.. Хвать, я в больницу попала, хвать, с работы уволили... Кольцо-то забрали за долги... А то нет у всех Барбей, не напасешься... А трехкомнатная квартира — суперприз...
Все, что говорила Шашка, было чистой правдой, но она говорила таким визгливым голосом, что дед Иван ничего не понял и подумал, что это пришли нищие, которые должны быстро выкрикнуть свою историю и быстро собрать деньги, прежде чем люди опомнятся, а сами на собранные деньги побегут пить и драться в свободное время топорами.
На слове «кольцо», правда, у Шашки промокли глаза, но лишь на мгновение.
Единственное, что показалось деду Ивану странным, это начало рассказа, обычно это был громкий вопль: «Мы сами люди не местные, мы сами люди беженцы» — и еще одно: женщину-то он не узнал, а вот парнишка показался ему очень даже знакомым.
— Чума, — сказал дед, — а Игорек откликнулся: «Ну».
— Нам хоть какую, — продолжала кричать Шура-Шашка, — хоть без головы, хоть без рук! Можем ее располовинить, если вы не верите, вам оставим одно, а себе возьмем иное.
Тут дед Иван всполошился.
— Вы меня извините, начал он. Но...
— И ты нас извини, если что не так, — перебила его Шура. — Но нам срочно надо. Да мы тебя знаем. Мы еще к тебе, дедуля, приезжали, что возьмем опекунство над тобой... Вспомнил?
Тут в ход пошел Игорек.
— Нам надо куклу, — сказал он сипло. — Ну, которую я тогда достал. Ну вот эту. Еще из гнезда-то, я лазил.
И он показал на Барби Машу.
— Эту я не могу, — быстро сказал дед и спрятал Барби за пазуху.
Пришедшие замешкались.
Они не ожидали такого отпора.
Они думали, что старичок все отдаст хорошим людям, тем более что кукла-то нужна ненадолго.
— На один день! — закричала Шурка. — На единый день!
Они придвинулись к деду вплотную.
Шура-Шашка заходила со спины.
— Ну хоть без ног и без головы, — бормотала она, обнимая деда.
— Спасите, — негромко сказал дед. — Помогите.
Он сложил руки на груди крестом, как святой.
Собаки смущенно закашлялись — не залаяли, а именно поперхнулись.
Если бы они могли, они бы зарыдали, как рыдают дети, у которых разводятся родители.
О ужас! (Собаки зажмурились, и Дамка спрятала голову за спиной Тузика.)
Чума-Игорек полез деду за пазуху.
В этот момент слегка треснула дверь, собаки опомнились и бешено залаяли, и в квартиру свободно, как к себе домой, вошла телеведущая, бывшая ворона Валька-Валькирия, в сопровождении редакторши телевидения, которая заорала:
— Вот вам дед, вот вам вся мебель! И стулья, и табуретка!
Валька-ворона же увидела немую сцену — Чума-Игорек, взявший старика за воротник, и тетка с головой, как тыква, которая этого деда схватила сзади, и сказала:
— Во ястребки! То, что надо! Заберем их на передачу! Один к одному. Вали все кулем, потом разберем! Есть у них Барби?
— Есть, есть, — сказал мальчик Чума. — Вот у него.
И Чума для достоверности похлопал по дедовой рубашке.
Дед Иван стоял ни жив ни мертв.
— А, — сказала Валька, — я его знаю.
Собаки истошно лаяли на Вальку.
Она поднялась на цыпочки, замахала руками, как ворона, и гаркнула в ответ.
Собаки присели и замерли, закатывая в ужасе глаза.
Редакторша, растопырив локти, словно хозяйка на базаре, стала копошиться в домике, табуретку не нашла и ухватила скамейку, приготовленную дедом для игры на органчике.
Скамейка была прикреплена к органу намертво и не поддавалась.
Маша, сидящая у деда на груди, постаралась, чтобы клей застыл, как мрамор.
