— Август, — сказала она спокойно, — Сын Мрака. Будь они прокляты.
Веки Таррики задрожали и приоткрылись.
— Майя… — Голос его прошелестел легчайшим ветерком. Она только по губам поняла, что он произнес ее имя.
Майя удивилась, почему врачи не надели ему что-нибудь облегчающее дыхание, какой-нибудь респиратор.
«Я им, не позволил», — на этот раз голос прозвучал в ее голове. Ясно, что у него остались силы общаться только мысленно.
— Надо оказать тебе помощь. — Настаивала она, придвигаясь к нему поближе. Глаза его расширились, когда он посмотрел ей через плечо; Майя поняла, что он увидел Голландца.
«Не трать, на меня, время. Я все слабел, с тех пор, как они ушли. Решили, что я мертв, или умираю. Твой отец постарался, чтоб от меня не было толку Властелину. О, кровь Карима, Майя! Что за чудовище этот Сын Мрака, но не намного хуже, чем твой родитель…»
— Мы должны тебе помочь, Хамман. — Она взглядом просила Голландца о помощи, но его глаза сказали ей, что он здесь беспомощен. Его сил не хватит, чтобы спасти жизнь Таррики.
Веки Таррики снова затрепетали, потом опустились так, что с трудом можно было заметить, что он все еще на них смотрит. Голос в ее голове стал слабее:
"Нет, я не могу, я хотел тебя найти, Майя, хотел убедиться, что Ты знаешь все, что я мог тебе, сказать. Мне показалось, я чувствовал тебя, потом почувствовал, вызов старика Мендессона. Я не знал, что ты, возвращаешься.
Я знал, он попытается тебя, вернуть сюда".
Удивляло, что разум Таррики оставался все еще здравым, но ведь физические раны не были слишком серьезными. Его убивало разрушение внутренней сущности. Он был, как фонарь, работающий от севшей батарейки. Свет еще был, но уже слабел и скоро, очень скоро погаснет совсем. Он держался так долго лишь для нее, для нее одной.
Хамман протянул руку, пытаясь поймать ее ладонь. Майя взяла ее и пожала.
«Интересно, не возвращаться. Майя, они схватили Гилбрина и, попугая. Они особенно, заинтересованы в, попугае. Я…» Его рот искривился в горькой улыбке. Но усилие не прошло даром и на секунду показалось, что Таррика отошел. Но вдруг он заставил себя широко открыть глаза. Его мысленный голос зазвучал сильнее:
«Две вещи, Майя. Сын Мрака остался открытым для… меня. Он думал, что я уже ничто. Ничто. Я пытался заглянуть внутрь, но у него невероятная защита. Я лишь, поймал мощные поверхностные мысли. Высокое здание, одно из самых высоких в Чикаго. О Боги, я ухожу… Может, это Сирс Билдинг, Хэнкок или Пруденциэл, но таких не много, в городе. У него, планы, по Гилбрину, и…»
Снаружи донеслись голоса по крайней мере двух человек. Они спорили. Майя и Голландец посмотрели туда. Врачи возвращались. Она быстро повернулась к умирающему беглецу:
— Хамман, вы должны…
Но осталась лишь пустота. Глаза Таррики были широко открыты, он тяжело дышал, но от разума, от самой сути не осталось ничего. Он был практически мертв. Мертв навсегда.
«Может, тебе и повезло, Хамман».
Ей бы хотелось предаться горю, но времени не было. Гилбрин и Фило подвергались страшной опасности. Их жизни можно спасти, даже если это повлечет гибель еще одного варианта. Майя вовсе не хотела смерти всем этим людям, не больше, чем людям ее собственной Земли, но если их гибель была неизбежна, то с ее друзьями и даже аниматроном дело обстояло иначе. Перед ней стоял страшный выбор и сделать его она должна сама. Майю обуревало чувство вины, но она не знала, как спасти мир, что оставляло ей лишь спасение ее соратников.
