Раненые поступали непрерывно. Санитары с большим трудом успевали переносить их с машин. Медицинские сестры сбились с ног, не успевая делать перевязки. У некоторых раненых под грязными повязками появились гнойники. Я разыскал начальника госпиталя, но он в ответ на мои вопросы только развел руками:
– Вы видите, что творится. У меня нет больше людей.
Я немедленно поехал в прокуратуру и доложил об увиденном прокурору. Он сейчас же проинформировал начальника тыла армии о положении дел в этом госпитале и просил принять срочные меры. На следующий день я снова побывал в нем, обстановка там значительно улучшилась. Госпиталю была оказана необходимая помощь.

В середине августа 1942 года исполнявший обязанности прокурора армии В.В.Постников был отозван в распоряжение прокурора фронта. Нам было жаль расставаться с этим человеком, всеми уважаемым прежде всего за ровное, доброжелательное отношение к людям.
Вскоре к нам прибыл новый начальник. С первых же дней мои отношения с ним сложились не лучшим образом. Одной из причин этого было дело об уничтоженной во время бомбежки на станции Погорелое Городище цистерны с горючим. Когда прокурор армии узнал, что сгорела цистерна с горючим, он приказал мне установить причины, по которым не было вовремя слито горючее. Я проверил и доложил:
– Цистерну с горючим вовремя не слили потому, что не было свободной тары. Считаю, что о случившемся следует проинформировать начальника тыла, с тем чтобы он принял соответствующие меры и наказал виновных своею властью. Оснований для возбуждения уголовного дела я не нахожу.
Однако прокурор со мной не согласился и предложил возбудить дело и передать следователю. Я выполнил приказание и материал передал следователю прокуратуры армии.
Дней десять следователь занимался расследованием и пришел к выводу, что в действиях работников армейского склада горюче-смазочных материалов нет состава преступления, и дело производством прекратил. Прокурор армии пришел в ярость, обвинил нас в беззубости и объявил мне выговор за плохой надзор за расследованием этого дела. Следователь же отделался прокурорскими упреками. Так я получил первое и последнее взыскание за всю мою тридцатипятилетнюю службу в армии. До сих пор считаю его несправедливым.
Наступила осень 1942 года. Все мы с огромным вниманием следили за ходом исторической битвы под Сталинградом. На нашем же участке фронта шли бои местного значения. Работники прокуратуры армии занимались своими обычными делами. В один из дней при проверке армейского продовольственного склада я обнаружил около железнодорожных путей сваленный в огромную кучу картофель. Ночью ударили заморозки, и картофель подморозило. Я пошел к начальнику склада и попросил его дать объяснение, почему картофель остался неубранным и даже не покрытым брезентом или соломой. Объяснение было неудовлетворительным. Я возбудил против начальника склада уголовное дело по соответствующей статье уголовного кодекса, предусматривающей ответственность за преступную халатность.
Недели за две до этих событий со мной произошел случай, который я и сейчас не могу вспоминать без волнения. Стояла дождливая, промозглая погода. Дороги размыло. Люди и транспорт увязали в грязи смоленских проселочных дорог и полей. Прокурор направил меня в один из полков, находящихся в обороне, для проверки обеспечения его личного состава продовольствием и вещевым имуществом. Рано утром я пришел на передний край и в ходе проверки установил, что в некоторых подразделениях имеются серьезные нарушения соответствующих постановлений Государственного Комитета Обороны, приказов командования фронта и армии по вопросам снабжения войск.
Доложил прокурору о результатах проверки. Выслушав меня, он спросил:
– А объяснения с командиров рот и батальонов взял?
– Нет. Я не считал нужным, поскольку в данном случае не идет речь о возбуждении уголовного дела.
– Иди обратно и возьми объяснения.
Приказ есть приказ. Я тут же отправился в часть. До переднего края нужно пройти километров восемь. Короткий ноябрьский день склонялся к вечеру, и я, боясь, что в темноте потеряю дорогу, быстро направился к месту расположения нужных мне подразделений. Кажется, осталось немного. Перепрыгнул через одну траншею, другую, сейчас, думаю, будет последняя траншея. Вот и она! Перемахнув траншею, я увидел какого-то странного солдата, откапывающего картошку под полом сгоревшего дома. Присмотревшись, заметил на нем немецкую форму. «Фашисты!» Тихо повернул назад и, незамеченный, скрылся в сумерках наступившего вечера. И уже будучи в безопасности, в полной мере почувствовал всю нелепость и опасность положения, в котором находился минуту назад.
