Фотографию группы молодых людей с пивными кружками в руках вытащили из рамки и разорвали в клочья; цветная репродукция «Смеющегося кавалера» висела над диваном нетронутой, но на самом диване одна из трех подушек была распорота. Содержимое шкафа было раскидано по полу, кругом валялись старые письма и счета, а среди них, точно выброшенная на сушу рыба, лежала прядь белокурых волос, перевязанная черной лентой.— Но почему?.. — спросил Уормолд.— Это еще не так страшно, — сказал Гассельбахер, — пойдемте туда.В маленькой комнате, где Гассельбахер устроил лабораторию, все было перевернуто вверх дном. Среди обломков еще пылала газовая горелка. Доктор Гассельбахер ее потушил. Он поднял пробирку; ее содержимое было размазано по дну раковины.— Вам не понять, — сказал он. — Я пытался получить бактерии из… ну, все равно из чего. Я знал, что у меня ничего не выйдет. Это была только мечта.Он тяжело опустился на высокий складной стул, — тот неожиданно подкосился под его тяжестью, и Гассельбахер грохнулся на пол. Кто-нибудь всегда бросит под ноги герою трагедии корку банана… Гассельбахер поднялся и отряхнул брюки.— Когда это случилось?— Мне позвонили по телефону и вызвали к больному. Я сразу почувствовал что-то неладное, но нужно было идти. Я не мог позволить себе не пойти. Когда я вернулся, я нашел то, что вы видите.— Кто это сделал?— Не знаю. Неделю назад ко мне заглянул какой-то человек. Я его никогда раньше не видел. Он попросил меня оказать ему одну услугу. Это не имело отношения к медицине. Я сказал: нет. Он спросил, на чьей стороне мои симпатии — Востока или Запада. Я пробовал отшутиться. Сказал, что они где-то посередине. — Гассельбахер добавил с укором: — Несколько недель назад и вы задали мне тот же вопрос.— Я ведь шутил, Гассельбахер.— Знаю. Простите. Хуже всего то, что они повсюду сеют подозрения. — Гассельбахер уставился в раковину. — Ребяческие мечты! Все это так, я знаю. Флеминг открыл пенициллин случайно, по вдохновению. Такая случайность невозможна без вдохновения. С пожилым врачом средней руки подобных случайностей не бывает, но им-то до этого какое дело? Какое им дело до того, что мне хотелось помечтать?— Ничего не понимаю. Что за всем этим кроется, как по-вашему? Что-нибудь политическое? Какой национальности был тот человек?— Он говорил по-английски вроде меня, с акцентом. В наши дни во всем мире люди говорят» с каким-нибудь акцентом.— Вы звонили в полицию?— Откуда я знаю, что он сам не был из полиции? — сказал доктор Гассельбахер.— Они что-нибудь взяли?— Да. Кое-какие документы.— Важные?— Не надо было их хранить. Это были старые документы, тридцатилетней давности. В молодости ввязываешься в разные дела. Нет такой жизни, которая была бы совершенно безупречной, мистер Уормолд. Но я думал, что прошлое есть прошлое. Я был слишком большим оптимистом. И вы, и я не то, что здешние люди: у нас нет исповедальни, где можно похоронить дурное прошлое.— Но что вы обо всем этом думаете?.. И что они могут сделать еще?— Занесут меня в какую-нибудь картотеку, — сказал доктор Гассельбахер. — Им надо набить себе цену. Может быть, на карточке они присвоят мне звание ученого-атомника.— А вы бы не смогли начать ваш опыт сначала?— Что ж, пожалуй, мог бы. Но я никогда не верил в него по-настоящему, а теперь все это ушло в канализационную трубу. — Он отвернул кран, чтобы ополоснуть раковину. — Я не смогу отделаться от воспоминаний об этой… гадости. То была мечта, а действительность — вот она. — Что-то похожее на поганку застряло в стоке. Гассельбахер протолкнул слизь пальцем в трубу. — Спасибо, что пришли, мистер Уормолд. Вы настоящий друг.— Разве я могу вам помочь?— Вы дали мне выговориться. Мне уже легче. Вот только из-за документов я побаиваюсь. Может быть, они пропали случайно? А может, я просто не нашел их во всем этом хаосе.— Давайте, я помогу вам искать.— Нет, мистер Уормолд. Мне не хочется, чтобы вы видели то, чего я стыжусь.Они выпили по две рюмки в разгромленной гостиной, и Уормолд ушел. Доктор Гассельбахер стоял на коленях под «Смеющимся кавалером» и выметал мусор из-под дивана. Захлопнув дверцу своей машины, Уормолд почувствовал, как раскаяние скребется в его сердце, словно мышь за стеной тюремной камеры. Но, даст бог, скоро он так выдрессирует свою совесть, что сможет кормить ее из рук. Удавалось же это другим — тем, кого до него вербовали в уборных, кто до него отпирал двери гостиниц чужим ключом, получал инструкции о симпатических чернилах и новом применении «Шекспира для детей» Лама. У каждой шутки есть оборотная сторона — чувства того, над кем подшутили.