К этому приведу еще одно высказывание Власова:
«Мы не можем, – говорил он, – слепо перенимать всё у немцев. Мы, конечно, не принимаем теорию, что все русские, поляки, евреи и цыгане, – унтерменши. Только скунсы гадят в свою собственную нору». Это последнее относилось к тем, кто даже в Дабендорфе работал информатором в СД.
Трухину и его штабу в Дабендорфе были известны источники таких опасных доносов. Это были агенты, засылаемые в Дабендорф со стороны не только НКВД, но и СД. Они добывали себе таким путем от партийных органов в Берлине различные привилегии.
Атаку СД на фон дер Роппа удалось отбить с помощью здравомыслящего и влиятельного офицера СС д-ра Хенгельхаупта, так прокомментировавшего его ответ, что бомба СД не взорвалась. В этой связи вспоминается одно небольшое происшествие, весьма показательное для того, чем занимались партийные чиновники в то время, как германские армии отступали на всех фронтах.
Было обращено внимание на одну из моих листовок, трактующую, как надо обращаться с русскими, и заявлено: «Обращаем внимание отдела ОКВ, ответственного за публикацию этой листовки, что в ней вообще нет слова “унтерменш”». Борман пригласил меня пойти к одному из его друзей в Министерство пропаганды. «Не упоминается слово «унтерменш»? – сказал Борман, – мы это исправим. Напишем так: “в каждом народе есть унтерменши, и мы резко выступаем против них”. Так и слово будет внесено, и цензор – удовлетворен». Друг Бормана улыбнулся. Он был интеллигентным человеком, но притом и циником, он не верил ни в какие расовые теории, а может быть, ему доставило удовольствие «смазать» своему «коллеге», столь неуместно поднявшему этот вопрос. Предложение Бормана было принято, и листовка прошла таким образом официальную проверку.

СС на новых путях

То, чего Штауфенберг опасался еще в 1942 году, весной 1944 года стало действительностью.
14 октября 1943 года Гиммлер в Бад-Шахене на Боденском озере держал перед офицерами воинских частей СС зажигательную речь против Власова. Можно предполагать, что Гиммлер сделал это как предостережение, так как среди офицеров частей СС всё более распространялся взгляд, что изменения положения на Востоке можно добиться лишь с помощью Власова. Гиммлер обозвал Власова «подмастерьем мясника», и сказал «эта свинья Власов». Девиз Власова – «Россия может быть побеждена только русскими» – он объявил наглостью. (Что эта фраза принадлежит не Власову, а сказана Фридрихом Шиллером 100 лет тому назад, было Гиммлеру, конечно, неизвестно, как и призыв к свободе в «Вильгельме Телле», запрещенном в нацистской Германии.)
Мартин ознакомил меня со встречей эсэсовцев в Бад-Шахене и затем добавил: «Действуйте, но будьте теперь сугубо осторожны».
Но, вопреки этим словам Гиммлера, казалось, что СС теперь бьется над новой политической концепцией, в которую должно быть включено и отношение к народам Восточной Европы. Наряду с бельгийскими, голландскими и норвежскими частями СС, были созданы эстонские и латышские части. В процессе организации находились галицийские формирования, силой до дивизии. Сообщалось, что приток добровольцев, несмотря на германские поражения на восточном фронте, превосходит все ожидания.
Итак, почему бы не создать и русские части?
СС уже перенял от вермахта несколько русских частей. В то время как Гиммлер еще говорил об «унтерменше Власове», его офицеры занимались формированием «восточных» частей, которым, впрочем, как и ранее в армии, не ставилось никаких политических целей в их борьбе. На вопрос русских «за что мы боремся?» и со стороны СС ответа не было. Но некоторых руководителей СС этот вопрос уже занимал. Я упоминал о визитах старших офицеров СС к Власову. Они – подобно неутомимому д-ру Р. – стремились к отмене анти-славянской политики и подготавливали, таким образом, почву для сотрудничества с Власовым.
Весной 1944 года Гроте свел меня с молодым издателем журнала СС «Черный корпус», Гюнтером д’Алькэном. Это был человек быстро всё понимавший. Я думал: вот бы из этого Савла сделать Павла! В разговоре с д’Алькэном участвовали также Жиленков, Зыков и Деллингсхаузен. д’Алькэну удалось добиться согласия Гиммлера на участие нескольких власовских офицеров в пропагандной акции СС на восточном фронте с целью привлечения перебежчиков. Штандартенфюрер д’Алькэн руководил пропагандой СС. Жиленков и Зыков дали необходимые разъяснения о задачах Русского Освободительного Движения, Деллингсхаузен и я комментировали их с практической точки зрения. Непременным условием участия русских было, что это будет акция Русского Освободительного Движения, а не войск СС. Войска СС должны предоставить русским только технические возможности. Никакого наемничества! Никакого обмана при этой, может быть, последней, попытке!
