– А по-моему, всё это бред, – раздался звонкий голос, принадлежащий Эстер Леви, рыжеволосой девушке с внешностью кинозвезды. – Надо же придумать такое – разделяющиеся боеголовки! А чужаки что, будут спокойно смотреть на них и ждать, пока они не разлетятся по всей дром-зоне? Да их сожгут лазерами, и всё тут.
– Их должно быть очень много, – отстаивала свою идею Хулия Мартинес. – Тысячи. Десятки тысяч...
– А миллионы слаб о ? – вклинился мальчишеский баритон землянина Станислава Михайловского. Мимоходом я подивился тому, как всё-таки быстро научился распознавать ребят по голосам. – Нужно не меньше пяти миллионов полноценных глюонных зарядов, чтобы покрыть всю дром-зону. Подсчитай сама, Хулия, это элементарные выкладки. Эстер права – твой план бредовый. Если бы у нас было столько бомб, мы бы давно освободили все человеческие планеты. И не понадобилось бы никаких «ковровых» бомбардировок дром-зон. Мы бы просто использовали эти заряды в бою, вместо обычных позитронных или термоядерных.
– В самом деле, – согласилась Эстер. – Зачем швырять бомбы в пустоту, если каждой из них можно подбить вражеский корабль. Будь у нас хоть сотня тысяч ракет с глюонными боеголовками, наш флот бы мигом очистили эту систему от чужаков. И другие тоже.
Наступило молчание, и я, воспользовавшись паузой, вошёл в кают-компанию. Ребята тотчас вскочили и отсалютовали мне. Все они были порядком уставшими и взволнованными – давало о себе знать нервное напряжение последних двух часов, когда мы совершали прорыв через дром-зону и уходили от преследования. Рашель выглядела спокойнее других, зато лейтенант Валько был бледен до болезненной серости, а под глазами у него залегли тёмные круги. Впрочем, это не было следствием недавних переживаний, просто по пути от Дельты Октанта до Хорса парню перепрограммировали его имплант в полном соответствии с новороссийскими стандартами – иначе бы он «засветился» при первом же вхождении в сеть. Подозреваю, что это была довольно болезненная и крайне неприятная процедура. Бедный мальчишка – что он сотворил со своими мозгами! Я всегда относился к киберам с сочувствием и неодобрением, хотя в своё время чуть было сам не решился на установку импланта. Да, вы угадали – ради виртуальных космических полётов. Контакт с компьютером через ментошлем не давал стопроцентного ощущения реальности, и при всей убедительности создаваемых компьютером образов всё же оставалось чувство их иллюзорности. Зато имплант позволял полностью отключаться от внешнего мира и не просто входить в виртуальность, а сливаться с ней, становиться её неотъемлемой частью. Хорошо, что я не поддался этому соблазну...
– Вольно, господа, – сказал я. – Довожу до вашего сведения, что первый этап операции – прорыв в систему Хорса, произведён успешно. Корабли крыла перешли в режим полного радиомолчания и взяли курс на Новороссию. Даю вам пятнадцать с половиной часов на отдых. Завтра утром, в ноль-девять три-ноль по бортовому времени вы должны быть готовы к посадке в десантный челнок. А теперь все свободны.
Попрощавшись, ребята разошлись по своим каютам, и со мной остались только Рашель и Валько, которых я попросил задержаться.
– Да, сэр, – произнесла дочь с некоторой напряжённостью в голосе. – Что-то случилось?
После гипно-лингвистической коррекции её английский выговор слегка изменился. Он по-прежнему оставался мягким, но звучал немного иначе. Точно с таким же акцентом теперь говорили и я, и Анн-Мари – любой уроженец планеты Арран принял бы нас за своих земляков.
– Да нет, всё в порядке, – ответил я. – Просто нам нужно кое-что обсудить. Пойдёмте ко мне.
Мы прошли в мою каюту, и я предложил ребятам сесть. Затем устроился в кресле напротив них и заговорил:
– Итак, молодые люди, за время полёта вы более или менее познакомились со своими подчинёнными. Есть ли у вас к кому-нибудь из них претензии?
– Какого рода претензии? – сразу уточнил Валько. – Относительно их пригодности к заданию, или в личном плане?
– В личном. Испытываете ли вы к кому-то хоть слабый намёк на антипатию, на кого из них вы не смогли бы положиться, кто вызывает у вас раздражение? Я спрашиваю вас не по собственной инициативе, а по поручению адмирала Дюбарри. Он считает, что вы, как командиры отряда, должны произвести окончательный отсев, устранив слабые, ненадёжные звенья. Это его точное выражение. И ещё он просил передать, чтобы при решении этого вопроса вы отрешились от ложного чувства вины за то, что не сумели наладить с кем-то отношения. Все члены вашей команды, безусловно, отличные ребята, но и среди самых лучших людей нередко случаются межличностные трения. А в вашей ситуации даже лёгкая неприязнь к подчинённому может повлечь за собой катастрофические последствия. Вы меня понимаете?