Зазвонили колокола храма Санто-Кристо, голуби взмыли с крыш прямо в золотой вечер и закружили над лотерейными лавчонками улицы О'Рейли и над банками Обиспо; мальчики и девочки в черно-белой форме, с черными ранцами, не отличимые друг от друга, как галчата, ручейками потекли из школы св.Младенцев. Возраст отделял их от мира взрослых — от мира 59200, — и их легковерие было совсем иного рода. Скоро придет домой Милли, с нежностью подумал он. Какое счастье, что она все еще верит в сказки: в непорочное зачатие, в образа святых, проливающих слезы или твердящих во мраке слова любви. Готорн и иже с ним были не менее легковерны, но они принимали за чистую монету кошмары, страшные вымыслы из фантастических романов.Нет, играть — так уж играть. По крайней мере он доставит им удовольствие за их деньги, он снабдит их для картотеки чем-нибудь почище экономического доклада. Уормолд набросал черновик: «Номер 1 от 8 марта абзац А начинается во время моей поездки в Сантьяго я слышал из разных источников сообщения о крупных военных сооружениях в горах Орьенте точка эти работы настолько обширны что не могут быть предназначены для борьбы с мелкими повстанческими отрядами которые там засели точка ходят слухи о расчистке больших участков точка маскируются лесными пожарами точка крестьян ряда деревень принуждают возить камень абзац Б начинается в баре гостиницы в Сантьяго познакомился с испанцем летчиком кубинской авиакомпании в состоянии сильного опьянения точка утверждает что на пути из Гаваны в Сантьяго видел обширные бетонные площадки слишком большие для любых гражданских сооружений абзац В начинается 59200/5/3 сопровождавший меня в Сантьяго взял на себя опасное поручение и зарисовал возле военного штаба в Байамо необычного вида машины отправляемые в леса точка чертежи следуют диппочтой абзац Г начинается разрешите выплатить особое вознаграждение учитывая серьезный риск которому он подвергался и временно приостановить работу над экономическими докладами в связи с тревожным и важным характером сообщений из Орьенте абзац Д начинается проверьте Рауля Домингеса кубинского пилота которого предлагаю завербовать в качестве 59200/5/4».Уормолд с жаром принялся зашифровывать свое послание. «Вот уж не думал, что я на это способен! 59200/5 знает свое дело», — не без гордости подумал он. Его веселое настроение заразило даже Чарльза Лама. Он остановил свой выбор на странице 217, строка 12: «Но я откину занавес и покажу вам картину. Разве она не хороша?»Уормолд вызвал из магазина Лопеса. Он вручил ему двадцать пять песо и сказал:— Вот деньги вперед за первый месяц.Он слишком хорошо знал Лопеса, чтобы ожидать от него благодарности за лишние пять песо, но был обескуражен, когда тот заявил:— Да, а на тридцать песо можно было бы жить.— Вы еще недовольны? Фирма вам платит большие деньги.— Но требует много лишней работы, — сказал Лопес.— Что за чушь! Какой работы?— Личных услуг.— Каких личных услуг?— Она, наверно, потребует много лишней работы, а иначе зачем бы вы стали платить мне двадцать пять песо?В денежных спорах Лопес всегда брал верх.— Принесите мне из магазина один «Атомный котел», — сказал Уормолд.— У нас только один и есть в магазине.— Вот и принесите его наверх.Лопес вздохнул.— Это что, личная услуга?— Да.Оставшись один, Уормолд разобрал пылесос. Потом он сел за стол и принялся тщательно снимать с него чертежи. Позже, откинувшись на спинку стула и разглядывая свои наброски пульверизатора, отсоединенного от шланга, игольчатой трубки, наконечника и патрубка, он задумался: «Уж не зашел ли я слишком далеко?» Он заметил, что позабыл проставить размеры. Проведя черту, он указал масштаб: три фута в дюйме. Потом для сравнения нарисовал рядом с наконечником человечка величиной в два дюйма. Он аккуратно одел его в темный костюм, снабдил котелком и зонтиком.Когда Милли вернулась в этот вечер домой, он все еще был занят своим донесением, а на столе перед ним лежала большая карта Кубы.— Что ты делаешь, папа?— Первые шаги на новом поприще.Она заглянула ему через плечо.— Ты хочешь стать писателем?— Да, сочинять фантастические романы.— Тебе будут платить много денег?— Прилично, если я буду очень стараться. Каждую субботу придется сочинять по рассказу.— А ты будешь очень знаменитый?— Вряд ли. Не в пример другим писателям, я уступлю всю славу моим невидимкам.— Невидимкам?— Так называют тех, кто пишет на самом деле, хотя гонорар получает знаменитость. В этом случае я буду писать на самом деле, а моя слава достанется невидимкам.— Но деньги-то будут платить тебе?— О, да.— Тогда я смогу купить шпоры?— Безусловно.— А как ты себя чувствуешь, папа?— Как никогда. У тебя, верно, здорово отлегло от души, когда ты подожгла Томаса Эрла Паркмена младшего?— Ну что ты ко мне с этим пристаешь? С тех пор прошло столько лет!— Потому что я тебя за это уважаю. А ты бы смогла поджечь его еще раз?— Конечно, нет. Я уже слишком большая. И потом, в старших классах нет мальчишек. Папка, скажи, а мне можно будет купить охотничью фляжку?— Все, что хочешь. А впрочем, погоди, что ты будешь туда наливать?— Лимонад.— Будь хорошей девочкой и принеси мне чистый лист бумаги. Инженер Сифуэнтес ужасный болтун!
