», а также был назван адрес в Малибу и время, все трое пришли в назначенное место в назначенное время.
Это оказался великолепный дом с колоннами и с видом на океан, и на участок песчаного пляжа, о который мерно плескались волны Тихого океана. Дом стоил не меньше трех миллионов, и уже одним этим мог настроить их сознание на нужный лад, дав почувствовать, что они могут потерять.
Рыжеволосая красавица безмолвно впустила их в дом и так же безмолвно провела на широкий балкон, выходивший на океан. Когда она развернулась, чтобы уйти, Бондини спросил.
— Мисс, что нам надо сделать?
Рыжая красавица ответила:
— Поразмышляйте над тем, что было написано на открытках, которые вы получили.
Они поразмышляли над этим и обсудили. Есть кое-что такое, что они не станут делать даже и за деньги. Нет-нет. Есть некоторые незыблемые принципы и нормы морали, которые они не нарушат ни при каких обстоятельствах, — это те нормы, которые и отличают человека от животного.
Они понаблюдали за тем как внизу под ними, по пляжу, строем проходят прекрасные купальщицы, с надеждой поглядывая на дом, и наконец Хаббл заставил себя отвернуться и вяло промямлил:
— Мне наплевать. Есть кое-что такое, что я не стану делать за деньги.
— Я тоже, — поддакнул Бондини.
— Например? — спросил Франко.
— Я бы не стал убивать маму палкой, — сказал Бондини. — Никогда. Я ни за что не стал бы это делать. Меня не настолько интересуют деньги.
Хаббл согласно кивнул.
— Да, думаю, это действительно могло бы быть ужасно. Но если она совсем уж старая и больная, как моя. Я хочу сказать: иногда смерть лучшее решение жизненных проблем, чем продолжение жизни.
— Но палкой! — воскликнул Бондини. — Никогда. Я не стану убивать маму палкой.
— Но, может, большой палкой, чтобы быстрее, — предположил Хаббл, но Бондини стоял на своем:
— Никогда, — повторил он.
— Ну а я стал бы, — заметил Франко. Это был человек небольшого роста, с жесткими волосами песочного цвета. Вот уже тринадцать месяцев непостижимым образом деньги поступали ему на счет «Инста-чардж», и это вдохновило его на то, чтобы бросить тупицу-жену и расстаться со своими двумя лентяйками-дочерьми. — Я помню свою жену, — сказал он. — Я бы убил свою мать. И твою тоже. Все лучше, чем возвращаться к моей жене.
— Я не верю, — упрямо заявил Бондини. — Должно быть что-то такое, что ты не стал бы делать. И вы оба. Есть что-то такое, что вы не стали бы делать.
Хаббл, покинув смотровую яму и перебравшись в кабинет управляющего, отрастил бороду. Сейчас он ее задумчиво погладил и произнес:
— Я не стал бы сниматься в порнофильме. — Он снова задумался и добавил. — С животным. Я не стал бы сниматься в порнофильме с животным.
Он несколько раз кивнул головой, словно бы подтверждая свои твердые жизненные принципы. Здесь он проводил черту, и осознание этого радовало его.
— Бывают очень милые животные, — заметил Бондини.
— Нет. Никогда, — заявил Хаббл. — Никаких порнофильмов и никаких животных. А ты, Сташ?
Франко поднят взор, как бы удивляясь, что кто-то с ним заговорил. Потом он снова посмотрел на океан и тихо произнес:
— Я не стал бы трахаться с трупом.
— Почему? — удивился Бондини.
Удивление его казалось искренним — надо же, какие нежности.
— Ты не видел мою жену, — ответил Франко. — Это все равно, что трахаться с ней. Я не смог бы этого сделать.
— Ну, тебе лучше знать свою жену, чем нам, — заметил Хаббл. — Но я не думаю, что это так уж плохо. Бывают очень симпатичные мертвецы. Может быть тебе достанется именно такой.
