Глубже он заблуждаться не мог. Очень скоро прогресс в работе перестал удовлетворять Голландца. Чудеса, невероятные для большинства, стали меркнуть в его глазах.
Было ясно, что получи он больший доступ к силам, которые он открыл, удастся осуществить по-настоящему великие свершения. Для нужд цивилизации всегда требовалось много энергии. К несчастью, той энергии, которую он до этих пор был в состоянии получить, едва хватало для его нужд, но это ничем не помогало остальным.
— И тогда, — рассказывал Голландец Майе, заставляя себя взглянуть ей в лицо, — я решил: чтобы осуществить всеобщую мечту или по крайней мере то, что я считал всеобщей мечтой, мне следует заставить еще более мощный поток энергии войти в наш мир. — Он сжал кулаки, и сейчас еще, через столько времени, не в состоянии поверить, что мог быть таким самонадеянным.
В этом была еще одна причина отказаться от своего имени. Человек, который носил его, не достоин памяти, только проклятия.
— Я обнаружил, что это не так уж трудно сделать… Сама энергия давала первичный импульс. Он шел извне, так что отверстие, прорыв в веществе реальности уже существовал.
Мне нужно было лишь расширить его. Несложная задача для такого специалиста, как я. Просто вопрос времени.
Женщина с волосами цвета воронова крыла все еще молчала. Он и радовался и боялся этого. Конечно, она охотно слушала, фактически и выбора-то не имела, кроме как слушать, но, может, ее молчание скрывало растущую неприязнь и отвращение. Когда Голландец на секунду попытался встретиться с ней глазами, взгляд ее сместился на частично восстановленные паруса судна. Однако она все еще слушала.
По ее позе он это чувствовал. Просто Майя де Фортунато… не могла на него смотреть, винить ее за это он был не вправе.
Делать было нечего, надо продолжать, продолжать до горечи самого конца. В конце концов, времени у них немерено.
— Потребовалось лишь четыре дня, чтобы решить судьбу того, первого мира, моего мира. Как я это сделал? В моем распоряжении были лучшие приборы и сама энергия. Я установил точку, где входила энергия, и сконцентрировал поток сам на себя в обратном направлении. Я использовал его собственную мощь, чтобы еще больше ослабить границу между моим миром и, не найду подходящего слова, потусторонним. Мне не было дела, где это — та сторона. Важно было, что она дает мне так много и даст еще больше.
К концу четвертого дня мне удалось расширить брешь.
Она стала в два раза больше и позволяла вытечь достаточному потоку энергии. Два дня я ничего не делал, просто играл с ней, исследовал ее разными способами. Но ведь я искренне считал, что понимаю и действительно контролирую силы, которые привлек. Полностью убежденный в своей способности держать все под контролем, я разрабатывал метод направления энергии к практическим целям. Энергия для экипажей, освещения городов, обработки земли и воды, и никакого разрушения. Результаты меня более чем удовлетворяли.
Я совершу революцию в мире, дам ему все и, конечно, получу признание и награды за свои свершения. Мария, которая в последнее время стала задавать вопросы о моем, как она говорила, «супер усердии», поймет, работа была настолько важна, что требовала от меня безграничной преданности.
— Все, что вы пока сказали, звучит прекрасно, — прервала его Майя, на мгновение останавливая на нем взгляд. — Но что же пошло не так?
— Я был слишком самоуверен, в этом проклятие любого исследователя, где бы он ни был. Думал, что, открыв шлюз, я так же легко его закрою. — Черные глаза сверкнули. На заднем плане Голландец все еще слышал голоса. Теперь их стало больше, но пока он говорил, они не имели значения. — Я оказался дураком.
Казалось, что затянуть отверстие там, где он его прервал, задача совсем не сложная. Поток энергии вернулся бы на свой прежний уровень без каких-либо видимых осложнений.
Однако торжествующий ученый, как будто покоривший этот новый источник могущества, совсем мало знал о его природе. Он хотел основательно подготовиться к объявлению о своем открытии на весь мир. Голландец считал, что ему следует вернуться в университет, где он когда-то учился. Если во всем мире и существовала информация, которую он искал, то только там. Путешествие займет несколько дней, но тогда это не имело большого значения.
— Знаете, я отправился туда, даже не поговорив с ней.
Считал, что кинуться в университет важнее, чем хоть на денек увидеться с женщиной, которую любил. Я планировал подготовить все для грандиозного сообщения, а потом вернуться к ней и первой ей все рассказать… — Таинственный путник содрогнулся. Он почувствовал слабость в ногах, но не пошевелился. Он думал лишь о своем рассказе.
Как только я приехал, сразу же окунулся в работу. С радостью я оставил за дверями университета всю суету жизни.
