— Он не посмеет, Джаррет. Тила сделает это до того, как он вернется. А потом сразу уедет.
— Она не хочет ехать, — возразил Джаррет.
— У нее не будет выбора! Однако не знаю, готов ли ты посадить девушку на корабль вопреки ее воле. — Тара улыбнулась. — Впрочем, мне известно, что, заботясь о благе ближнего, ты готов на все.
Джаррет вздохнул.
— Что же делать? Послать за Харрингтоном? Стоит ли убеждать ее выйти замуж за беднягу, если она решила остаться? Харрингтон, вероятно, женится с удовольствием, но справедливо ли это?
Тара опустила глаза.
— Едва ли нам следует посылать за Харрингтоном. Джаррет, Тиле нездоровится.
— Она больна? Что с ней? Может, нужно изолировать девушку от детей?
— Нет-нет, она не заразна. У нее нелады с желудком. Джаррет задумчиво постучал пальцами по столу.
— О Боже! По-моему, ей и в пути было плохо. Конечно, она старалась не показывать мне, что ей нездоровится. Тила решила преодолеть этот путь во что бы то ни стало. — Ты не понимаешь…
— Любовь моя, я отлично понимаю эту ситуацию. Тила хочет, несмотря ни на что, остаться с Джеймсом. Брат одержим этой девушкой, но требует, чтобы она уехала. Может, ей все-таки следует выйти замуж за Джона…
— Джаррет, поверь мне, ты не понимаешь! — Тара спрыгнула со стола, подошла к мужу и, присев к нему на колени, взяла его руку. На губах ее блуждала снисходительная улыбка. Тара полагала, что мужчины, как и дети, понимают далеко не все.
— , В чем дело. Тара? — растерялся Джаррет.
— Тила не может выйти за Харрингтона.
— Но Уоррен все еще ее опекун…
— Джаррет, она ожидает…
— Чего?
— О Господи! Ребенка!
Джаррет почувствовал себя полным идиотом. Он был совершенно не готов к тому, что здесь разорвется еще и эта бомба.
— О Боже! — простонал Джаррет, стиснув руку жены, — Но с чего ты взяла? Ведь это не точно? Джеймс совсем недавно спас ее…
— Полагаю, это случилось еще в июне, когда он проник к нам в дом после массового побега индейцев из форта Брук. Помнишь, Джеймс вернулся той ночью.
— Да, с тех пор и до сего дня я не видел брата. Однако только из-за того, что ей нездоровится…
— Джаррет, я только что от Тилы. Она принимала ванну.
— И?.. — насторожился он.
— Девушка изменилась.
— Ты так пристально разглядывала ее?
— Джаррет, мне не пришлось пристально разглядывать ее.
— О Боже! Джеймс ничего не знает.
— Полагаю, и сама Тила ни о чем не догадывается. Джаррет бросил на Тару красноречивый взгляд, выражавший непреклонную уверенность в том, что по части ума и логики женщины сильно уступают мужчинам.
— Я очень долго не догадывалась о Йене, — призналась Тара. — Видишь ли, повседневные заботы и тревоги заполняют нашу жизнь, а уж на ее долю этого выпало с избытком. Время летит быстро, а Тила оказалась в таких необычных обстоятельствах.
Джаррет достал из нижнего ящика стола бутылку бренди и стаканы.
— Девушка ни о чем не подозревает, а ты так уверена!.
— Я ведь рожала и знаю признаки. — Тара задумчиво загибала пальцы. — Середина июня — конец сентября. Попомни мои слова: вскоре это станет очевидно для всех.
Джаррет налил бренди в стаканы.
— Ну поздравляю, скоро мы снова станем дядей и тетей. Тара чокнулась с ним, но пить не стала.
— Поздравляю, любовь моя. Надеюсь, тогда нам не придется опасаться майора Уоррена. От этой новости его хватит удар.
— Возможно. Но скажи. Тара Маккензи, когда же мы поделимся этой новостью с той, что вскоре станет счастливой матерью? И во имя всего святого, дальше-то нам что делать?
