«Вызвать „скорую“!»
Я мало что знал в этой стране.
Все произошло в одну минуту.
Тело на полу стало вытягиваться.
Началась агония.
Из-под кудрей, закрывавших верхнюю половину лица, мелькнул некрупный правильный нос, глубокое переносье. Лицо мне кого-то напоминало.
Безусловно, я когда-то видел его или кого-то очень похожего.
Разбираться было некогда.
Лежавший вдруг глубоко вздохнул и с силой выдохнул.
Словно вытолкнул изо рта невидимый тяжелый ком, распиравший ему грудь. И сразу застыл.
«Отлетела душа…» — говорили старухи.
Пульс не прощупывался.
Я с минуту еще стоял над трупом.
Помочь ему было уже невозможно.
«Вызвать полицию… Господи!»
Не говоря уж о том, что я даже не знаю номера полиции!
«Три единицы? Сто одиннадцать? Или сто десять, как у японцев?!»
Номер полиции был изображен па телефонах, установленных в общественных местах. Ближайший такой автомат находился недалеко от дома на перекрестке Цомет Пат.
«Бежать к автомату?! И что сказать?»
Кроме иврита, достаточно приемлемого на иерусалимском рынке, я, правда, довольно сносно владел английским.
«Полиция должна узнать обо всем от меня! Ни от кого другого! Иначе мне не оправдаться!»
Я втащил незнакомца в прихожую.
Другого не оставалось.
Кому приходилось тащить труп, держа под мышки сзади, когда мертвое тело то и дело ускользает, подставляя гибкие безжизненные плети рук, тот меня поймет…
Убитый весил килограмм под девяносто.
Я выглянул на лестничную клетку. Маршем ниже кто-то спускался.
В проеме перил мелькнула черная бархатная шапочка. Кипа.
Человек этот должен был видеть кровь, а может, и труп на пороге квартиры.
Надо было срочно звонить.
Но прежде необходимо было обезопасить себя на случай, если спускавшийся или кто-то из соседней квартиры позвонит в полицию раньше.
Объяснение — будто в квартиру ввалился смертельно раненный незнакомый человек — должно было показаться наивным любому.
Под стойкой, отделявшей кухню от гостиной-салона, лежал фотоаппарат-«мыльница», в нем еще оставалась пленка.
Не раздумывая, я сделал несколько снимков. Мне важно было запечатлеть труп, открытую дверь в коридор, кровь на площадке.
Я ничего не скрывал!..
Лицо убитого я сфотографировал отдельно — в фас и в профиль, по всем правилам опознавательной фотосъемки.
Что я мог еще?
Следующей моей заботой был коридор.
Я схватил валявшуюся в ванной на полу махровую простыню, бросился на лестничную площадку. Кто-то из соседей мог увидеть кровавые пятна и вызвать полицию, посчитав, что убийца, то есть я, сбежал!
Я включил свет в подъезде, осмотрел лестницу. По непонятным причинам кровь оказалась только на моей площадке. Мне не пришлось больше нигде вытирать. Только у собственной двери.
Можно было уходить…
Я захватил карманный русско-ивритский разговорник и телефонную карточку, забыв, что во всем мире связь с полицией предоставляется бесплатно.
Уже уходя, снова нагнулся над трупом.
Тело было еще мягким и теплым. Я нащупал на поясе у убитого кожаную сумку — «напузник». Отдернул «молнию».
Израильское удостоверение личности — «теудат зеут» — лежало в верхнем отделении, я выхватил его, снова задернул «молнию». Сунул удостоверение себе в карман. Полиция могла спросить меня о его личности.
Я не запер дверь.
Я все холодно рассчитал.
Ключ оставил снаружи в замке.
Никто не мог обвинить меня в том, что я запер труп убитого в своей квартире.
«Мне нечего скрывать…»
Мое положение в этой стране и так было в достаточной мере спорным. И вот теперь это…
Телефон-автомат на перекрестке Цомет Пат был занят.
Было три часа пополудни.
Через несколько часов начиналась суббота — «шабат». Движение общественного транспорта прекращалось до следующего вечера.
Какой-то человек пытался войти в закрытый уже ресторан, на вывеске которого под портретом розовощекого официанта шла крупно строчка по-русски:
«При заказе полного ужина — водка без ограничений!»
Накануне мы бродили здесь допоздна с моим из shy;раильским приятелем — Изей Венгером.
Венгер — большелобый, с набрякшими подглазьями, косая сажень в плечах — ходил нелегко. У него болели колени. Семейный врач медицинской кассы определил его болезнь мудрено, но Венгер сам был врачом и знал себя лучше.
Каждый вечер перед сном ему следовало ходить по нескольку часов, чтобы потом сразу свалиться на кровать и заснуть.
—«Он шел на „Одессу“, а вышел к „Пиканти“…» — заметил Венгер, когда мы задержались с ним в очередной раз у перекрестка.
Забытый шлягер советских времен.
На перекрестке Цомет Пат, у автозаправочной станции, находился магазин «Пиканти», а дальше пивной паб, именуемый «Одессой».