— Надо уходить из машины, — напомнил Голландец, — больше медлить нельзя.
Врачи стояли совсем рядом, но были так увлечены спором, что даже не взглянули на пациента.
Голландец и Майя вылезли из машины. Медики не обратили на них внимания, но когда они отошли от машины, кто-то еще — обратил.
— Эй вы, двое! Черт возьми, что вы там делали?
Все четверо посмотрели на смутную фигуру человека, которого Майя приняла за детектива Эндрюса. Он бежал к ним с фонарем в руке. Луч направлялся не на медиков, а на Голландца и Майю.
— Мы уже едем, уже едем, — выкрикнул тот, которого звали Джой. — Просто у нас проблемы.
— Да не вы, те двое!
Оба врача посмотрели туда, куда указывал детектив, но никого не увидели. Партнер Джоя уставился на полицейского, как будто тот рехнулся.
— Какие двое?
— Те двое, один одет, как Дракула, а второй… — Эндрюс огляделся. — Они только что тут были. Вылезли из машины.
— Господи, — выпалил Джой, — у него крыша поехала.
Оба медика поспешили к машине. Детектив быстро окинул взглядом окрестности и присоединился к ним.
Майя и Голландец стояли рядом и смотрели. У Эндрюса очень сильный мозг, но она надеялась, что внушенное Голландцем продержится, пока они сами не убегут подальше. К счастью, никто другой их не заметил. Очень редко смертные были настолько чувствительны, чтобы с ними возникали проблемы. Удивительно, что с детективом пришлось возиться дважды.
Наконец Голландец заговорил:
— Он сказал «высокое здание» и перечислил какие-то названия. Ты их знаешь?
— Знаю. Одно мы видели с корабля. Сирс Тауер.
— Те, кого мы ищем, там.
— Да, или в одном из других зданий.
Майя все еще смотрела на «скорую». Детектив Эндрюс вылез и покачал головой. Через секунду один из врачей захлопнул дверцу изнутри, и машина тронулась.
Где-то там, в неизвестной берлоге, глядящей окнами на ночной город. Сын Мрака и де Фортунато держат Гилбрина и аниматрона. И где-то внутри одного из самых высоких левиафанов они, без сомнения, поджидали, пока Майя и Голландец в своих поисках туда доберутся. Несмотря на то что Август своими глазами видел, как Майю похитил корабль, Майя была уверена, они почему-то ждут, что она вернется.
«Но может, я ошибаюсь? Может быть, нам повезет, и Сын Мрака с Августом нас не ждут. Может быть, мы застанем их врасплох и выручим Гида и Фило».
Так много всяких «может быть». Может быть, она полностью ошибается. Может быть, все это — только хитрая ловушка. Может быть, они ничего не добьются, а лишь направятся прямо в руки своих врагов.
Майя подумала о смерти Хаммана Таррики. Может быть, очень скоро.
15. Кошмар в черно-белых тонах
Гилбрин-Бродяга очнулся и оказался в черно-белом кошмаре.
Он прищурился, но этого было недостаточно. Ему почудилось, что он смотрит на залитый солнцем снег. Куда бы ни повернул голову Гилбрин, повсюду сияние угрожало его ослепить.
Это о белом.
Черным были Рошали.
Их было больше дюжины, возможно, две дюжины. Они висели на невидимых крючках, корчились на том, что служило полом, сидели на полках, которых не было, они висели, плавали, стояли, и каждый отличался от всех других. Единственной общей чертой были полосатые звериные глаза. Различались даже их зубастые пасти, но пленник не стал над этим задумываться.
Сам Гилбрин тоже висел, но когда он хотел посмотреть, на чем, то ничего не увидел. Большей частью он вообще плавал. Руки и ноги у него были растянуты в форме буквы X.