– Да, – серьёзно кивнула Рашель. – Я понимаю.
– Я тоже, – ответил Валько и задумался. Потом нерешительно произнёс: – Ну... пожалуй, я назову Михайловского.
– Почему? – спросил я.
– Он слишком заносчив. И резок. На некоторых ребят смотрит свысока, считает их глупее себя. Это... это немного раздражает меня.
Рашель посмотрела на него и этак ехидненько усмехнулась:
– А всё из-за того, что он раскритиковал идею Хулии Мартинес? Почему же тогда ты не забраковал Эстер, которая выражалась не менее резко? Потому что она милашка и на неё приятно смотреть?
Щёки Валька слегка зарделись.
– Не в том дело. Вовсе не в том. Этот эпизод лишь частность, но если мы заговорили о нём, то Эстер просто высказала своё мнение, а Станислав выпендривался, показывая, какой он умный. Типа: «Вы все идиоты, а я д’Артаньян».
– О чём ты?
– Да это так, из одного старого анекдота. Даже из древнего. И, э-э, не совсем приличного. Однажды я наткнулся на него, но не понял, в чём его смысл, и стал выяснять, кто такие д’Артаньян, виконт де Бражелон и поручик Ржевский. В результате прочитал несколько очень увлекательных книг. Но это уже к делу не относится. Просто порой Михайловский напоминает мне героя того анекдота. Он нахватался по верхам разных знаний и при любом подходящем случае демонстрирует свою, так сказать, эрудицию.
– Можно подумать, что ты у нас скромный и застенчивый, – язвительно заметила моя дочь. – Ты тоже лезешь со своими замечаниями, комментариями, уточнениями и часто выставляешь собеседников круглыми дураками.
– Однако я говорю лишь о тех вещах, о которых знаю досконально, – возразил Валько. – Я никогда не стану с авторитетным видом разглагольствовать о том, о чём мне известно только понаслышке.
– Что верно, то верно, – согласилась Рашель. – И самое странное, что твоё нахальство, твоя заносчивость, твои вечные поддевки нисколечко не раздражают меня. А вот Станислав... ну, не то чтобы он раздражал меня, а... как бы это выразиться... Короче, я бы хорошенько подумала, прежде чем пойти в паре с ним в разведку. А ещё... – Тут она смущённо потупилась. – Возможно, вы посчитаете это снобизмом, но меня слегка задевает его благоговение перед Космическим Корпусом.
– Не назвал бы твоё чувство снобизмом, – заметил Валько. – Это, кстати, ещё один минус Михайловского. Нет ничего плохого в том, что он хочет стать космическим пехотинцем, однако раз за разом подчёркивать в присутствии других ребят, которые мечтают о Флоте, что именно в Космическом Корпусе служат самые храбрые, самые сильные и выносливые, и вообще самые-самые – это, мягко говоря, нетактично.
– Значит, Михайловский, – подытожил я. Жаль, конечно, мне нравился этот парень. Впрочем, мне нравились все мои подопечные – командование действительно отобрало замечательных ребят.
– Да, – уверенно сказал Валько. – Если бы я сам подбирал себе подчинённых, то его бы не взял. А что теперь с ним будет?
– Ничего страшного. Его вернут в систему Дельты Октанта, возьмут подписку о неразглашении и отправят на одну из наших секретных баз – якобы для специальной подготовки. Вместе с ребятами, которые были вашими «дублёрами», и вместе с теми, кто был призван на службу таким же образом, как и вы, но только для отвода глаз. Все эти парни и девушки ускоренными темпами окончат школьное образование и получат хорошие назначения с перспективой скорого производства в младшие офицерские чины.
– Вот это правильно, – одобрил Валько. – А то у меня было опасение, что кому-то может взбрести в голову собрать информацию об этих досрочных призывах, проанализировать прошлое всех призывников, их происхождение и сделать соответствующие выводы.
– Можете не беспокоиться, лейтенант, командование всё учло. – Я хлопнул ладонью по подлокотнику кресла. – Ладно, с Михайловским решено. Ещё есть отводы?
Немного помявшись, Рашель назвала имя одной девушки-славонки, Божены Малкович, которая, по её мнению, была слишком озабочена в сексуальном плане и заигрывала со всеми парнями. Тут Валько не преминул поддеть мою дочь, но против предложенного ею отвода возражать не стал. А потом они уже единодушно забраковали одного землянина – им не нравилась его замкнутость и скрытность.