— Одного тут не хватает, — Изя вздохнул, — зимней рыбалки. Колени бы у меня сразу прошли…
Ночная температура в Иерусалиме была около двенадцати тепла, днем поднималась за двадцать. «Конец декабря…» Я обнадежил:
—Буду звонить в Москву — закажу тебе мормышки для рыбалки…
Было интересно увидеть Венгера в деле.
—Да ладно… Я рассказал семейному врачу, как хорошо идет на рыбалке неразбавленный спирт… «Неразбавленный?!» Он не поверил.
Мы уже попрощались, когда рядом с заправкой громко закричали.
Двое волокли женщину из машины. Она отбивалась. Легла на асфальт. Невысокий каменный забор на той стороне улицы скрывал действующих лиц.
Сбоку, у автозаправки, совсем близко, наблюдали скандал арабские парни, заправщики. Никто не двигался.
—Надо подойти, — вздохнул Венгер. — Нас так воспитали.
В прежней жизни, у себя в Могилеве, он был судебно-медицинским экспертом…
Автозаправка, по обычаю, была ярко освещена. На флагштоках развевались стяги компании.
—Не знаю, правда, чем мы можем ей помочь…
Кто знает, какой коэффициент Дон-Кихотов существует на имеющееся число Санчо Пансов…
Женщина уже не кричала.
Мужчина вел ее назад к машине — темно-серой «Ауди-100», откуда ее перед тем выволокли.
Его сообщник оказался водителем экскурсионного автобуса, парковавшегося чуть в стороне. Он сел за руль, но дверь не закрыл. Возможно, женщина должна была следовать дальше вместе с ним.
Мы с Венгером сошли с тротуара. Наши намерения были очевидны. Высокий мужик, шедший с женщиной, успокоительно помахал рукой. Женщина больше не сопротивлялась. Я видел их мельком.
Они сели в «ауди».
Шофер экскурсионного автобуса закрыл дверь, отъехал от бензоколонки.
Я остановился, записал номера машин.
75-215-00 и 42-229-55.
В ту же минуту издалека раздались громкие переливчатые звуки клаксона.
«Полиция!»
Возможно, кто-то из автозаправщиков все-таки вызвал ее по телефону.
Увезти женщину все же не удалось.
В последнюю секунду жертва выскочила из «ауди», открыв дверцу с противоположной стороны…
Высоченная, в длинном вечернем платье.
Женщина была явно не в себе.
На нас она не взглянула. На вид ей было не больше тридцати. Лицо заплаканное, прическа растрепана.
Явно «русская израильтянка»…
Своих соотечественников я мог узнать даже со спины по мелким штрихам поведения, родной манере держать себя.
Пьяна? Больна?
— Может, обкурена? — предположил Венгер. Он разбирался в этом не меньше моего. — А муж хотел вернуть ее домой?
Мужчина в «ауди» — его я не рассмотрел, — не ожидая полицию, повел машину вслед за экскурсионным автобусом, который уже сворачивал на основную магистраль.
Мы с Венгером распрощались.
Подходя к дому, я обернулся и снова увидел экскурсионный автобус и темно-серую « Ауди — 100». Обе машины стояли на Элиягу Голомб, по другую сторону улицы…
Шальная мысль пришла вдруг мне в голову.
Не было ли появление смертельно раненного человека в моей квартире каким-то образом связано с тем, что произошло вчера на перекрестке, у бензоколонки?
Я набрал номер.
Телефон полиции — миштары — оказался 111.
В разговорнике нашлось слово «тело». Я прибавил к нему «убийца». И продиктовал адрес.
Не знаю, правильно ли они поняли меня. Но выехали быстро.
Я еще отходил от «Пиканти», а сверху, со стороны Центра, как накануне, уже слышались знакомые переливчатые звуки сирены.
Видимо, они подключили дежурную полицейскую машину, находившуюся поблизости. Многочисленные авто, заполнявшие улицу, расползались, как юркие тараканы, давая ей дорогу.
Я повернул к себе.
Мое отсутствие в момент прибытия полицейских было мне на руку. Кто-то из них, заметив торчащий снаружи ключ, должен был наверняка повернуть его.
Открыв дверь, они должны были сами увидеть все как есть.
Легко было сделать вывод: будь моя совесть не чиста, разве я позвонил бы в полицию и позволил бы ей свободно осмотреть всю квартиру!
Бедолага получил ножевую рану где-то поблизости. Сгоряча бросился в ближайший подъезд. Спастись, укрыться… Получить помощь. Убийца по какой-то причине его не преследовал. Не исключено, бежал в противоположную сторону…
Может, он и не собирался убивать… В пылу спора пырнул подвернувшимся под руку ножом.
Из-за чего происходит чисто израильское убийство?
Наркотики, невозвращенные долги, оскорбление?
Раненый успел взбежать по лестнице. Не понимая, что это конец. Хотел уйти как можно дальше, поэтому проскочил первый и второй этажи… Не позвонил в дверь слева, потому что преследователь мог его видеть снизу. Повернул вправо, за лестницу. В мою дверь…
Мог ли его кто-то видеть?