Часов до трех ночи собирал документацию в ротах, а потом при свете немецких ракет и под дождем отправился в обратный путь. До нитки промокший, с трудом передвигая ноги, к рассвету вернулся в прокуратуру…
Кроме меня у прокурора армии был еще один помощник – военный юрист 3 ранга Александр Васильевич Лебедев. Он осуществлял надзор за законностью расследования дел в особом отделе армии. Это был вполне опытный юрист. В то время ему было за пятьдесят. В армию его призвали из запаса с должности помощника прокурора Москвы по надзору за следствием в органах милиции. Следствие он знал прекрасно и слыл в этом деле большим специалистом. Александр Васильевич был общителен, знал много стихов и любил их декламировать. Особенно хорошо читал он стихотворение Лермонтова «На смерть поэта» и поэму Блока «Двенадцать». Мы всегда с большим удовольствием его слушали и просили прочитать что-нибудь еще.
Лебедев был не только опытным юристом, но и тонким психологом, обладающим каким-то особым чутьем и умеющим быстро находить слабые места в следственном производстве. Он обладал даром упрощать, казалось бы, очень сложные ситуации и делать правильные выводы. Мы, молодые гористы, часто обращались к нему за советами и всегда получали исчерпывающий ответ на интересующий вопрос, а также рекомендации, что и как надо делать.
Александр Васильевич неоднократно говорил нам:
– При расследовании любого дела старайтесь всегда всесторонне изучить своего подследственного, глубже проникнуть в его нравственный мир, тогда вам легче будет разобраться во всех перипетиях и ситуациях следствия. Помните, что говорил знаменитый дореволюционный русский адвокат Федор Никифорович Плевако? Однажды, выступая по делу моего однофамильца Лебедева (видимо, поэтому я и запомнил дело), Плевако сказал: «Нравственным уликам нужно отдавать предпочтение перед вещественными… У всех людей есть по пять пальцев, которые могут сжаться в кулак и схватить нож, но из этого не следует, что всякая здоровая рука могла наносить удары; наносит удары только рука, привешенная к такому телу, внутри которого живет дух развращенный, который не знает удержу перед всякими страстями и соблазнами». Я полагаю, что прежде всего нужно изучить человека. – Немного подумав, Александр Васильевич улыбнулся и сказал: – Вам не приходилось слышать о том, как Плевако защищал одного горбатого старика? Нет. Так вот слушайте. Это, конечно, анекдот, но он имеет отношение к нашему разговору.
Один старик был привлечен к уголовной ответственности за убийство своей старухи. Преступление было настолько очевидным, что никто из адвокатов не брался защищать бедного старика. Взялся за это дело Плевако, который начал свою речь в суде следующими словами:
– Господин председатель! Господа присяжные заседатели!
После этого обращения Плевако сделал значительную паузу. А потом снова:
– Господин председатель! Господа присяжные заседатели! – и снова пауза.
– Господин Плевако, – не выдержал председательствующий, – если вам нечего сказать, то садитесь.
Плевако снова обращается к суду:
– Господин председатель! Господа присяжные заседатели! Я всего лишь дважды повторил эти слова, но господин председатель сделал мне замечание. Присяжные заседатели начали недоуменно смотреть на меня и переговариваться между собой. Господин прокурор заерзал на стуле. Что же было делать моему подзащитному, когда всю жизнь он только и слышал от своей старухи: горбатый, горбатый, горбатый…
После этого Плевако сел на место. Присяжные заседатели вынесли подсудимому оправдательный вердикт.
Мы дружно рассмеялись.
– А ведь действительно анекдот-то поучительный, – сказал один из слушателей.

В 1943 году наступил коренной перелом в ходе Великой Отечественной войны. Началось освобождение временно оккупированной советской территории. На повестку дня встал вопрос о справедливой каре для тех, кто в годы оккупации творил злодеяния на советской земле. Речь шла о суровом возмездии для оккупантов и их приспешников из числа советских граждан, которые оказывали пособничество врагу в совершении тягчайших преступлений.
По мере освобождения советскими войсками оккупированной врагом территории на рассмотрение военных трибуналов стали поступать дела о злодеяниях гитлеровских захватчиков и их пособников. Такие судебные процессы начиная с середины 1943 года были проведены в Краснодаре, Смоленске, Харькове, Киеве и других городах Советского Союза.