Франко снова покачал головой.
— Нет, здесь я провожу черту. Никакого секса с мертвецами. Как это называется? Есть какое-то особое слово.
— Ага, — подтвердил Бондини, но вспомнить не смог.
— Это слово происходит от слова со значением «смерть» — произнес Хаббл. — Что-то такое я припоминаю.
— Ну, и что за слово? — спросил Бондини.
— Не знаю. Просто оно означает «смерть», — ответил Хаббл.
— Труп, — сказал Бондини. — Может, что-то вроде: трупофобия.
— Да, вроде похоже, — согласился Франко. — Наверное, так оно и есть. Трупофобия. Я где-то слышал это слово.
Рыжеволосая красавица, впустившая их в дом, снова появилась на балконе. Она была абсолютно голая. У нее были полные груди с заостренными сосками. На ней были лишь туфли на высоких каблуках, еще более подчеркивающие длину и стройность ее конечностей танцовщицы. Кожа ее была покрыта маслом для загара, а сам загар был абсолютно безупречен — ни малейшего следа купальника.
Она спросила, что они хотят выпить. Оглядев их всех троих по очереди, она облизала губы. Губы были пухлые, ярко-красные — верхняя такая же полная, как и нижняя. А когда каждый из них сделал свой заказ, она неторопливо удалилась, но даже ее походка была эротическим действом — зад, покрытый нежной, как у ребенка, кожей, похотливо ходил из стороны в сторону.
— Ну, может, если большой палкой, — произнес Бондини. — Так, чтобы я мог покончить дело одним ударом.
Хаббл разговаривал сам с собой, не в силах оторвать взгляд от двери за которой рыжая красотка скрылась в доме.
— Да есть очень милые животные, — пробормотал он. — Зря я так предубежден против животных только потому, что они животные. Милые, симпатичные животные. Что в этом плохого?
Франко их не слушал. Он думал, хотя вслух он этого и не сказал, что среди трупов и в самом деле попадаются очень привлекательные. Например, красивые женщины, умершие от передозировки наркотиков. К ним не придерешься, как бы внимательно вы их ни разглядывали. А если взять такую сразу после наступления смерти, тогда, черт побери, она еще даже не успеет остыть. Конечно, они вам мало что дадут, но кто сказал, что мужчина обязательно должен что-то получать в ответ? А если вам нужен шум и крики, тогда пожалуйста, когда деньги к вам вернутся, найдите себе женщину, которая умеет славно шуметь. Иногда человеку приходится делать то, чего ему не хочется, но что на самом деле необходимо. Теплый симпатичный труп — что ж, о'кей. Мысль о трупе нравилась ему больше, чем мысль о трупофобии.
— У меня нет трупофобии, — заявил Франко. — И со мной все всегда было в полном порядке. Не пытайтесь приписать мне болезни, которых у меня нет.
И он с грозным видом огляделся по сторонам.
Выпивку им так и не подали. Вместо этого на балкон вышел Абнер Бьюэлл, облаченный в брюки и рубашку цвета хаки — слишком хаки, чтобы это можно было назвать домашней одеждой. На ногах у него были толстые шерстяные носки и дешевые кроссовки без шнурков. А волосы его, как всегда, были в безупречном порядке, и как всегда, казались пластиковыми.
Он предстал перед ними и заглянул в свой блокнот.
Наконец он поднял взор и обратился к Бондини:
— Ты. Я хочу, чтобы ты забил свою мать до смерти.
— Один удар большой палкой, — отозвался Бондини.
— Маленькой палкой. И медленно-медленно, — заявил Бьюэлл. Не дожидаясь ответа, он обратился к Хабблу: — А ты сыграешь главную роль в порнофильме "Моя любовь к горным козами. Тебе придется трахнуть трех овец. — И опять он не стал ждать ответа и вперил взгляд своих жестких глаз в Сташа Франко. — Я хочу, чтобы ты вступил в половую связь с обезглавленным трупом, скончавшимся три недели назад.
