1, каковым футбол для настоящих «маньяков» является безо всяких «но» и «если». С другой стороны, малая, «потайная» доля правды в вышеуказанном утверждении имеется. У журналистов, как правило, нет лучшей возможности составить психологический портрет футболиста, кроме как сделать с ним интервью. Или даже не сделать – то есть, получить отказ и проанализировать то, как ты, собственно, был «послан». Исключением являются лишь случаи, когда журналист сближается с футболистом, узнает его глубже и имеет возможность получить подтверждение или опровержение таким догадкам. Правда, возможность дружбы с футболистом, как правило, дорогого стоит. Проще говоря, ты перестаешь воспринимать человека объективно, а поскольку игроки – народ ранимый, десять раз еще будешь думать, прежде чем объективно представить доброго приятеля.
Так вот в 2001-м году Саша Кержаков был довольно-таки простецким мальчиком, который с удовольствием общался с вами после матча просто так, но ни в какую не хотел разговаривать «под диктофон». Говорил, стесняется, или просто не хочет. Вполне себе детский все оправдывающий ответ, учитывая то, что если уж в целом профессиональное общение с прессой в России (и в «Зените» в частности) не было поставлено вообще, то что можно требовать от парня, который еще совсем недавно мотался на электричке из Кингисеппа в Петербург на тренировки, и даже представить себе не мог, что совсем скоро он окажется в объективе внимания всей страны. Поди, перестройся.
Следовало ожидать, что чемпионат мира 2002 года оставит отпечаток на характере молодого человека, оказавшемуся, в общем-то, предоставленным самому себе. Кержаков стал чуть более вальяжным, стал гораздо меньше улыбаться, избирательно здороваться. В конце концов, мне довелось испытать все эти дела и на собственном опыте. Едва вернувшись из Японии, Керж забил три гола в Элисте «Уралану» и спас таким образом «Зенит» от поражения. На обратном пути в самолете волей-неволей пришлось поднять себя за волосы и идти уламывать Сашу на хотя бы короткий комментарий. Процесс переговоров получился намного более длинным, чем планировавшееся интервью, ибо Керж сначала просто говорил «потом» без дополнительных объяснений. Самолет сел в Волгограде на дозаправку, форвард отмахнулся и на летном поле. И только, когда «тушка» уже взяла курс на Питер удалось-таки сломать Кержа напором. Ему, со скучающим видом сидевшему у иллюминатора, пришлось объяснить, что мне, вобщем-то, все эти уговоры не доставляют ровным счетом никакого удовольствия, а вот болельщикам «Зенита» было бы до смерти обидно не прочитать после такой феерии ни одной буквы, сказанной автором хет-трика. После этого Кержаков что-то наговорил мне в диктофон. С момента первой попытки поговорить прошло около двух часов. Поймите, подобные моменты не являются в журналистской работе чем-то сверхъестественным. Напротив, они абсолютно нормальны, я бы даже сказал, повседневны. И рассказал я о том эпизоде лишь для того, чтобы, быть может, лучше понять психологию тех, кто для вас выходит на поле, с кем предстоит работать тому или иному тренеру, или даже любому другому члену административного штаба футбольной команды.
Футбольная команда – совершенно особенный мир, который можно даже сравнить с вакуумом. Проникнуть в него полностью – невозможно, а в «Зените» это чувствовалось особенно остро. Тебя постоянно исподволь изучают, оценивают и первый вердикт, как правило, отрицательный. Жизнь футбольной команды – сложный симбиоз, отдаленно напоминающий и армию, и театральную труппу, и обычный офис, где все друг друга знают, но никто ни кого особо не любит, однако при этом все работают для достижения фирмой какой-то одной цели. Футболист всегда едет по каким-то видимым лишь ему одному рельсам, и сходит с них лишь в том случае, когда видит в этом крайнюю необходимость. Например, объехать досаждающего журналиста. Можно сделать это по-разному. Лучший вариант – вспомнить, что интервью является частью профессии, то есть, отмахнуться, поговорив с корреспондентом. Худший – просто отмахнуться, бросив что-нибудь вроде «не хочу». Рискну предположить, исходя из долгих наблюдений за жизнью «Зенита» в течение трех с половиной лет, что примерно по той же схеме футболисты решают и прочие вопросы, за исключением личной жизни, в которую лично мне кажется влезать неприличным, да и неинтересным делом. Общение с администратором, врачом, тренером – оно все, как правило, натянутое и осторожное. Игрок чувствует себя «белой костью» на биологическом уровне, и этому не приходится удивляться, если учесть, какую однажды занимательную фразу бросил в своем кабинете тогдашний спортивный директор клуба, а ныне заместитель генерального директора подмосковного «Сатурна» Борис Рапопорт. Борис Завельевич, всегда слывший любителем поговорить во время рабочего дня с прочими сотрудниками зенитовского офиса (благо находились любители послушать), во время очередного спича выдал примерно следующее: «Футболисты у нас – высшая каста. И мы все должны работать на них. Главное – это команда, мы уже люди второстепенные». Вот такое напутствие! Что уж удивляться снобизму, холодности и недоверчивости к кому бы то ни было большинства игроков. Речь, увы, прежде всего идет именно о российском контингенте зенитовцев, что полностью отражает направление в котором их воспитывали в описываемый период. В дальнейшем читатель еще не раз столкнется с примерами того, о чем здесь говорится.