Эти процессы обнажили разбойничий характер гитлеровской армии, чинившей чудовищные зверства в отношении советских людей: бомбардировки санитарных поездов и госпиталей, истязания и расстрелы раненых красноармейцев, зверское обращение и массовые расстрелы военнопленных в немецких лагерях смерти, грабежи и мародерство, каторжный труд в концентрационных лагерях, варварское уничтожение национальных культур, насилия над женщинами, убийства мирных жителей и т д.
Было установлено, что гитлеровцы самым грубейшим и беззастенчивым образом нарушали международное право и обычаи войны, в частности 3-ю Гаагскую (1907 год) и Женевскую (1929 год) конвенции, под которыми стояла подпись Германии. Эти конвенции запрещают нападение без предварительного предупреждения и предусматривают гуманное обращение с пленными, ранеными и больными.
На судебном процессе в Краснодаре, проходившем в июле 1943 года, было установлено, что в период шестимесячной оккупации города были истреблены десятки тысяч советских граждан, в том числе много детей, стариков, женщин и военнопленных.
За два дня – 21 и 22 августа 1942 года – гитлеровцы истребили почти всех евреев. 23 августа было уничтожено 320 больных, находившихся на излечении в краевой психолечебнице. 9 октября фашисты погрузили в машины 214 детей, эвакуированных в город Ейск из Симферопольского детского дома, вывезли их за город, побросали в ямы и закопали живыми. Дети были в возрасте от 4 до 7 лет.
На железнодорожной станции Белореченская фашисты заперли в два товарных вагона 80 советских раненых солдат и офицеров и сожгли их.
По дороге от станции Белореченская до села Вечное были найдены 88 советских военнопленных, замученных и застреленных гитлеровцами.
В селе Воронцово-Дашковское немецкие захватчики учинили дикую расправу над 204 пленными ранеными советскими военнослужащими. Их кололи штыками, им обрезали носы, уши. Такая же участь постигла 14 тяжелораненых военнослужащих в селе Новоалексеевское. А перед самым бегством из Краснодара фашисты повесили на улицах 80 советских граждан.
Эти и многие другие преступления в Краснодаре совершались по прямому указанию командующего 17-й немецкой армией генерал-полковника Руофа. Всеми казнями непосредственно руководили шеф гестапо Кристман, его заместитель капитан Раббе, а убивали, вешали, истребляли людей в душегубке офицеры гестапо Пашен, Босс, Ган, Сарго, Мюнстер, Мейер, Сальге, Винц, гестаповские врачи Герц и Шустер, содействовали этому переводчики Эйкс и Шертерлан.
В этот период на повестку дня встала проблема международной уголовной ответственности гитлеровского правительства, командования германской армии и их сообщников. Необходимо было выработать международную конвенцию, которая бы предусматривала привлечение к судебной ответственности и наказание преступных нарушителей законов.
Большой вклад в разработку вопросов об ответственности гитлеровских преступников внесли советские ученые-юристы, и в особенности профессор А.Н.Трайнин. В 1944 году вышла в свет его книга «Уголовная ответственность гитлеровцев», которая привлекла большое внимание за рубежом и была переведена на ряд иностранных языков.
Американское объединение юристов в письме, адресованном советскому послу в США А.А.Громыко, указало, что «работа Трайнина представляет собой огромный вклад, который стал хорошо известен всему миру».
В книге А.Н.Трайнина дается определение международного преступления как наказуемого посягательства на основы международного общения. Он рассматривает фашистскую клику как особую форму организации международных преступников. В состав клики автор включает не только фашистские правящие круги, но и представителей финансовых и хозяйственных концернов, которые являлись «социальной базой» фашизма и наживали миллионы на крови невинных людей.
Видную роль сыграл А.Н.Трайнин в подготовке соглашения между правительствами СССР, США, Великобритании и Франции о судебном преследовании и наказании главных военных преступников европейских стран оси, а также в разработке Устава Международного военного трибунала, явившегося актом, определившим согласованную деятельность государств по наказанию главных военных преступников. На основании этого Устава был организован и проведен судебный процесс над главными военными преступниками в Нюрнберге, в городе, где ежегодно под звуки фанфар, при факельных шествиях собирались торжественные съезды фашистской партии. «В Нюрнберге, – говорил А.Н.Трайнин, – расцветал фашизм. В Нюрнберге он найдет свою могилу».

Весной 1943 года я был назначен прокурором 133-й стрелковой дивизии. Это назначение пришлось мне по душе. Сразу энергично взялся за работу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37