Он опустил блокнот и, не торопясь, оглядел всех троих своих гостей.
— Я хочу, чтобы вы знали что я передал вам троим в общей сложности шестьсот двенадцать тысяч долларов за последние двенадцать месяцев. С чисто формальной точки зрения эти деньги вы присвоили мошенническим путем. А теперь вы сделаете то, о чем я вас прошу, или вы не только перестанете получать деньги, но и не позднее сегодняшнего вечера в вашу дверь постучится полисмен. У вас есть шестьдесят секунд, чтобы решить какова будет ваша линия поведения.
Он направился в дом а когда дверь за ним закрылась, Бондини спросил:
— Как вы думаете?
Это была скорее мольба о помощи, чем вопрос.
— Не знаю, — ответил Хаббл. — А ты как думаешь?
— Я думаю, я не так уж сильно люблю свою мамашу. Меня в детстве постоянно кормили печенкой. Как можно любить человека, который пичкает тебя печенкой? Маленькая палка — это не так уж плохо.
Хаббл сказал:
— Мне всегда нравились овцы. Они очень приветливы. Да, вроде того.
— Я могу закрыть глаза, — заявил Франко. — И задержать дыхание. Трупы. Они все одинаковы в темноте. Я всегда так говорил.
Бьюэлл вернулся ровно через одну минуту. Он стоял перед ними, молча ожидая ответа. Наконец Бондини выпалил:
— Мы сделаем это.
— Все вы? — уточнил Бьюэлл.
— Да, — подтвердил Бондини. — Мы сделаем это. Все мы.
— Хорошо, — произнес Бьюэлл. — Это по десять тысяч очков за каждого. А теперь — вам не придется это делать.
— Что? — не понял Хаббл.
— Вам не придется это делать. Я просто испытывал вас, — пояснил Бьюэлл.
Хаббл охнул.
— Я хочу, чтобы вместо этого вы убили человека, — сказал Бьюэлл.
— Кого именно? — поинтересовался Франко.
— Это имеет какое-нибудь значение? — удивился Бьюэлл.
— Нет, — ответил Франко. — Это не имеет никакого значения.
— Никакого, — подтвердил Бондини.
— Совсем никакого, — поддакнул Хаббл.
Все трое испытывали огромное облегчение оттого, что им предстояло всего лишь убить человека. И какая разница, кого именно.
* * *
Машина надрывно хрипела, а стрелку термометра прочно зашкалило на красное. Машина ехала вниз по извилистой дороге, петляющей среди гор в направлении калифорнийского побережья. Римо выключил газ, перевел рычаг скорости в нейтральной положение и позволил машине свободно катиться вниз по дороге.
— Что ты делаешь? — удивилась Памела Трашвелл.
— Пытаюсь добраться до места, — ответил Римо. — Помолчи, если не хочешь идти пешком.
Машина, предоставленная сама себе, набирая скорость, неслась вниз по склону каньона, с ревом проносясь мимо магазинчиков размером с дверную коробку, где была выставлена рассада четырнадцати разновидностей бобовых, мимо длиннозубых хиппи в очках в металлической оправе и мимо женщин лет за сорок, все еще носивших замшевые юбочки с бахромой и мокасины на мягкой подошве. Один из поворотов машина проехала на двух колесах.
— Ты едешь слишком быстро, — сказала Памела.
— С чего ты это взяла? — удивился Римо.
Она возвысила голос, чтобы перекричать скрежет колес и свист ветра, врывавшегося в открытое окно.
— Потому что это долбаное авто сейчас перевернется! — крикнула она.
— Не перевернется, если ты сдвинешься чуть-чуть влево, — ответил Римо.
Она с трудом сдвинулась к середине переднего сиденья, а Римо вписал машину в левый поворот. На какое-то мгновение машину занесло, она поехала на двух правых колесах и опасно зависла в таком положении. Римо схватил Памелу за плечи, притянул ее к себе, и машина вновь опустилась на все четыре колеса.