Пыхтя, редакторша вертелась так и сяк.
— Не получается, это одно целое, — застонала она.
— Берем все целое, — весело сказала Валька. — Там ребята отпилят. Все едем. Так. Езжайте, я сама дойду.
Тут же в форточке оказалась ворона, которая, треща перьями, протиснулась на волю и была такова — как грязная тряпка, пущенная хозяйкой в мужика и в полете размотавшаяся...
Души прекрасные порывы
Заботливо придерживая деда Ивана с двух сторон, Чума и Шашка повели его вниз.
Он шел как деревянный.
— Але! — раздался тихий голосок в наушнике у Маши. — Как слышите, прием! Радистка Кэт на проводе.
— Вас слышу, — отозвалась Маша.
— Меня положили в сейф и заперли, ничего не видно и не слышно.
— Я скоро там буду, — сказала Маша.
А на телевидении работа кипела: действительно, ассистенты поставили виселичку, положили клубок суровых ниток для связывания рук за спиной, поспорили при этом, Валькирия (она уже прилетела) кричала, что руки будут отрублены к тому моменту, когда надо будет вешать, а Сила Грязнов настаивал, что руки надо отрезать не до конца, чтобы обрубки оставались.
Сила Грязнов вообще развернулся во всю мощь и потребовал занавесить все черным, разжечь настоящий огонь, для себя велел принести маску Бэтмена и черный кожаный плащ.
Перед ним сияли любимые сорок экранов.
На двадцати стояла кастрюля, готовая закипеть, на остальных шли фрагменты из «Лебединого озера».
Грязнов жевал сразу десять жвачек.
Валентина Ивановна даже слегка устранилась от дел и любовалась со стороны Эдиком-Силой, повторяя как заведенная:
— Класс! Ну, отморозок, ты и крутой! Прям как этот! Все в кассу, центровой! Погоди, сопли оботру!
— Уйди, не лезь! — кричал Сила, размазывая сопли по лицу полой кожаного плаща.
Тем временем у входа на телевидение ассистенты суетились, отбирая из многотысячной толпы рожи пострашнее. Но годящихся было так много и такие выразительные у всех были лица, что ассистенты буквально сбивались с ног — и тех хотелось, и этих, и эту семейку, и ту, которая пришла как с поля боя: у бабушки с дедушкой на лбах стояло по синяку, как будто им припаяли печати, отец с матерью держались за левые глаза, обведенные траурной чернотой, а девочка с рогаткой имела раздутое ухо и прихрамывала, держась сзади за джинсы.
Кукла Барби была зажата в кулаке у папы.
Причем было видно, что драка произошла только что, может, даже в троллейбусе.
Ассистенты раздумывали: а не считать ли такую драку недействительной, что, если семья просто разыграла скандал ради выигрыша суперприза?
Но, судя по злобным взорам, которыми обменивались не совсем остывшие взрослые, они еще недодрались, да и девочка щипала свою рогатку не просто так.
Короче, был сформирован большой отряд самых крутых семей, все они, потрясая куклами Барби, прошли к отделу пропусков, а остальные, недопущенные, устроили такой штурм телевидения, что были вызваны бронетранспортеры с солдатами, однако солдаты все не ехали, а Валька, посмотрев в окно, была так захвачена убойной силой толпы, что всех велела пустить, пусть сидят, или лежат в проходах, или висят на потолке — их дело.
— Это мои люди, — сказала она.
Когда все были рассажены, появилась еще более классная семья, Шура-Шашка и Игорек-Чума, которые гордо прошли вперед и сели в полупустой первый ряд.
Все приветствовали их аплодисментами.
Шашкина забинтованная голова была как солдатский котел на одну роту, у Чумы взгляд срезал наповал, а тощие руки были жилистые и черные, и в одной руке так и виделся ножик, а в другой — кастет.
Их еще на входе разлучили с дедом Иваном, поскольку его никак не пускали в зал.