— И сама не знаю. — Тара отодвинула от себя стакан.
— Почему ты не пьешь? — удивился Джаррет.
— Признаться, я и сама чувствую себя не совсем здоровой последние несколько недель.
— Тара… — Джаррет нахмурился, — уж не хочешь ли ты сообщить мне…
— Да. — Она улыбнулась. — Думаю, эти дети будут почти ровесниками.
Джаррет подхватил жену и, усадив ее к себе на колени, нежно обнял.
— Я, конечно, в восторге. Но Йен еще так мал…
— Ничего, он очень подружится с сестрой или братом. Джаррет с наслаждением вдыхал аромат ее волос.
— Давно ли я говорил тебе, что люблю тебя больше всего на свете?
— Вообще-то ты говоришь мне об этом по меньшей мере раз в месяц, и не всегда в пылу страсти, — пошутила Тара.
— Увы, ты все такая же негодница, — вздохнул он. — Что ж, теперь наша жизнь станет легче. Нужно только спрятать Тилу до марта. Тогда мы объявим, что стали счастливыми родителями близнецов. Война продолжается, и тем, кто нам дороже всего, придется решать свои проблемы.
— В твоем плане лишь один недостаток. — Тара прижалась к мужу.
— Какой?
— Хотя вы с братом поразительно похожи и у него глаза твоего отца, никто не спутает его ребенка с твоим; ведь у малыша будет индейская кровь.
— Тогда Уоррену лучше умереть от удара.
— Да простит меня Господь за эти слова, но мне будет жаль, если он не сделает нам такого подарка в ближайшее время.
— Так что же все-таки нам делать? — прошептал Джаррет, касаясь губами золотистых волос жены.
— Молиться.
— О том, чтобы Уоррен умер? А Господь откликнется на такие молитвы?
— Если Он знает Уоррена, то возможно!
Глава 22
Оцеола на своем боевом коне, торжественный и пышно одетый, напоминал духа войны. Голову его украшала повязка с перьями. Красные гамаши, яркая рубаха и куртка с бахромой производили внушительное впечатление. Его и Као Хаджо, правую руку вождя и советника племени, сопровождало не менее полудюжины полуобнаженных воинов.
— Спасибо, что пришел на мой зов, Бегущий Медведь.
— Хочу услышать от тебя, что за переговоры ты решил провести.
— Поговорим на нашем совете. — Оцеола направился по тропе в глубь чащи.
Они быстро проскакали через лес, медленно пробрались по болотам и, наконец, остановились в сосновом бору, где их встретили женщины и несколько мальчиков. Лошадей увели, принесли еду, и они расположились у костра.
— Ты знаешь, что случилось? — спросил Джеймса Оцеола.
Джеймс кивнул:
— Все люди короля Филиппа захвачены в плен. Сразу после этого было совершено нападение на деревню ючи. Голубая Змея и Ючи Билли взяты в плен вместе с другими. Дикий Кот сдался белым по требованию отца, и теперь он тоже в плену.
— Генералу Джесэпу сообщили о нашем желании говорить с ним, — вставил Коа Хаджо.
— Я очень устал, но крайне осторожен, — заметил Оцеола. — Коа Хаджо выступит на переговорах от моего имени, а ты станешь моими глазами и ушами. Тогда я пойму, что стоит за словами белых.
— Всегда рад помочь тебе, Оцеола. Чего ты ждешь от переговоров с военными? Оцеола поднял руку.
— Я не хотел грабить белых. Я никогда не стремился убивать их женщин и детей, хотя и не отрицаю, что они гибли. Я постоянно добивался установления настоящих границ и сейчас хочу того же. Пусть белые живут спокойно, но оставят в покое и мой народ.
— Белые считают, будто ты намерен проверить их силы и узнать, где они держат Дикого Кота, Филиппа, Голубую Змею и других пленных.
Коа Хаджо и Оцеола переглянулись. Коа Хаджо пожал плечами:
— Мужчины говорят для того, чтобы получить новые сведения.