– Будь у нас больше времени, – объяснила Рашель, – мы бы сумели сойтись с ним, наладить нормальные отношения – но так мы просто не знаем, чего от него ожидать.
В течение следующего получаса мы перебрали всех остальных членов группы, и я убедился, что ни у Рашели, ни у Валька нет к ним никаких претензий. Адмирал Дюбарри прогнозировал двадцати– или даже двадцатипятипроцентный отсев, однако всё обошлось пятнадцатью процентами.
После этого я отпустил обоих отдыхать. Валько ушёл сразу – его здорово клонило ко сну, а Рашель задержалась у двери каюты, переминаясь с ноги на ногу.
– Сэр... – нерешительно начала она, но я мягко перебил её:
– Когда мы одни, можешь опять называть меня папой. Будем постепенно входить в роль. – Я улыбнулся и заговорщически подмигнул ей. – Держу пари, что нам это не составит труда.
На лице Рашели явственно отразилось облегчение. Она подошла ко мне и склонила голову к моему плечу. Я обнял дочку и стал гладить её белокурые волосы.
– Ах, папа, если бы ты знал, как мне было тяжело всю эту неделю, – сказала она. – Постоянно называть тебя «сэр», а в ответ слышать «мичман Леблан»... Слава богу, скоро всё закончится.
– Всё только начнётся, солнышко, – возразил я. – Да, конечно, нам не придётся притворяться, изображая отца и дочку, это немного облегчит нашу задачу – и в то же время осложнит её. Наше родство может сыграть с нами злую шутку. Чего доброго, мы расслабимся, потеряем бдительность и в результате сорвём всю операцию.
– Насчёт этого не беспокойся. С нами будет Анн-Мари, уж она не позволит нам потерять чувство реальности. Кстати, па, о нашем задании. Мадам Пети сказала, что ты – один из двух, кто способен справиться с ним. Что она имела в виду?
Я нахмурился.
– Госпожа президент неточно выразилась. Когда только замышлялась эта операция, в качестве её возможных руководителей было предложено более сотни кандидатур, в том числе и моя. В конечном итоге осталось двое – я и ещё один человек, имени которого мне не назвали. Не знаю, что во мне нашли такого особенного, но факт налицо.
Рашель поцеловала меня и высвободилась из моих объятий.
– Ты просто скромничаешь, папа. Ты весь особенный. Ты самый-самый лучший.
Вскоре дочка, пожелав мне спокойной ночи, ушла. Боюсь, она не поверила моему объяснению. Сам я на её месте точно бы не поверил...

13

На следующей день, ровно в полдесятого утра по бортовому времени, наша группа собралась в кают-компании, готовая к посадке в десантный челнок. Все мы были в одежде, изготовленной на Новороссии; никаких предметов, могущих выдать наше инопланетное происхождение, у нас не было. Командование учло все мелочи, вплоть до нижнего белья, носков, наручных часов, серёжек в ушах девушек и косметики, которой они пользовались в течение всего полёта.
Я подозвал к себе троих ребят, которых накануне забраковали Рашель с Вальком, велел им идти со мной, а минут через двадцать вернулся один и сообщил:
– Ваши товарищи отказались от участия в операции. Я видел, что они колеблются, поговорил с ними, и они признали, что не годятся для такого задания. – Я сделал паузу и смерил всех пристальным взглядом. – Кто ещё хочет взять отвод? Это ваш последний шанс.
Никто из присутствующих моим предложением не воспользовался. Я смотрел на решительные выражения лиц ребят и чувствовал себя последним негодяем, представляя, как трое их товарищей мечутся сейчас, замкнутые в каютах, и проклинают меня на все заставки. Но это было неизбежно...
В четверть одиннадцатого явился пилот «призрака», капитан-лейтенант Буало, и провёл нас на борт своего челнока. Когда мы прошли из тамбура в довольно просторный салон и устроились в удобных мягких креслах, Буало сказал:
– Надеюсь, господа, вы предупреждены, что в течение всего полёта вам не позволено покидать пассажирский отсек челнока?
– Да, капитан-лейтенант, – ответил я. – На этот счёт мы получили чёткие инструкции. Никто из нас, включая и меня, не имеет права заходить в кабину пилота или в машинное отделение. Так что не беспокойтесь.
– Вот и хорошо, сэр. А на всякий случай ваш отсек будет наглухо закрыт – сами понимаете, секретность. Связь с вами я буду держать через интерком. Также вы сможете наблюдать за ходом полёта на своих экранах, – с этими словами он указал на стены с обеих сторон от двери в тамбур.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46