Так много надо было прочесть, изучить столько теорий, понять, представляют ли они для меня интерес или нет. Я всегда любил науку. Оказалось, любил так сильно, что узнал о начавшихся событиях только через два дня. — Он взглянул на Майю, но глаза ее вновь устремились к парусам. Однако поняв, что Голландец прекратил рассказ, она посмотрела на него. В ее глазах не было ненависти, но смотреть на себя дольше она не позволила, снова вернувшись к исследованию парусов. Голландец не мог понять, что же ее так привлекает, но потом забыл об этом, вернувшись опять к рассказу.
Произошла катастрофа. Землетрясение разрушило островок, на котором он работал. Пострадали и некоторые районы вокруг, но других разрушений не было.
Для большинства эта новость оказалась лишь интригующей, но не вызвала особого беспокойства. Однако для него ее было достаточно, чтобы уничтожить все надежды на триумф. Слишком странное совпадение, слишком объяснимое. Он тут же решил отправиться на побережье, как можно ближе к месту, где он прежде работал, и обследовать разрушения.
На следующий день было объявлено, что именно в этом районе чудовищный ураган разрушил все вокруг. Как сообщалось, погибло более четырех тысяч человек. Ураган возник без всякого предупреждения, обрушился на побережье и исчез без следа.
До конца дня на континент обрушилось еще три катастрофы, все возрастающей силы и все более удаляющиеся от островка. На плодородной равнине, где производилась значительная доля продовольствия, произошло извержение вулкана. Разлилась крупная река, и затопило несколько поселений, хотя еще два дня назад уровень воды был нормальным.
А в его городе, городе, где жила Мария, возник торнадо.
— Я уже давно не думаю о том проклятии, которое выпустил на волю. — Голландец прикрыл глаза, вспоминая ушедшие события.
«Почему я не могу забыть их? Они были так давно, но все еще повторяются в моей памяти с проклятой живостью».
Забвения не было. В глубине души он знал, что причина в нем самом, не в усилиях какого-то невидимого тюремщика. Он один — источник того, что воспоминания так остры.
«Я мучился только из-за нее, моей Марии. Она должна была жить. Должна».
Привычный мир его народа все более и более становился с ног на голову. Возникали и наносили удары бури, чтобы тут же утихнуть. Землетрясения происходили даже в самых стабильных районах. Воды, к которым всегда относились с любовью и благоговением, обратились в неблагодарную стихию, в клочья рвущую побережье и топящую корабли.
Мария была еще жива, единственная добрая новость среди множества бед. Он не нашел ее, но получил весть, что она отправилась к родственникам на север, где было спокойнее всего. Голландец возблагодарил судьбу, полагая, что на какое-то время Мария окажется в безопасности. Он вновь обратился мыслями к стихии, которую развязал. Не было сомнений в том, что все катастрофы вызваны теми силами, с которыми он прежде забавлялся. Он мог ощутить их без малейшего усилия. И, что более важно, другие тоже могли. К несчастью, никто не имел реальных предложений. Он слышал множество рассуждений, но ни одного конкретного совета, что противопоставить ситуации. Какое-то время он надеялся скрыть свою связь с происходящими катастрофами, но потом стало очевидно, что никто не знает о событиях больше него, и ему пришлось выйти из тени.
Сначала ему не поверили. Затем, когда все наконец решили, что он говорит правду, начались обвинения. Предпочтя не вникать в его открытия и не пытаться обратить их на борьбу с ситуацией, его противники просто решили его изгнать. Он понял, что должен справиться с этим сам.
— Это нужно было предпринять там, где я впервые создал брешь. Под чужим именем, так как мое собственное уже становилось анафемой, я нанял судно, очень дорого, ведь владелец сомневался, что я вернусь, и отправился к остаткам моего островка.
— А Мария? — Теперь Майя стояла совсем близко. Странно, но он не мог вспомнить, когда она подошла.
— И снова у меня не нашлось для нее времени. Только минутка, чтобы написать записку.
Что бы произошло, если бы он отправился к ней? Скорее всего ничего, кроме того, что он тоже, вероятно, сгинул бы.
Голландец покачал головой.
— Разумеется, море штормило. Править лодкой мне пришлось самому. Даже сумасшедший не польстился бы на мои деньги. Несмотря на бурю, я добрался до скал — единственного, что осталось от островка. Я не только чувствовал рвущиеся снаружи силы, я их видел. Сверкающие алые и черные волны изливались из ниоткуда и распространялись во всех направлениях. Единственная причина, почему я не был подхвачен ими и не уничтожен в тот же миг, была в том, что я знал, каков ритм этой энергии. В каком-то смысле я оседлал этот ритм и смог создать запас времени и сил, так необходимый мне. Я все еще чувствовал уверенность в себе. Я понял свою прежнюю ошибку, когда полагал, что отверстие практически закрыто. На этот раз я умножу свои усилия и нанесу удар в тот момент, когда энергия будет минимальной.