«Один человек точно видел…»
Когда я выглянул за дверь, он спускался по лестнице. Я заметил только кипу.
Неизвестно, кто это мог быть. Либо сосед, либо преступник.
«А, черт с ним!»
Я не собирался отбивать хлеб у израильской полиции…
Мне хватало своих проблем.
— Шабат шолом!
Традиционное субботнее приветствие…
Рядом возник полицейский. Он ждал меня — молодой, в синей форменной шапочке с козырьком, в куртке с воротником из искусственного меха, несмотря на жару. Из-под форменной шапочки сзади у него торчала модная короткая косичка.
Он двинулся вверх первым, опережая меня.
Когда мы поднимались, перед моими глазами болтались его новые, блестящие наручники, пристегнутые к форменному ремню на брюках. Они мало чем отличались от наших, только ключи израильтяне таскали на брючном ремне, на отдельных брелках.
Вот и площадка этажа…
Я не ошибся: ключа снаружи не было. Полицейский пропустил меня вперед.
«Господи!..»
Я знал, что за зрелище меня ожидает по другую сторону двери. И видит Бог, мне не хотелось входить, переступать через вытянутые поперек прихожей длинные худые кегли, обтянутые джинсами «Биг стар».
Я осторожно приоткрыл дверь.
Трупа в прихожей уже не было, мраморная плитка была начисто вытерта.
Первыми, кого я увидел внутри, были трое полицейских все в тех же курточках с серыми, под каракуль, воротничками и синих шапочках. Служители закона сидели вокруг моего обеденного стола. О чем-то болтали. Четвертый — офицер с металлическими листиками на погонах, — стоя у окна, смотрел на улицу.
Увидев меня, полицейские замолчали.
Я мог лишь молча развести руками:
«Такие дела, ребята…»
Они согласно закивали.
Я попытался объяснить на иврите, что произошло, но нельзя сказать, что преуспел. Переходить на английский я не стал. Помогал себе только пантомимой.
Компьютер был все еще не выключен.
—Тут. — Я показал, как сидел перед экраном. — И вдруг…
Я обернулся к звонку, висевшему у двери под потолком.
— Фью… Фью… Фью…
Полицейские снова поощрительно закивали.
Офицер попросил мое удостоверение личности, я представил его не без секундного колебания. Он переписал мои данные.
Спросил о чем-то, показав на прихожую.
Я понял, что никогда не смогу объяснить полицейским свою версию, поэтому предложил:
— Кофе?
Они отказались, все еще поглядывая на меня.
Офицер с листочками на погонах — что-то вроде старшего лейтенанта — поднялся, обвел взглядом книжную полку. Внимание его привлек том «Советского Энциклопедического Словаря» с его полутора тысячами страниц убористого текста.
Офицер взял его с полки, полистал. Потом взвесил на ладони.
Полицейские заулыбались. Мне показалось, что прежде им не приходилось видеть столь солидное и абсолютно, по их мнению, ненужное издание, поскольку оно было не на иврите и не на английском.
В квартиру вошел еще один полицейский. За ним появилась симпатичная, всегда немного печальная блондинка по имени Шарон, старшая по подъезду, уроженка Румынии, оказавшаяся случайно не на работе.
Я догадался, что меня обеспечили переводчиком.
Но полицейские уже поднялись.
Покидая квартиру, офицер прошел по салону, вмешавшему одновременно кабинет и кухню, задумчиво открыл кухонный шкаф, что-то сказал. Я не понял.
Не прощаясь, стражи порядка потянулись к двери.
— Что случилось?
Шарон говорила со мной медленно, на намеренно обедненном иврите.
Ситуация напоминала старый, с бородой, анекдот, происхождение которого молва приписывала случаю, происшедшему с поэтом Расулом Гамзатовым.
«— Пожалуйста, один кофе… — попросила знаменитость в буфете московского Дома литераторов.
Дипломированные буфетчицы Дома переглянулись.
«Один кофе!» А не «одно», как у этой шушеры, которая тут постоянно пасется…
Знаменитость продолжила:
— И один булка…»
Примерно так мы объяснялись со старшей по подъезду.
Я подвел ее к двери, вышел на лестничную площадку и показал положение, в котором находился раненый. Потом продемонстрировал место в прихожей, где он лежал. Шарон кивала, сочувственно поглядывая на меня.
Она мне симпатизировала: я не выбрасывал пакеты с мусором из окна, аккуратно оплачивал уборку подъезда, не водил проституток. В конфликте с марокканкой, проживавшей подо мной, Шарон держала мою сторону.
Я, как мог, обрисовал внешность и одежду убитого.
— Молодой… Черный… В джинсах…
— Эйфо? — спросила она, уходя, улыбнувшись в последний раз грустной своей улыбкой.
Я не понял.
«Где?» — спрашивала она.
—Ма «эйфо»?
«Что „где“?»
Черт возьми!
«Один булка…»
Она спрашивала про труп.
К прибытию полиции трупа в моей квартире не оказалось!
Я появился в столичном банке «Независимость» за год с небольшим до гибели Камала Салахетдинова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38