Конечности натянулись так, что даже голову повернуть было сложно. Одежда оказалась в порядке, кроме тех мест, где была порвана и прожжена в драке. В целом он чувствовал себя на удивление хорошо.
Ему только хотелось, чтобы на него перестали пялиться Рошали, как будто он был куском вырезки.
Никаких следов Фило. Гилбрин попытался и не сумел отогнать от себя мысль, что сейчас аниматрона не спеша демонтируют. Над этим доминировал единственный, еще более мрачный образ: как не спеша демонтируют его самого.
Эти два образа заставили его попробовать освободиться.
Он преуспел только в том, что измотал свои и без того перенапряженные мышцы, и заработал несколько полных голодного интереса взглядов от Рошалей. Когда он попытался воспользоваться своими ментальными способностями, то не только вновь потерпел неудачу, но и заметил, что несколько тварей зашевелились, а одна даже подползла поближе разобраться, в чем дело.
— Пошел отсюда, псина, — пробормотал он.
Приближающийся Рошаль передвигался как насекомое на шести ногах, а такую зубастую пасть Гилбрин вообще никогда не видел. В ответ на его слова Рошаль зашипел, а потом произнес жужжащим голосом:
— Плохой человек, плохой человек. Уходить нельзя, уходить нельзя, пока хозяин с тобой не покончит, пока хозяин с тобой не покончит.
— Это что, будет дурным тоном?
Вокруг него со всех сторон бешено зашипели Рошали.
Только через несколько секунд Гилбрин сообразил, что так они смеялись над его вопросом. Даже ближайший к нему, похоже, забавлялся.
«По крайней мере я умру, рассмешив этих тварей».
— Веселишься до самого конца, шутник?
Из сияния вынырнул Август де Фортунато. Рошали мгновенно успокоились, Гилбрину показалось, он заметил несколько взглядов, полных ненависти, которые эти чудовищные создания бросали на Августа.
«Думаю, не все они настолько уж плохи. Во всяком случае, вкус у них есть».
— И тебе, Август, доброго утра. Ты больше не выглядишь таким юным. Голос еще не ломается?
Губы де Фортунато искривились, но он проигнорировал подначку. Даже Гилбрину шутка показалась слабоватой, но несколько охотников явили признаки возобновившейся веселости. Определенно, Майин родитель им был несимпатичен.
«Как бы этим воспользоваться?»
— Брысь отсюда! — скомандовал ренегат парочке Рошалей, оказавшихся у него на дороге. Они отодвинулись, но явно нехотя. Август прошел тихо, очевидно, вполне осознавая их ненависть. Он остановился лишь в футе от пленника.
— Похоже, тебе там очень неудобно. Это хорошо.
Гилбрин напрягся, ожидая, что Майин отец его ударит.
Но, к удивлению, Август просто его оглядел, будто проверял, надежно ли он обездвижен. Удовлетворив любопытство, негодяй отступил на несколько футов.
— Чем я обязан этой чести, дорогой Август? Или ты пришел просто повисеть рядом?
— Твои шуточки вызывают сочувствие, клоун. Так же, как их автор. К счастью для всех, нам не придется их долго слушать. Так или иначе, Сын Мрака с тобой разделается.
— А разве не ты, Август? — Гилбрин умудрился изобразить комичное разочарование. Будь хоть одна рука у него свободна, он даже шлепнул бы себя по лбу, чтобы усилить эффект.
— Ну, конечно! Как глупо с моей стороны! Хозяин не позволил тебе позабавиться, а мы, разумеется, и шагу не ступим без разрешения хозяина.
— Мне не нужно ничье разрешение, клоун. Я делаю что хочу. — Он снова придвинулся, вытянул руку и дотронулся до солнечного сплетения Гилбрина. — Я могу причинить тебе любую боль и даже убить, если это придет мне в голову.