У входа образовалась небольшая заварушка, кто-то громко кричал: «С собаками не разрешено», другой, еще более тренированный голос возражал: «Никто и не разрешает». «А это что? — орали в ответ. — Две собаки».
Там действительно стояли дед Иван и Тузик с Дамкой, несчастные и сбитые с толку: редакторша держала деда под локоть.
Голос кричал:
— Мы пускаем только семьями, семьями, мама-папа-дети. А у вас только вот он да две собаки, это семья? Он что, отец собакам? Нужно дети-он-она, вместе дружная семья!
Дед молчал, собаки плакали, им было бы страшно без Ивана.
Потом произошло легкое замешательство, и собаки вдруг исчезли.
Дед Иван вошел в зал в сопровождении двух плохо причесанных детей и какой-то внезапно появившейся рослой девушки, но редакторша, шагая впереди, довела всю компанию до места и отвалила, так ничего и не заметив.
Наконец явилась Валентина Ивановна, встреченная бурей аплодисментов, поскольку за ее спиной в студию въехали и замерли два «мерседеса», а на большом экране были показаны комнаты той самой квартиры-суперприза и внешний вид дома.
Как раз рядом с Шурой и Игорьком редактор посадила четверых: пожилого мужчину, молодую женщину и парочку детей лет семи-восьми, очень непоседливых, которые имели странную привычку чесаться ногой за ухом, закатив глаза.
Видимо, их из-за этого умения и взяли на передачу.
Чума Шашкин с уважением, глядя искоса, наблюдал, как лохматая девочка в негнущемся джинсовом костюме, извернувшись, задрала ножку и скоблит ботинком шею.
При этом не менее лохматый мальчик куснул себя под мышкой.
У них были очень подвижные спины и страшно вертлявые шеи.
«Совсем дикие», подумал Чума и толкнул мать локтем.
У молодой женщины была вообще странная внешность, какое-то резиновое лицо со стеклянными глазами и явно приклеенными ресницами.
Она улыбнулась, прикусила нижнюю губу, и по спине у Игорька пополз холод.
Зубы были пластиковые, на вид мягкие.
Рука выглядела, как протез, штамповка, со швами на пальцах и плохо напечатанными ногтями.
Старик же вежливо улыбался, слишком вежливо, и это было еще страшнее.
Среди живого, помятого, побитого зала он один сидел чистенький, какой-то сверкающий, как из алюминия.
— Не люди, — сказал с ужасом Игорек матери, но Шашка не расслышала из-за бинтов.
Начало передачи затягивалось, Валентина Ивановна то и дело что-то говорила в телефонную трубку, поднимая глаза к потолку.
Чума Шашкин слышал отдельные слова типа «Але, девушка» и «Заказываю Гималаи по срочной, по срочной».
Зал уже постепенно замирал, все чего-то ждали.
Ведущая, Валентина Ивановна, держала телефонную трубку у уха и молчала, но вдруг раздался громкий, на весь зал, гудок, и старческий голос сказал:
— ...не может быть!
— Угадали? Это опять я, Валентина Ивановна Аматьева. Ваша Валечка. Угадали?
— Как вам сказать? — ответил, подумав, голос.
— Так это я, верьте мне. Мы начинаем все-таки нашу передачу, — торжествующе сказала ведущая. — У нас все готово.
— Не может быть!
— Вы нас видите?
— Как вам сказать? — не сразу откликнулся голос.
— Сейчас мы будем лечить вашу Машу, она вся така больна!
— Не может быть!
— Операция на сердце... На всех суставах... У нас есть специалисты по глазам, по шеям, по лбу и по затылку. Причем это наши обычные зрители. Пусть неумелые... Но у нас в стране главное — это желание помочь! Все друг другу хотят помочь! Вот сейчас и помогут! А потом, чтобы она не мучилась, найдут выход... У нас уже все готово. Виселица вона... Вы все поняли?