ИНТЕРМЕДИЯ В ЛОНДОНЕ — Как долетели? — спросил шеф.— Немного помотало над Азорскими островами, — ответил Готорн.На этот раз он не успел снять свой светло-серый костюм; его срочно вызвали из Кингстона, а в лондонском аэропорту уже ждала машина. Он сел поближе к радиатору парового отопления и все же временами не мог унять озноб.— Что это за странный цветок у вас в петлице?Готорн совсем забыл про цветок. Он поднял руку к лацкану пиджака.— Это, кажется, когда-то было орхидеей, — неодобрительно заметил шеф.— Панамериканская авиалиния выдала нам это вчера вечером к ужину, — объяснил Готорн.Он вынул из петлицы мятый лиловый лоскут и бросил его в пепельницу.— К ужину? Странно, — сказал шеф. — Вряд ли это улучшило ваше меню. Лично я ненавижу орхидеи. Декадентские штучки. Кажется, был какой-то тип, который носил в петлице зеленые орхидеи…— Я ее туда сунул, чтобы освободить поднос. Он был весь заставлен: горячие пирожки и шампанское, компот и томатный суп, жареная курица и мороженое.— Кошмарная смесь! Надо было летать на самолете британской авиакомпании.— У меня не было времени заказать билет.— Да, тут дело срочное. Наш человек в Гаване присылает последнее время довольно тревожные донесения.— Отличный работник, — сказал Готорн.— Не отрицаю. Побольше бы таких. Единственное, чего я не пойму, как американцы до сих пор ничего не пронюхали.— А мы запрашивали их, сэр?— Конечно, нет. Я боюсь, что они разболтают.— Может, они боятся, что разболтаем мы.Шеф спросил:— А эти чертежи — вы с ними ознакомились?— Я не очень разбираюсь в таких вещах. Я сразу же их переслал.— Ну так взгляните на них сейчас как следует.Шеф разложил чертежи на столе. Готорн нехотя оторвался от радиатора, и его тут же охватил озноб.— Что с вами?— Вчера в Кингстоне было девяносто два градуса.— Кровь у вас стала жидковата. Наши холода пойдут вам на пользу… Ну, что скажете?Готорн принялся разглядывать чертежи. Они ему что-то ужасное напоминали… Но что?.. Он испытывал какое-то странное беспокойство.— Вы помните сопроводительное донесение, — оказал шеф. — Источник дробь три. Кто он такой?— По-моему, инженер Сифуэнтес.— Понимаете, даже он был озадачен. При всей своей технической эрудиции. Эти машины транспортировались на грузовиках из армейского штаба в Байамо к границе лесов. Там их погрузили на мулов и повезли по направлению к тем загадочным бетонным площадкам.— Что говорят в министерстве авиации?— Они взволнованы, очень взволнованы. Ну и, конечно, весьма заинтересовались.— А как атомники?— Им мы еще не показывали. Вы же знаете, что это за народ. Начнут придираться к деталям, кричать, что все это не очень точно, что размеры трубы не те или что она направлена не в ту сторону. Нельзя требовать, чтобы агент восстановил по памяти все детали. Мне нужны фотографии, Готорн.— Эта нелегкое дело, сэр.— Надо их раздобыть во что бы то ни стало. Любой ценой. Знаете, что мне сказал Сэвэдж? У меня, доложу я вам, просто волосы встали дыбом. Он сказал, что один из чертежей напоминает ему гигантский пылесос.— Пылесос?!Готорн согнулся над столом и припал к чертежам, — его снова пробрал озноб.— Прямо мурашки по коже пробегают, правда?— Но это же невозможно, сэр! — Готорн говорил с таким жаром, точно на карту была поставлена его собственная карьера. — Не может это быть пылесосом. Что угодно, только не пылесос!— Дьявольская игрушка, верно? — сказал шеф. — Остроумно, просто и чертовски ловко придумано. — Он вынул черный монокль, голубое младенческое око отразило свет лампы, и на стене над радиатором забегал зайчик. — Видите эту штуку? Она в шесть раз больше человеческого роста. Похожа на гигантский пульверизатор. А это — что оно вам напоминает?— Двусторонний наконечник, — уныло сказал Готорн.— Что такое двусторонний наконечник?— Они бывают у пылесосов.— Вот видите, опять пылесос. Готорн, кажется, мы напали на след такого крупного дела, рядом с которым сама водородная бомба будет выглядеть оружием обычного типа.— А разве мы этого хотим, сэр?— Конечно, хотим. Тогда люди перестанут столько о ней болтать.— Что же вы предполагаете, сэр?— Я не ученый, — сказал шеф, — но поглядите на этот громадный резервуар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26