Эти слова Рошалям не очень понравились. Ни один из них к нему не приблизился, но на каждой нечеловеческой морде напряжение обострилось до такой степени, что, как считал Гилбрин, несколько осторожных слов вместе с несколькими не столь осторожными со стороны де Фортунато приведут этих тварей в такое бешенство, о котором юный предатель может и пожалеть.
— Тебе бы лучше быть послушненьким, Август. Сыну Мрака я, может, еще потребуюсь, даже если он получит от аниматрона то, что ему нужно. Он не потерпит, если ты снова начнешь портить ценную собственность. Ты уже убил Таррику без всякого толка. Тебе этого могут и не простить.
— Я не желаю и не нуждаюсь в его прощении. И мне не нужно его разрешения, чтобы покончить с тобой.
Гилбрина сотряс электрический шок. Он заскрипел зубами, заставляя себя молчать. Ток шел несколько секунд, и только тогда Август де Фортунато убрал руку.
Слезы градом катились по лицу Гилбрина, но он чувствовал гордость, что не издал ни звука, разве чуть рыкнул. Август раздраженно посмотрел на пленника и подошел поближе.
— Не портить. Не портить, — зарычал Рошаль, говоривший с Гилбрином. — Хозяин не простит. Хозяин не простит.
— Успокойся, пропащая клякса. Не указывай мне, понял?
Зашевелился второй Рошаль:
— Портить нельзя.
Забыв о Гилбрине, предатель повернулся к тварям.
— Вы ошибаетесь, думая, что я из тех, кто будет вас слушать. Отойдите и заткнитесь. Дрожите перед своим хозяином, но знайте, передо мной тоже стоит дрожать.
Бродяга наблюдал с растущим интересом, стараясь не шелохнуться, чтобы не привлечь к себе внимания. Дело быстро шло к конфликту. Август де Фортунато, по природе склонный смотреть на других сверху вниз, а особенно на тех, кто и так считался слугами, мог влипнуть в веселую историю. Гилбрин мог лишь приближенно оценить общую мощь Рошалей, но полагал, она достаточно велика, чтобы доставить де Фортунато неприятности, а может, и убить навсегда. В неразберихе, ему, возможно, удастся найти путь к свободе.
"Еще несколько секунд — и они кинутся друг на друга!
Только бы…"
И тут зазвучал голос. Он шел отовсюду.
— Всем прекратить свои детские споры. Иначе на вас падет мой королевский гнев.
«…не появился Сын Мрака», — в прах разлетелись надежды Гилбрина.
Он был здесь, в самом центре. Он парил над всеми, даже над висящими на невидимых крюках Рошалями. Тени метались и танцевали вокруг слуг Сына Мрака, вокруг мрачного, но вдруг замолчавшего Августа де Фортунато. В каждом из туманных щупалец таилась явная угроза. Она заставила отца Майи немедленно успокоиться. Она заставляла понять, что Властелин Теней значительно более страшная фигура, чем когда-либо был он сам.
«Значит, я умру. Я умру навсегда, чтобы сослужить службу Черному Принцу». Единственной светлой мыслью было то, что Майя ускользнула из лап этой мерзкой парочки. Она, вероятно, в единственном месте, куда не дотянется Сын Мрака.
— Очень скоро я получу Голландца и его судно, друг Август.
Его слова заставили глаза Бродяги расшириться, а каждый мускул напрячься.
— Тогда ты отдашь мне то, чего я жду? Ведь мы заключили сделку.
Бледный глаз уставился не на предателя, а на Гилбрина:
— Я награжу всех по заслугам. Но время не ждет. Окно удачи раскрыто не так широко, как нам бы хотелось, друг Август. Вот почему надо оставить этого пока невредимым.
— Я не сделал ничего, что имело бы на этого клоуна длительное воздействие.
— Я не позволяю рисковать! Ты понял?
Де Фортунато был удивительно покладист.
— Ну разумеется. Я буду осторожен.
— Оставь нас теперь, друг Август.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44