— Следующий поворот я проеду с закрытыми глазами, — пообещал Римо.
— Пожалуйста, замедли ход, — взмолилась Памела.
— Ладно, — согласился Римо и нажал на тормоз. — Меня не волнует, доберемся мы до места вовремя, чтобы спасти мир от ядерной катастрофы, или нет.
— Что? — не поняла Памела.
— Ничего, — невозмутимо ответил Римо.
— Ты что-то сказал про ядерную катастрофу, — напомнила Памела.
— Я думал про машину, — сказал Римо.
— Неправда. Ты говорил о чем-то другом.
— Я забыл, — отмахнулся Римо.
— Нет, ничего ты не забыл. — Памела скрестила руки на груди. — Ты просто не хочешь мне сказать. Ты вообще ничего мне не говорил с тех пор, как мы выехали из Нью-Йорка. За всю поездку ты мне и трех слов не сказал. Я даже не знаю, как ты выяснил, что нам надо ехать в Малибу.
— Слушай, я работаю на телефонную компанию. Откуда мне знать про ядерную катастрофу? — спросил Римо. — И моя контора сообщила мне, куда ехать, а если мама говорит, поезжай туда-то, я туда и еду.
— Тут совсем другое. С какой стати нью-йоркская телефонная компания посылает тебя искать телефонного хулигана в Калифорнии? Эй! В чем дело?
— Ну, это не совсем нью-йоркская телефонная компания, — ответил Римо.
— Нет? А что же это?
— Это часть нашей новой телефонной системы. Если у тебя ломается телефонный аппарат, то ты кого-то вызываешь. А если столбы с проводами падают в бассейн к твоим соседям и варят их там заживо, то ты вызываешь кого-то другого. Ну, так вот, я работаю на другую компанию. Это наше новое АО Александр Грэм Динь-Динь и Ко. Служба охраны от телефонных хулиганов. Дайте нам время, и мы так наладим телефонною систему Америки, что она станет не хуже иранской.
— И все-таки я не верю, что ты работаешь на телефонную компанию, — упрямо повторила Памела.
— А я не верю, что ты проделала весь этот путь, чтобы отомстить кому-то за то, что он тяжело дышит и хватает тебя за грудь, так почему бы нам не оставить эту тему?
— Я хочу поговорить, — сказала Памела.
Римо выпустил руль из рук, заложил руки за голову и откинулся на спинку сидения.
— Ну, валяй. Говори, — смилостивился он. — Говори быстрее. Впереди ограждение.
Памела ухватила его за руки и вернула их на место, на рулевое колесо.
— Ладно, ладно, — поспешила она сказать. — Веди машину. Не надо разговаривать.
— Благодарю вас, — поклонился Римо.
— Всегда рада услужить.
Римо никогда не бывал в Малибу, и городок его разочаровал. Он ожидал увидеть особняки с извилистыми подъездными путями, с флигелями для слуг, а все, что он увидел, — лишь цепочка маленьких домишек, плотно упакованных между шоссе и океанским побережьем. Обособленность домов охранялась высокими деревянными заборами, и Римо подумал, что все это смотрится не лучше, чем Белмар, штат Нью-Джерси, что в трех тысячах миль отсюда, на атлантическом побережье.
Памела тоже была разочарована.
— Не вижу никаких кинозвезд, — пожаловалась она.
— Они все на пляже — наблюдают за процессом эрозии почвы Калифорнии, — пояснил Римо.
Дом, который они искали, качественно превосходил все окрестные дома. Владение занимало целых сто пятьдесят футов береговой линии, а со стороны дороги оно было спрятано за толстой каменной стеной в которую была вмонтирована массивная металлическая дверь. Сбоку от двери была крохотная кнопка переговорного устройства и табличка, на которой не значилось имя владельца, а только номер дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24