д’Алькэн сразу понял суть наших условий. Он заверил, что это не будет локальная операция на узком отрезке фронта, что она должна лишь оказать пробивное действие и повлиять на изменение курса на всем восточном фронте.
Его слова казались нам заслуживающими доверия. Началась подготовка этой акции.
Но еще до начала этой акции, получившей название «Скорпион», Русское Освободительное Движение постиг новый тяжелый удар. Я находился в Германсштадте, когда Сергей Фрёлих и пастор Шаберт передали мне из Дабендорфа известие о похищении М. А. Зыкова. Зыков, вместе со своим адъютантом Ножиным, были взяты несколькими людьми в штатском в маленьком местечке Рюдерсдорф под Берлином, где они обычно бывали по воскресеньям. Их вызвали в гостиницу на опушке леса, под предлогом телефонного разговора. Оба бесследно исчезли. Показания свидетелей были путанны и противоречивы. Так как оба имели при себе оружие, трудно было представить себе насильственный захват без сопротивления. Несмотря на расследование, предпринятое Деллингсхаузеном и д’Алькэном, об их местопребывании выяснить ничего не удалось.
Чьей работой было похищение Зыкова? Гестапо? Или, может быть, противники д’Алькэна из другой гиммлеровской организации были замешаны в этом грязном деле?
Потеря Зыкова была тяжелым ударом для Власова. И позднее, при составлении «Пражского манифеста», ему не хватало этого умного и независимого советника. Зыкова не все любили. Как начальник, он бывал суровым, даже грубым. Но он был по природе упорным борцом и наибольшим «западником» в небольшом руководящем кругу Освободительного Движения. Мы прошли вместе тяжелое время, и он всегда был надежным, хорошим товарищем.
Этот таинственный удар одного из двух больших врагов Освободительного Движения меня лично потряс, и я снова резко ощутил свое бессилие.

* * *

Акция «Скорпион» была проведена на одном отрезке южного фронта.
Как Жиленков, так и д’Алькэн вскоре сообщили мне об исключительном успехе предприятия. Число перебежчиков из Красной армии на участке, где действовали люди Власова, сильно возросло (по данным д’Алькэна, примерно, в десять раз). д’Алькэн намеревался лишь доказать своему шефу Гиммлеру, что боевая сила Красной армии, несмотря на немецкое отступление и трудное положение на фронте, может быть еще расшатана, но лишь обнародованием политических целей Русского Освободительного Движения. Начальный успех акции «Скорпион» принес это доказательство.
Жиленков сообщил мне, что д’Алькэн предложил ему перенять от Власова руководство Русским Освободительным Движением.
Это не было интригой д’Алькэна. Он знал, что Власов для Гиммлера – как красная тряпка для быка, а выходкой в Бад-Шахене («подмастерье мясника») Гиммлер так утвердился в своем мнении, что ему просто трудно изменить свою позицию. Для д’Алькэна же дело шло, прежде всего, о достижении быстрого успеха в большом масштабе. Он думал заменой «фигуры» Власова в кратчайший срок получить согласие Гиммлера. Жиленков отклонил это предложение. Значит, всё же оставался Власов.
Я не знаю, как д’Алькэн, в конце концов, добился своего у Гиммлера. Во всяком случае, он был не только умен, – он не боялся ответственности и обладал большим гражданским мужеством, отстаивая свои убеждения. Добиваясь этой перемены отношения к Власову, он шел на большой личный риск.
Может быть, Гелен в свое время имел бы успех со своей акцией «Просвет», если бы у него был прямой доступ к Гитлеру. Цейтцлер понимал положение, но, будучи в первую очередь и главным образом солдатом, он всегда склонялся перед волей своего начальства. Кейтелю же не хватало как понимания, так и моральной силы.