Итак, я сидел и ждал появления Кержакова в предвкушении столкновения характеров. Наконец, я сразу понял, что сейчас войдет именно Саша– раздался один небрежный дежурный удар в дверь, отчего-то получился он очень уж громким. Следом как-то нарочито раскованно ввалился Керж, коротко кивнул и сел напротив тренера. Петржела деланно вытаращил глаза и, словно случайно, бросил в воздух по-чешски: «Кто это, как баран?!». И потом, после паузы и громко: «А-а, я знаю! Ты – Аршавин!». На сто процентов уверен, что Петржела сделал это специально – мол, спутал я вас, ребята. Это для Петербурга вы узнаваемые звезды, а для меня, человека из Европы, где о «Зените» не особо бывает слышно, между вами пока что нет никакой разницы. Поэтому, надо сбить спесь, слушать меня, и работать… Психологический шаг подействовал безотказно. Кержаков был тише воды, слушал вопросы, отвечал. Хотя, конечно, сомнений в том, что он продолжит «сканировать» нового неизвестного ему тренера непременно. Да что там! Саша еще, по большому счету, еще этого делать даже не начинал.
Работа работой, но я ни на секунду не забывал, что дома, мягко скажем, меня никто не ждет, кроме Его Величества Беспорядка и одиночества в каморке на третьем этаже. Днем всегда бывали перерывы на обед и легкий отдых. Обедать нас возили в ресторан неподалеку от базы. Кормили неплохо, но в целом однообразно, а мне такой стиль питания не по душе. Тем более, когда совсем нет аппетита от осознания себя полубездомным.
В тот день мы с Иваном на обед плюнули, потому что устремили усилия на поиски хоть какой-нибудь доброй бабушки, которая согласилась бы за неплохие деньги убраться в моем доме. Честно говоря, мне тогда казалось, что этим должен был бы заняться клуб, но мне постоянно объясняли, выпросить что-то непредусмотренное у руководства было довольно-таки сложно. Так уж почему-то всегда получалось в «Зените» – на зарплаты футболистам денег жалеть было не принято, базу реконструировали весьма принципиально, а вот по мелочи клуб коробчил с каким-то маниакальным наслаждением. Мне, честно говоря, было все равно – для меня нанять уборщицу было делом не сложным и недорогостоящим. Другое дело – где эту благодетельницу взять?!
Первая идея, которая пришла в голову – конечно же, на базе! Где, как не на родной базе, где все, как говорил Виталий, в моем полном распоряжении. Примерно после полудня Иван ускакал на поиски уборщицы и, наконец, появился с радостным известием – нашлась добрая душа, которая, в общем-то, может отлучиться на три часа, но лучше, конечно, чтобы ее вовремя вернули обратно – боится гнева директора.
Директор был странный человек. Больше всего он был похож на отставного военного. Очень браво ходил, не разговаривал, а кричал так, что слышно его было в противоположной части здания, от него резко пахло одеколоном, а кроме всего он частенько баловался алкоголем. Не знаю, всем ли сообщил Виталий ту же вещь что и мне – что я полный хозяин на базе, главный человек – но до директора эта «передачка» явно не дошла (впоследствии я начал выявлять, что не только до него одного). Едва он прознал, уж не знаю каким образом, что мы нанимали Его уборщицу, как устроил нам выволочку.