— Как вам сказать? — помолчав, откликнулся старческий голос. — Не может быть!
— Может, может. Ладно, смотрите, — провозгласила Валентина Ивановна. — Передача теперь называется «Души прекрасные порывы». — И она засмеялась тихо-тихо. — И если вам станет неприятно — милости просим сюда, на нашу передачу. Спуститесь?
— Как вам сказать?
— И вы сможете остановить операции.
— Не может быть! — как-то без выражения сказал невидимый старик.
— Да может! — игриво сказала Валентина Ивановна и положила трубку.
Раздался барабанный грохот, и ведущая достала из портфеля маленькую Барби Кэт.
На большом экране отразилось лицо Барби Кэт — пустенькое пластиковое личико с нарисованными глазами и грубо сработанный улыбающийся рот.
Были видны волосы парика, выходящие из ее пластиковой головы через дырочки на лбу.
Дырочки шли в шахматном порядке, верхняя часть лба была, как дуршлаг.
— Сейчас мы пустим барабан и назовем имя счастливчиков, которые начнут операцию! Именно среди этих операторов и будет разыгрываться суперприз! А желающие пусть поднимут руки! А в руках пусть будут Барби!
Операторы навели на зал свои камеры.
Лес рук с куклами стройно поднялся к потолку, публика закричала, засвистела, все держали даже по две руки — кроме семьи, сидящей неподвижно около Шуры и Чумы-Игорька.
Старик, двое детей, похожие на щенят, и женщина в маске (это явно было у нее не лицо, а маска, и руки были ненастоящие) — они сидели неподвижно.
Только мальчик изловчился и куснул себя за локоть.
А девочка лизнула мальчика в ухо.
— А вы что сюда пришли? — загремел голос Валентины-Валькирии. — Смотреть пришли или участвовать? Покажи их, Сила, крупешником!
Камеры навели свои дула на первый ряд, где сидела странная семья.
Игорек Шашкин окаменел.
На экране появилось лицо женщины.
Зал заревел.
Это было лицо куклы Барби.
Пластиковый нос, нарисованные глаза, застывшая улыбка.
— Але! Вот оно! К нам пожаловала сама Барби номер один! — завопила Валька-ворона.
Она вскочила и рявкнула:
— Приветствую появление у нас Барби. Профессор Амати, вы слушаете нас? Вы смотрите нас? Самое благородное существо в мире пришло к нам, чтобы спасти маленькую, бедную куклу Кэт! Вы выйдете к нам, Барби Мария? Идите, идите!
Здесь все свои
Огромная Барби Маша встала и деревянной чуть неловкой походкой отправилась к большому столу, на котором были разложены крошечные орудия пыток.
Ужасное шествие большой куклы заворожило зал.
Даже Валентина Ивановна слегка струхнула.
— Мы тя не боимся, ты, манекен! Ты внутри пустая! Вот как, я недосмотрела, а она увеличилася!
Великанская Барби добрела до стола и протянула руку.
— Не, Кэт я тебе не отдам! — сказала ведущая. — У нас игра с маленькой куклой! У нас все для того!
Барби Маша стояла с протянутой рукой.
Камера показывала заледеневшему от ужаса залу огромное лицо пластиковой куклы, улыбающееся, неживое, с пышными капроновыми волосами.
— Ты сама уменьшись, — ласково предложила Валька, — тогда я отдам Кэт дедуле.
Огромный манекен исчез.
Вместо него на полу стояла крошка куколка, маленькая, нарядная.
Ведущая мгновенно схватила Барби Машу и поставила ее рядом с Барби Кэт.
— Значит, программа такая, мы начинаем лечить Кэт, а Машу попросим вызвать сюда дедушку Амати, еще одного нашего участника. Маша, свяжись с Амати, пусть спускается сюда. Где твой волшебный телефон?
Маленький Чума увидел, как напрягаются шеи у мальчика и девочки, но встать они не могут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32