Теперь Голландец слышал не голоса, а рев бури, швыряющей суденышко о камни и грозящей разбить о скалы того, что некогда было его святилищем. Он снова чувствовал буйные силы, которым он позволил ворваться в свой мир в большей степени, чем сам желал. Снова вспомнил, как считал импульсы, замеряя каждый из них, чтобы определить, когда поток будет минимальным. Мощь, с которой инородные силы вливались в его мир, подтвердила то, что до этой минуты он лишь подозревал: если вскоре не развернуть поток вспять, он навсегда загубит вещество реальности. Его мир, а может, и нечто большее, погибнет.
— В каждом мире так или иначе говорят об Апокалипсисе, — зашептал Голландец, больше не задумываясь, слышит ли его женщина. — Но в тот момент я был свидетелем его потенциальной возможности прямо в этом месте в этот самый миг. Я понял, что дольше ждать нельзя. Все еще оставалась возможность полностью затянуть разрыв. Я мог исправить часть того, что натворил. Так что я собрался с силами, нацелился и нанес удар в самый подходящий момент. Потребовалось чудовищное усилие. Не единожды мне казалось, что сердце сейчас разорвется. Но все же разрыв сокращался, очень медленно, но неуклонно. Опасность уменьшалась. Борьба еще держала меня в напряжении, но я видел, что успех близок. Оставалось еще одно, последнее усилие. Я собрал волю в кулак и ударил.
«Отчаяние» заскрипел. Вполне возможно, что он менял курс, но если и так, то поворот был настолько плавным, что невозможно заметить. Голландец посмотрел на сияющие звездами небеса. Мысли его оставались в ужасных событиях прошлого. С большим запозданием он обратил внимание на влагу, струящуюся по обветренному лицу. Невозможно, чтобы это были слезы. Свои слезы он пережил на целые эпохи.
— Я собрал волю и ударил, и получил удар в ответ. Получил удар. Моя собственная мощь была отражена против меня. Я не мог в это поверить. Но это меня не остановит! Я ударил снова, сильнее, чем прежде… — В мыслях он снова боролся со штормом. Скалы все приближались. Стоя на палубе, он бросал вызов силам, с которыми еще недавно управлялся играючи.
Однако на этот раз отчаявшегося ученого не просто отбросило назад. На этот раз в ответ на его нападение небеса сверкнули таким внезапным взрывом энергии, что его утлое суденышко оказалось переброшенным через остатки острова, а сам он неуправляемым снарядом слетел с палубы.
Он упал в воду, едва сохраняя сознание. Даже волны пытались расплющить его о скалы, но ему удалось за одну зацепиться и с усилием заползти на вершину. Опасное положение, но оно позволяло ему видеть, что происходит.
Вместо того чтобы закрыть брешь, он ухудшил дело. Вещество рвалось сильнее, энергия вливалась в его мир, все вокруг разрушая и распространяясь все дальше и дальше во всех направлениях. Голландец закричал, но звука не было.
Все ощущения реальности, все понятия привычной физики, все изменилось. Вода поднималась и текла. Скалы таяли. Он сам существовал в тысяче тел, и каждое пыталось задержаться за тысячу одинаковых камней.
Сквозь разрыв вырвалась громадная белая комета, так ослепительно сиявшая, что несчастный изгой даже сквозь закрытые веки чувствовал боль. Она стремительно неслась, оставляя за собой кипящее море и изувеченную материю. Он почувствовал, как земля под ним задрожала и как его маленький приют стал осыпаться в пенящиеся воды. Нога его соскользнула, и море поглотило его.
— Моей последней мыслью, когда волны сошлись над моей головой, было то, что Мария умрет, помня только, что я создал средство нашей гибели. Она никогда не узнает, как я пытался все спасти.
«Отчаяние» снова заскрипел. На этот раз Голландец почувствовал, как проклятый корабль слегка изменил курс.
«Но, раз меняет, значит, снова направляется к последнему варианту мира. Он все еще восстанавливает себя. Мы вернемся на землю».
Сам он не мог покинуть корабль, но его спутница, разве и она в ловушке? Возможно — только возможно — ей удастся покинуть борт. У Странников есть особые способности.
Если бы только удалось приблизиться к тому периоду времени, откуда ее выхватили.
— Есть надежда.
Сначала она не поняла, о чем он говорит, очевидно, ожидая продолжения рассказа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44