Об этом, впрочем, позже. Через 15 минут после того, как Иван принес благую весть о том, что я, наконец-то, смогу перестать дышать пылью, спать черт знает на чем и без содрогания заходить в ванную, бабушка умилительно влезала с двумя ведрами и шваброй в наш микроавтобус. Скоро мы оказались у меня дома, и женщина принялась за работу со столь оптимистичным прогнозом – сделаю все часика за два – что мне оставалось лишний раз восхититься русским простым народом. Тем временем, мы могли съездить по магазинам и прикупить всякого добра для дома – щеток, тряпок, подушек, одеял. Я катался по району, который совсем скоро станет для меня родным, и удивлялся. Удивлялся многим вещам. Например, очередям на автобусных остановках. Я сначала не поверил, когда мне сказали, что это люди ждут маршрутного такси. Начнем с того, что я вообще не знал, что это такое. Удивлялся магазинам-коробкам, которые кучковались у метро и где можно было купить все что угодно – от детских игрушек, до пирожков; от часов (якобы швейцарских) до так нужных мне теплых одеял. Удивлялся, как люди, работающие в этих магазинах-коробках месяцами, не имеющие возможности покинуть этот крохотный пятачок даже для того, чтобы прогуляться по неприглядной территории, прилегающей к метро по слякоти или морозу, сохраняли способность улыбаться мне, помогать выбирать вещи, благодарить за покупку, а если вдруг узнавали (поначалу это случалось еще на так часто, как потом, когда даже улицу от магазина до магазина было спокойно не перейти), то желали удачи. Как будто все эти женщины так отчаянно переживали за «Зенит».
Исключением, впрочем, стал один эпизод в супермаркете. Набрав продуктов, я по привычке начал набирать на кассе полиэтиленовые пакеты, после чего погрузил в них покупки и приготовился идти. Не тут-то было! Кассирша меня остановила грозным криком, кажется «мужчина, вы куда?!». Оказывается, за пакеты нужно было заплатить какие-то ничтожные монеты, что стало для меня настоящим откровением – ни с чем подобным я в своей жизни не сталкивался. Судорожно я начал копаться в кошельке, но ни одной железной монеты не нашел. Предложил даме сто рублей, на что она, не сбавляя в воинственности (еще бы, вора поймала!) резко бросила: «У меня нет сдачи!». Я махнул рукой и пошел прочь, но Иван, у которого были какие-то монеты, отдал мне сторублевку обратно, а продавщице принес извинения (я разволновался так, что онемел) – мол, человек не местный, не знает, что пакеты платные. Женщину не убедило ничто – провожала она нас уничтожающим взглядом.

* * *

Мы вернулись домой, как и планировалось, часа через два. На улице было довольно пасмурно, и поэтому я удивился, что не увидел света в своих окнах. Может, старушка поработала и уснула?
Я отпер дверь и вошел в темный холл. Детектив какой-то, честное слово! Увиденное буквально шокировало меня. На ступеньках, в кромешной тьме сидела женщина, поставив с одной стороны ведро, а с другой держа швабру, как Нептун трезубец. Бабушка почти дремала. Увидев нас, она встала и начала подробно рассказывать, что и как она сделала. Я не выдержал и спросил ее, почему она не пошла прилечь в нормальное место, в холл, например. В ответ уборщица что-то пролепетала невнятное, насчет того, что она «боялась чего-то». Чего именно, я не расслышал, но догадка неприятно поразила меня. Социальное неравенство в России даже не позволяет старому человеку, честно сделавшему свою работу, войти в комнату к богатому человеку и расположиться в нем. Он то ли считает это выше своего достоинства, то ли боится «как бы чего не вышло». Значит, бывает так, что хозяева таких домов ни во что не ставят тех, кто у них работает? Не буду отвечать за всех чехов, но когда украинские рабочие делали ремонт в фитнесс-центре моей жены Зузаны, та носила им еду, питье, обращалась с ними как с помощниками, людьми, которые делают что-то хорошее. Так как же может быть такое, что старушка-уборщица боится войти в мой холл и прилечь на диван!
Все эти мысли не давали мне покоя целый день, а поначалу я просто впал в оцепенение. Старушка показала результаты своей работы, едва ли не насильно проведя по всем комнатам, где проводилась уборка. Наконец-то я хотя бы мог перестать дышать пылью. Впрочем, буквально несколько минут спустя меня ждало очередное потрясение. То, о чем я сейчас напишу, не укладывается в пределы человеческого понимания. Во всяком случае, того человеческого понимания, к которому я более или менее привык. Перед тем как выйти из дома и сесть в микроавтобус старушка открыла у меня перед носом свою сумку со словами: «Проверьте, что я у вас ничего не украла». Отдышавшись от эмоций я начал убеждать женщину, что я ей доверяю и делать этого ни за что не стану, но она долго еще не хотела закрывать сумку. Предел моему терпению наступил на следующий день, когда наш знакомый директор перед нашим отъездом на тренировку в фитнесс-центр выскочил откуда ни возьмись и, как всегда громко, начал вычитать Ивану за то, что тот без его ведома взял да увез уборщицу средь бела дня. Забыв видимо, что ездила его подчиненная не абы куда, а домой к главному тренеру. Которому, как будто, было сказано, что именно он является первым человеком на базе.
Это был еще один случай, когда представители местного населения без восторга встречали нового тренера из-за границы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32