Как я уже говорил ранее, я не знаю, что происходило в кругах СС. Однако ясно, что к тому времени часть руководящих эсэсовцев начала понимать критическое положение, угрожавшее самому существованию Третьего рейха. Меня бомбардировали телефонными звонками и просьбами об информативных встречах с разных сторон, включая промышленников и министерство Шпеера. Мне говорили: «Это очень важно и спешно. Дело идет о том, чтобы получить информацию о «Власовском движении» из первых рук. Власову, может быть, удастся помочь. И нам тоже!» Но о целях или намерениях моих собеседников ничего заранее не говорилось. Порою лишь при встрече я узнавал имена моих собеседников и лишь после нее мог составить себе представление об их служебном положении или функциях. Я вспоминаю отдельные имена: Керль, Плейгер, Олендорф, Шелленберг, Вехтео, Циммерман, Арльт. Что было у них на уме, оставалось неизвестным. Говорились общие слова и любезности и высказывались мнения, что известное сотрудничество с Власовым могло бы быть взаимно выгодно. Естественно, я пользовался случаем подробно информировать собеседников о позиции и целях Власова. Д-р Арльт, начальник штаба Главного управления добровольческих частей СС, был наиболее открытым и, в личном плане, даже приятным собеседником. Он открыл мне кое-что о новых намерениях СС, а именно: национальные силы и воинские части народов России в будущем должны привлекаться к сотрудничеству с СС. Это относится и к великороссам, хотя они не должны играть руководящей роли, а быть на равных началах с украинцами, кавказцами, тюркскими народами, латышами, эстонцами и другими национальностями.
Мои разговоры с Плейгером и Керлем были откровенны, но ограничивались проблемой отношения к восточным рабочим. Они обещали добиваться улучшения отношения к ним по рекомендациям Власова.
Всё же решающей беседой, приведшей к коренной, хотя и запоздалой, перемене в развитии дела, был разговор с СС-обергруппенфюрером Бергером. В приемной у него уже ранее меня был Томас Гиргензон, СА-фюрер высокого чина, пожаловавшийся мне, что он ждет более часа, хотя пришел точно в назначенное время. Мне было неловко, когда, после короткого ожидания, в обход Гиргензона я был приглашен в кабинет к Бергеру. Благодаря моему опыту, приобретенному в военные годы в ведомственных джунглях, и учитывая беседу с Арльтом, я оценил эту внеочередность приема как указание, что разговор со мной весьма важен для Бергера. И я не ошибся: Бергеру было что мне сказать!
Сперва Бергер попросил меня обстоятельно рассказать ему о Власовском движении, что я и сделал в привычной уже форме. Бергер слушал внимательно, не перебивая и не пытаясь подшучивать или же поучать меня, что было хорошим признаком. После моего доклада Бергер сказал, что хочет познакомиться с Власовым лично; он полагал, что лучше всего это сделать за обедом. Мы обговорили детали и решили, предвосхищая согласие Власова, что приглашение должно быть послано по официальным каналам.
– Мы хотим помочь вашему Власову, – весело сказал он. – Приводите его.
Это было всё.
После некоторого колебания Власов согласился на встречу, и порядок ее был установлен официальным путем. Я не помню, где был устроен этот обед. По желанию Бергера, я сидел за столом между ним и Власовым.
– Так лучше, – сказал он, – легче будет нам разговаривать.
Власов сказал мне потом, что не почувствовал в нашем хозяине фальши и поэтому изложил Бергеру свою политическую программу. Бергер с полной откровенностью заявил, что было сделано много ошибок не только в отношении России. Надо теперь их исправлять, почему он и пригласил Власова. Ошибки были сделаны и на Балканах, и в отношении Турции, которая, если бы подойти правильно, давно уже могла бы вступить в войну на стороне Германии. Самое важное – обращаться с людьми корректно и гуманно. Со всеми людьми и со всеми народами. Надо бы привлечь на свою сторону и персов, и индийцев, и арабов, – продолжал он. Он совсем отошел от темы, но в нем не чувствовалось заносчивости, а тон его был дружеским. Его замечание об отношении ко всем народам было для нас новостью. Такого мы никогда еще не слышали, да и к тому же из уст эсэсовского вельможи. И мы слушали с большим недоверием, стараясь проникнуть глубже слов.
Неожиданно Бергер наклонился ко мне и сказал:
– Как вы думаете, если мы назначим оберфюрера Крёгера связным офицером от Власова к рейхсфюреру? Вы ведь знаете Эрхарда Крёгера?
(Значит, дело зашло уже так далеко!)
Я поверхностно знал молодого рижского адвоката Крёгера, участвовавшего в движении «Heim ins Reich» («За возвращение на родину»), – в переселении балтийских немцев в Германию, организованном Гитлером после начала войны 1939 года. Сам я никогда к этому движению не принадлежал, но знал, что Крёгер играл в Прибалтике руководящую роль среди «движенцев», к которым принадлежала часть балтийских немцев, в основном молодежь, разделявших идеи национал-социализма. Однако весной 1943 года я решил посетить Крёгера и обратить его внимание на губительные последствия теории об «унтерменшах». (Крёгер был самым крупным эсэсовцем, которого я знал; он стал в Германии активным членом национал-социалистической партии и занимал высокое положение в СС). Крёгер целый час внимательно слушал меня, делал себе заметки и обещал свою поддержку, дав при этом понять, что он не одобряет политики германского правительства на Востоке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38