— Алло, это вы? Не слышно! Это я, Валя! Валя Аматьева! Ваша Валя! заорала она. Которая убежала от вас, помните? Я еще пятнадцать книг у вас взяла... На память... Как здоровье? Але, я вас что-то не слышу! Буду сама говорить! Я живу ничего, вот работаю. Благодаря вас и ваших уроков. Вернее, благодаря ВАМ. Вспомнила. Благодаря вам и вашим урокам. Так что извините, я школу не кончила, говорю неправильно, может быть, но зато я уже выучила девять томов ваших секретов. Осталось шесть. Так сказать, грызу науку.
Тут она сладко причмокнула сухой корочкой.
— Меня уже не достанешь. Я самая сильная в мире, поздравьте. Сама себя могу защитить в любом виде. Этот дар вы мне вручили при рождении, спасибо.
Тут она закурила, сплюнула и продолжала:
— Кстати, у меня живет на секретной квартире и очень сильно болеет ваша кукла Барби Маша. Але, не слышно! Переселилась ко мне. Она случайно упала. С дуба. Ей очень плохо. Она больная на всю голову. На завтра назначена операция. Будем эту голову у ней отрезать. Смотрите телевизор по первой программе, прямая трансляция, называется «Врач своей куклы». Сначала мы ей отрежем нос, так? Для дезинфекции, потому что у нее к тому же насморк. Дети будут в восторге. Программа ужасов. Потом отрубим ей уши, а то у нее воспаление уха. Так сказать, хирургическое лечение. Тут у всех просто слюнки текут. Ребята подобрались хорошие. Алло! Так что посмотрите завтра телевизор! Алло! Вы меня слышите? Я не слышу, але!
Барби Маша прочно сидела в гнезде на дереве, ожидая своего часа, так что Валькирия помчалась домой, где находился ее Эдик, коротая время перед телевизором.
Он учился переселять людей на другие экраны.
Когда по второй программе показали парад десантников, Эдик оживился и тут же ввел наши доблестные войска в несколько соседних передач сразу, и на одном экране немедленно закипела торговля, воины продали оружие, береты и портянки и накупили жвачки и множество напитков, а офицеры — ковры, а генерал — машину; а на другом экране солдаты огляделись, им понравилось, и они попросили политическое убежище, для чего выстроилась очередь в полицию; а вот на третьем экране началась настоящая битва, причем никто не знал ради чего, ни солдаты, ни офицеры, ни местные.
Никто, кроме Эдика.
Как он сиял!
Валька, придя, одобрила результаты его работы, велела приготовиться на завтра.
Вариантов было два: либо мастер Амати не выдержит, спустится на землю с Гималаев и побежит спасать свою Барби в телестудию, а заодно и окажется сам на экране, и Эдику надо будет просто переместить мастера в кипящую кастрюлю (по другой программе в это время шла кулинарная передача), и тогда можно спокойно переселяться в Гималаи и оттуда править миром.
Если же Амати не явится, он все равно не допустит мучений своей любимицы Маши, начнутся переговоры, и тогда Валька предъявит ему требования: отдавай власть над миром, дворец и так далее, а сам забирай Барби Машу и проваливай.
Эдик сидел и радовался.
— Но, — зевая, — сказала Валька, я в этих Гималаях опять губить свою жизнь не нанималась. На родине интересней.
Неожиданное посещение
Старый мастер дед Иван встал и пошел к Барби с линейкой, поскольку настало время вырезать педали для музыкального инструмента — точно по ее ноге.
Он присел на колено и стал мерить Барби туфельку.
Потом, отметив размер, он поспешил к своей тетради и увидел, что уже раньше записал его и что цифра, которая имелась у него, не совпадает с нынешней.
Еще бы, ведь волшебная Барби Маша много ходила и бегала по хозяйству (попробуй сварить целое море макарон и вымыть пол размером с три футбольных поля!).
Поэтому у нее и нога была больше, чем у всех остальных Барби.
Те же просто сидели или лежали, а Барби Маша работала!
У теперешней Барби Кэт ножка была маленькая и бесполезная.
Короче, мастер заподозрил, что эта Барби не его.
Он поднес куколку к свету своей лампы и увидел, что у нее в ушах дырочки, возможно, для сережек.
У его Маши такого не было!
Он также подметил, что глаза у этой Барби совсем другие — пустые и равнодушные.
— Так! — сказал он себе, вернул куколку на место и начал изучать обстановку.
Тут только он увидел открытое окно, комочки сухой грязи на подоконнике, а также воронье перо на полу (Валька была известной неряхой).
— Так! — повторил он.
Еще в детстве дед Иван — тогда он был Иванушкой — слышал рассказы о птицах-воровках, которые врывались в окна и форточки в отсутствие хозяев и утаскивали у бедных людей их единственное богатство — скажем, колечки, лежащие в вазочке, или серебряную ложку из детской чашки.