Джеймс усмехнулся:
— Верно.
— Я не стремлюсь воевать. Бегущий Медведь. Клянусь именем Великого Духа.
— Я никогда не сомневался в словах Оцеолы. Вождь встал. Руки его дрожали, а лицо имело сероватый оттенок. Джеймс и другие быстро поднялись.
— Спасибо за то, что ты с нами. Бегущий Медведь, — сказал Оцеола.
— Мне приятно быть с друзьями, — ответил Джеймс, встревоженный видом Оцеолы. Весь день вождь выглядел очень хорошо, но к ночи болезнь дала знать о себе.
Он ушел в сопровождении воинов, но Коа Хаджо остался и внимательно наблюдал за Джеймсом.
— Признайся откровенно, что ты думаешь об этих новых переговорах. Бегущий Медведь? Джеймс вздохнул.
— По-моему, большая часть слов, сказанных людьми, — ложь. И белыми, и индейцами.
— Разве существует правда, кроме той, что есть в душе каждого человека?
— Оцеола серьезно болен, — сказал Джеймс, не ответив на его вопрос.
— И очень, очень устал, — добавил Коа Хаджо.
— Что ты имеешь в виду?
— Он устал от войны. Спокойной ночи, Бегущий Медведь. Я никогда не боялся за свою жизнь и рад говорить от имени Оцеолы. Однако мне приятно, что ты будешь с нами.
Джеймс кивнул в знак признательности, и Коа Хаджо ушел. Посидев у костра, Джеймс отправился к месту, отведенному ему для ночлега. Простой настил, устланный листьями капустной пальмы, возвышался на несколько футов над землей: это защищало спящих от ночных обитателей леса.
Джеймс устало опустился на жесткое ложе и закрыл глаза. Он думал лишь об одном: она уехала. Как чудесно было лежать рядом с Тилой, ощущать ее тепло, внутренний жар. Сейчас его охватило одиночество. Ему хотелось забыться сном. И во сне оказаться там, где нет никакой войны, ни белых, ни краснокожих. Увидеть ярко-красный восход и Типу, которая, смеясь, бежит к нему. И тогда, поймав и закружив девушку, он больше не отпустит ее…
Джеймс ворочался с боку на бок; ему было холодно, неудобно, тело затекло.
Это мечты. Только мечты. В этом несчастном мире они никогда не осуществятся.
То, что Типа Уоррен гостит в доме Маккензи, скрыть не удалось. Самой девушке не терпелось поскорее изложить газетчикам свою версию ее так называемого похищения. По предложению Джаррета репортеры из Флориды и других районов страны, обосновавшиеся в Сент-Августине, чтобы освещать ход войны с индейцами, явились к ним. Тара и Джаррет присутствовали на встрече Тилы с пятью журналистами.
Девушка держалась спокойно и непринужденно рассказывала о том, как покинула форт Деливеренс и подверглась нападению.
— Джеймса Маккензи обвиняют в злодеяниях и предательстве, но это смешно и нелепо. Он спас мне жизнь. Томпсон, репортер из Вашингтона, спросил:
— Но вы же попали в плен, мисс Уоррен? Вас захватил дикарь и держал против вашей воли…
— Джеймс Маккензи — не дикарь! — Тара яростно бросилась в бой.
— Прошу прощения, господа. — Томпсон смущенно пригладил бороду. — Но ведь вас, мисс Уоррен, некоторое время держали в лесу. Вам не угрожала опасность? Вас ни к чему не принуждали? Что думает об этом ваш жених? Вы уже виделись с лейтенантом Харрингтоном после перенесенных испытаний?
— Джон Харрингтон и Джеймс Маккензи — близкие друзья. Не сомневаюсь, Джон обрадуется, что Джеймс пришел мне на выручку, как и все, кому приятно видеть меня живой. Сэр, я не обвиняю даже Выдру, вождя, едва не убившего меня. Его семью жестоко уничтожили во время войны.
— Абсурдная история, — пробормотал репортер с крупными чертами лица. Тила встала.
— Сэр, если вы находите правду нелепой, то мне больше нечего вам сказать. А теперь прошу извинить меня…
Ей было наплевать, извинят они ее или нет. Внезапно почувствовав, что силы покидают ее, Тила направилась к лестнице. Она была очень благодарна Джаррету, попросившему репортеров покинуть дом.
Поднявшись к себе, Тила опустилась на постель. Она слышала разговор газетчиков, стоявших на улице, под ее окном.
— Это отвратительно! Порядочную женщину случившееся привело бы в ужас, — сказал Эванс, репортер из Атланты.
— История свидетельствует о том, что дамы подпадают под влияние своих похитителей, — заметил другой.
— Господа! — вмешался Томпсон. — Вы забываете, что речь идет о Маккензи, метисе, единокровном брате одного из самых влиятельных людей штата. Эти братья пользуются большим уважением; они часто выступали посредниками на переговорах во время этой ужасной войны.
— Томпсон, уж не симпатизируете ли и вы индейцам? — Тила узнала злобный голос Эванса.
— Друзья мои, я видел и добро и зло с обеих враждующих сторон. Ну-ка скажите мне, сэр, неужели, по-вашему, предпочтительнее найти юную мисс Уоррен мертвой, то есть обнаружить труп порядочной женщины? Ей спасли жизнь, вот и все. Именно об этом я и собираюсь написать.
— Да, но майор Уоррен придерживается другого мнения. По слухам, этот метис Маккензи силен, как черт. Уоррен считает, что его дочь увлеклась им. Может, он и в самом деле уничтожил солдат, а юная леди пообещала ему утехи, если он пощадит ее! — разглагольствовал Эванс. И вдруг Тила услышала хрип. Потом прозвучал властный голос Джаррета:
— Позвольте заметить, сэр. Если вы намерены говорить о моем брате в таком оскорбительном духе, советую вам держаться подальше от моего дома. Иначе я продемонстрирую вам, как ведет себя дикарь. Вот тогда вы сможете заклеймить это позором в своих статьях!
— Мистер Маккензи, мне больно… — хрипел Эванс.
— Не сомневаюсь. Убирайтесь отсюда, пока я не убил вас! Дверь захлопнулась. Послышались торопливые шаги. Потом наступила благословенная тишина. Крайне удрученная, девушка недоумевала, почему чувствует себя такой измотанной. Ведь она крепко спала предыдущей ночью.
Услышав стук в дверь, Тила села и поправила прическу.
— Войдите!
Тара принесла чайный поднос и поставила его на столик у окна.
— Ты говорила очень хорошо.
Тила вздохнула.
— Я слышала разговор газетчиков под окном. Мои слова прозвучали впустую. У них предвзятое мнение.
— Нет, ты говорила очень хорошо. — Тара налила чай. — И прекрасно держалась. А вот Джаррет не совладал с собой. Но это не важно. Его и так уже обвинили во всевозможных грехах. Иди сюда. Ты должна поесть.
— Ах, Тара, спасибо, но я совсем не голодна. Тара озабоченно взглянула на девушку:
— Ты похудела, Тила.
— Разве?
— Прошу тебя, поешь.
— Но…
— Ах ты, глупышка! Тебе нужно родить здорового ребенка.
Тила подскочила от изумления:
— Что?!
— Даже самые рассеянные люди вскоре заметят это. Неужели ты не догадываешься, что с тобой?
О Господи, она и не подумала об этом! Но почему? Тила была постоянно занята. Мужчины болели и умирали. Ей приходилось помогать им. Лежа без сна в форте Деливеренс, она молилась о том, чтобы не пришло известие о гибели Джеймса Маккензи, Бегущего Медведя. О том, чтобы не увидеть его, изуродованного и умирающего, на операционном столе. А потом…
— Тила? — Голос Тары донесся до нее словно издалека.
Потом потрясенную девушку окутала благословенная тьма.
Странное бездействие установилось в стане Оцеолы в ожидании назначенной встречи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46