Бедные люди плакали, вспоминали, кто их посещал вчера — знакомые, соседи, или родственники, или дети, и много ужасных ошибок совершалось, много горьких мыслей бродило в голове обокраденных, и сколько горя причинял этот птичий разбой — начинались подозрения и ссоры на всю жизнь, кого-то больше не приглашали в дом, с кем-то переставали здороваться.
Дед Иван вспомнил, что творилось в доме, когда ему самому было восемь лет.
Соседская мамаша недосчиталась брошки с камушком, которая лежала в блюдечке на буфете, и это произошло сразу же после того, как маленький Иванушка играл у них вместе с другими детьми в лото, а потом за ним пришла мама и увела его.
И только когда хозяин дома нашел на подоконнике воронье перо и послал ребят слазить на дерево, и в вороньем гнезде обнаружилась брошка плюс еще две ложки, щипчики для сахара и чья-то вставная челюсть из белого металла — только тогда выяснилось, кто воришка.
На этом дедовы воспоминания прервал настойчивый звонок в дверь: видимо, пришли очередные посетители.
Дело в том, что после передачи по телевизору к Ивану ходили целые экскурсии смотреть кукольный домик.
Дед Иван уныло пошел открывать.
К нему на этот раз заявилась довольно странная пара — худая красноносая гражданка с маленьким пронырливым сыном.
— Пришли к вам поговорить, — хрипло сказала посетительница. — Мы из поселка Восточный. Меня зовут Шура Шашкина.
— Вот домик, — сказал дед Иван, — я работаю, смотрите сами.
И он уселся за стол.
— Домик ничего, — прокашлявшись, произнесла Шура. — Смотри, сынок.
И они ушли, гремя резиновыми сапогами, почему-то в кухню.
Там они походили, заглянули и еще кое-куда, а затем вернулись, и Шура сказала:
— Мужчина, домик у вас неплохой. Я могу у вас прибирать, продукты закупать, то-другое. Лекарства за ваш счет.
— Спасибо, мне не нужно, — ответил рассеянно дедушка Иван.
— Так что оформляйте квартиру на меня, — продолжала Шура, не слушая. — Я за вами буду ходить. А квартира будет на меня, не беспокойтесь.
А что, жилплощадь хорошая. В случае чего не пропадет.
— Нет, спасибо, я не нуждаюсь, — сказал дед Иван, тупо сидя за столом и размышляя, куда же делась его Барби Маша.
— Так что нам подходит ваша квартира, — сказала Шура в заключение и вытерла рот.
— А зачем она вам подходит? — спросил дед Иван.
— Так объявление в газете. Одинокий пенсионер отдает свою квартиру добрым людям.
— Как это? — Дед Иван даже подскочил на стуле.
— В завтрашней газете. У меня сынок торгует газетами, ему дали пачку... Мы первые пришли. Так что отдавайте нам.
— Это ошибка! — вскричал дед Иван. — Мне ничего не надо ни от кого!
— Вы что, не давали объявления? — спросила Шура Шашкина.
Онемевший дед помотал головой.
— Шутка, — сказал маленький сын Шуры Игорек по прозвищу Чума.
Раздался звонок у дверей, длинный и требовательный.
— Во, идут остальные. Мы уже сколько здеся сидим первые! — закричала Шура в сторону двери. — Не отчиняйте дверь!
Но дед все-таки открыл.
Его смял бурный поток посетителей.
Отталкивая друг друга, они ворвались в квартиру.
Крик и драку прервал мощный голос Шуры:
— Дедуля не отдает квартиру! Ктой-то вас наколол!
— Пошутили! — завизжал Игорек. — Прикол!
Народ, однако, не хотел верить в такое несчастье, а шестеро вообще ничего не желали знать, поскольку пришли первыми. (Они действительно ломились в дверь все вместе, но сразу это им не удалось, потому что дедова дверь могла пропустить одновременно только четверых, если боком, и эти шестеро упали, а по их головам прошли победители, остальные двадцать пять.)
Так что те, первые шестеро, требовали квартиру сразу же с выселением деда в дом для престарелых.
Однако Шура по прозвищу Шашка недаром слыла самой скандальной женщиной поселка Восточный (который вообще был широко известен своими драками).
Короче, через час народ схлынул, унеся с собой, как выяснилось, пару табуреток с кухни, полотенце и мыло из ванной и Барби Кэт из домика.
Рояль Маши и кукольную мебель не тронули, они, видимо, не понравились посетителям — дед это обнаружил и обрадовался.
Домик только поставили немного криво и на другой бок.
— Завтра вам будет еще хужее, — сказала Шура. — Мы уж у вас останемся. Завтра газета выходит с объявлением. Не открывайте людям дверь-то. Я все для вас сделаю. Пол подмою. Я все могу, все умею.
— Скажите, Шура, — произнес Иван медленно, — вы умеете лазить по деревьям?
— Это влегкую, — сказала она. — Это Чума умеет. Чума его зовут, вообще Игорек. А меня все кличут Шашка, я Александра.
И она полезла в резиновый сапог, достала оттуда паспорт, слегка выпрямила его и предъявила деду.
После такого знакомства они спустились во двор, и Чума ловко полез вверх по липе.
Там, наверху, Чума задержался, в результате чего десятки ворон с дикими криками полетели спасаться на соседнее дерево.
Пока они орали, Чума лазил по гнездам, а затем спустился с победой вниз.
У него оказались битком набитые карманы, а в зубах он держал Барби Машу.
Спрыгнув, Чума отдал Барби Машу дедушке и сказал:
— Я там еще чего-то нашел.
— Что нашел — все твое, сказал дед Иван, пряча Машу за пазуху.
— Ну, ласково сказала тетя Шура сыну и аккуратно плюнула на землю, после чего деликатно вытерла рот рукавом.
И маленький Чума показал деду Ивану вынутое изо рта золотое кольцо с пятью бриллиантами, затем достал из-за пазухи блестящий половник, из кармана теннисный мяч, пятачок советского периода, пипетку, крышку от кастрюли, вилку, часы без стрелок, стеклянные бусы и медную солдатскую пуговицу.
Кольцо, половник, монету и все остальное Чума-Игорек отдал мамаше, а теннисный мяч вернул себе в карман.
— Игорек, купим тебе мотоцикл, — сказала Шашка сыну, — и магнитофон.
— Ты что, нам нужно квартиру, — важно сказал Игорек. — Долго будем от дяди Юры бегать? Мне надоело. Машет и машет топором.
— Как скажешь, так и сделаем, — кивнула тетя Шура и объяснила деду: — У нас сосед такой решительный! Говорит, всех порешу тут вас.
Они вернулись в квартиру, и дед Иван усадил их пить чай с неизвестно откуда взявшимся печеньем (не будем забывать, что Барби была все-таки волшебница).
Дед думал, что печенье принесли посетители, а они думали наоборот.
И обе стороны поэтому стеснялись брать угощение.
Однако сразу после чая гости стали собираться домой.
Они почему-то забыли свое намерение пожить у деда и защитить его.
На прощание Иван сунул печенье в руки тете Шуре.
А Барби сидела в своем домике, уже приняв ванну и переодевшись в домашний халатик на меху.
Она уже устроила так, что никакого объявления в газете не было напечатано, так, сон, всем показалось.
Однако ее беспокоило, что будет завтра — телепередачу никто не отменил, и следовало ожидать в гости ворону Вальку.
Барби Маша боялась за своего деда — кто его покормит, если ее не будет на Земле?
Но пока что теплый свет абажура заливал кукольный домик, а Маша смотрела на деда Ивана.
Который ел теплые макароны прямо из кастрюльки, поражаясь, как он мог их не заметить раньше, они стояли прямо на плите!
Игры с телевизором
Валентина Ивановна, работая на телевидении ровно один день, руководила уже довольно внушительной командой, которой был придан автобус, звуковики и операторы с ассистентами, а также артиллерийская установка (та самая, которую Валькирия вынесла из музея Красной Армии и не вернула; брать легко, возвращать трудно).
Вот, например, ближе к вечеру Валька отправилась, жуя свою постоянную корочку, к Главному всего телевидения на прием.
Валька, решительно шагая (на ней была темно-синяя блузка выше колен и сапоги красного лака, тоже выше колен, и больше ничего), прошла мимо секретарши и рванула на себя дверь кабинета. Причем опытная секретарша радостно приветствовала Вальку, подумав про себя, что как же эта известная певица постарела, прямо-таки бабушка, несмотря на свои тридцать две косметические операции.
При этом секретарша достала из стола зеркало и долго и любовно на себя смотрела, цыкая зубом и размышляя, почему она сама не может вести любую передачу?
А Валентина Ивановна вскоре выбежала вон из кабинета, причем на ней уже была минимальная юбка, похожая на штанину, в которую по ошибке втиснуты две ноги сразу, а сверху на Вальке красовалась короткая майка, не достающая до юбки на два пальца, наряд, довольно смелый для бабушек, подумала секретарша, после чего длинно вздохнула и придвинула к себе телефон, чтобы обсудить с подругой, как нахально некоторые переодеваются прямо в чужих кабинетах, чтобы добиться своего.
Когда же, наговорившись всласть, секретарша пошла проведать своего начальника, то оказалось, что тот сидит под столом и пускает слюни.
— Кукушин! — закричала секретарша (так она называла своего начальника в ласковые моменты). — Кукушин! Вы чо?
И Главный тяжело вздохнул и лег на пол.
А Валентина Ивановна уже летела по коридорам, имея в руках распоряжение о своем назначении на пост Главного редактора дня, т. е. дня завтрашнего.
Поскольку это было ей удобней.
Никто не помешает, вот что важно.
Главный ближайшую неделю будет сидеть на больничном (переутомление).
Валькирия тут же вошла в чей-то кабинет, выкинула из него кейс, очки, сигареты и авторучку прежнего владельца, а также ликвидировала всю мебель, обставила помещение по-новому (пара-другая насестов, на каких спят куры, несколько кормушек, полных отборного пшена и хороших червяков, две поилки с пивом и квасом и телефон на полу — все удобства для пожилой вороны).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32