Он наклонился и поцеловал руку Тиле.
— До свидания, прекрасная леди. Если когда-нибудь надумаете помочь в уходе за нашими бедными ранеными, буду очень рад снова поработать с вами.
— Благодарю вас. — Тила испытывала к нему глубокую признательность и никак не предполагала, что кто-то в этот день заставит ее улыбнуться.
— До свидания, дорогая, береги себя. — Джон приблизился к ней. Девушка закрыла глаза, когда он запечатлел у нее на лбу целомудренный поцелуй.
— Милости прошу к нам, господа, если у вас появится время, — сказал Джаррет мужчинам.
Поблагодарив его, те вернулись на корабль.
— Пойдем. — Тара взяла Тилу за руку и направилась к дому. Джаррет, стоя у причала, задумчиво смотрел на реку и корабль.
Тилу охватила дрожь. Теперь, когда все кончилось, она не понимала, отчего это — то ли от ужасов, увиденных ею, то ли потому, что там появился Джеймс. А что, если она чем-то навредила ему, приехав туда? Белые военные, знакомые с ним, и его друзья во Флориде не верили, что он способен на предательство.
А вот подчиненные Майкла Уоррена сделали Джеймса изгоем.
Возле крыльца Тара усадила девушку в кресло-качалку.
— Я велю приготовить ванну. Твое платье испорчено: пятна крови ничем не вывести.
— Не важно.
— Да, это не важно, — согласилась Тара. — Одежда — мелочь, а вот жизнь бесценна.
Она направилась в дом. Тила же сидела в кресле, глядя на закат солнца. Вскоре вернулся Джаррет и, бросив на девушку мрачный взгляд, вошел в дом. Встревоженная, Тила быстро поднялась, желая извиниться перед ним и объяснить свой поступок. Не найдя его в коридоре и гостиной, она постучала в дверь библиотеки и открыла ее.
Сложив руки за спиной, Джаррет смотрел на угасавший в камине огонь. Он стоял в той же позе, что и его брат в тот вечер, когда Тила впервые увидела его. Когда девушка вошла, он не повернулся. Он знал, что это она.
— Закройте дверь, мисс Уоррен. — Джаррет скользнул по ней взглядом. Смущенная тем, что щека перепачкана засохшей кровью, она растерянно потерла ее.
— Как вы относитесь к моему брату, мисс Уоррен? — спросил он.
— Простите?
— Вы ведете какую-то игру?
— Прошу прощения, сэр, но подобные вопросы скорее следует адресовать вашему брату.
Он покачал головой:
— При обычных обстоятельствах — да. Но сейчас все иначе. Мой брат — метис, и для него настали тяжкие времена. Его вполне может уничтожить любая из сторон еще до того, как все закончится. В лучшем случае ему придется скрываться в лесу и болотах, всецело сосредоточившись на том, чтобы сберечь тело и душу. Джеймс не допустит, чтобы молодая женщина, охваченная желанием завести мимолетную интрижку с загадочным краснокожим мужчиной, отвлекала его от намеченной цели. Поэтому я вновь спрашиваю вас: как вы относитесь к моему брату?
Тилу охватил гнев. Она не понимала, чего хочет от нее Джаррет. Она прищурилась и вздернула подбородок:
— Мои поступки не были продиктованы желанием завести мимолетную интрижку, сэр.
— Почему вы убежали и, как маленькая дурочка, угодили под обстрел?
— Потому что стреляли близко от Симаррона. Близко к Дже… Я должна была… знать!
— И стоило ли это нашей тревоги? А вы подумали, что будет, если это дойдет до вашего отца? Скажите, вы получили ответы, которые искали?
— Да! Да! Да! Я видела его невредимым. Я знаю, что он жив.
Джаррет вздохнул:
— Вы видели его сегодня? Девушка кивнула:
— Другие не видели Джеймса. Он взвалил на плечо раненого друга и исчез. Сам Джеймс цел и невредим.
— Не хочу обидеть вас, но он мой брат. У меня нет выбора.
— Он ваш брат, но при этом взрослый человек, отвечающий за свои поступки. Я не… Джаррет улыбнулся:
— Вы не одна затеяли это? Я знаю, однако боюсь за вас обоих, ибо в состоянии предвидеть, к чему это может привести.
— Полагаю, что ваш брат не заглядывает так далеко.
— А не допускаете ли вы, что ему просто нечего предложить вам? Кстати, вы размышляли над этим? Почувствуете ли вы себя счастливой молодой женой, продираясь сквозь чащу и убегая со всех ног от солдат, преследующих вас? А ведь при этом вы можете носить под сердцем его ребенка!
Типа залилась краской. К чему притворяться, что между нею и Джеймсом нет ничего серьезного? Джаррет застал ее с ним. Ни он, ни Тара не осуждали ее. Но сейчас Джаррет говорил откровенно и резко.
— Конечно, если бы солдаты преследовали вас, то, заметив рыжие волосы, возможно, остановились бы. Но уверяю вас, что я давно слежу за этой войной и знаю, как она безжалостна. Семинолы ведут тяжелую жизнь. В лесах и болотах жара достигает порой ста градусов. А на севере температура иногда падает ниже тридцати. Семинолы переходят бурные реки, часто по горло в воде.
Джаррет украдкой наблюдал за девушкой.
— По-моему, ваш брат не стремится продолжить наши отношения, — с наигранным спокойствием заметила Типа.
— А по-моему, Джеймс считает, что сейчас должен быть один, ибо быть рядом с ним — значит подвергать свою жизнь смертельному риску. Вам следует подумать об отъезде домой.
— Подумаю. А здесь я больше не ко двору? Джаррет покачал головой:
— Вам здесь всегда рады, но я хочу, чтобы вы поняли ситуацию, поскольку мне страшно за вас обоих.
— Я уже взрослая.
Он наконец улыбнулся:
— Да, взрослая и полная огня. Однако вы совсем не представляете подстерегающих вас здесь опасностей. Для вас опасен и Джеймс.
— Куда бы она ни вела, эта дорога, — задумчиво проговорила Тила, — но у меня, похоже, нет иного выбора, как следовать по ней.
— Ах ты, дурочка! — Эти слова прозвучали очень мягко. — Да ты влюблена в него!
— Неужели?
— Похоже на то.
— А ваш брат? — выдохнула она.
— Не знаю. Он все еще скорбит о жене и ребенке, страдает за свой народ. Сейчас война занимает все его помыслы. Иначе и быть не может. Пока Джеймс не совладает с собой, для него не начнется новая жизнь.
Девушка гордо, почти с вызовом смотрела на Джаррета.
— Ступай наверх, — сказал он. — Твоя ванна уже, наверное, готова. Смой с себя чужую кровь.
Джаррет повернулся к камину, а Тила, закусив губу, поспешила наверх.
В комнате она застала Тару и двух слуг — стройного негритенка Джейка и мальчика чуть постарше, ирландца Шона. Они носили огромные чайники с горячей водой и наполняли деревянную лохань с обитыми металлом краями.
— Достаточно, мальчики, — сказала Тара. Когда они ушли, она обратилась к Тиле:
— На столике горячий чай с бренди. Полотенца и мыло возле лохани. — Выходя, Тара добавила:
— Думаю, тебе лучше побыть сегодня одной. Не спеши. Спустись, когда соскучишься по общению.
— Спасибо. — Тилу глубоко тронули доброта и чуткость Тары. Девушка подошла к ней, но, вспомнив, что она вся в крови, только повторила:
— Спасибо.
Тара кивнула и закрыла за собой дверь.
Тила подошла к трюмо, стоявшему возле кровати. Сейчас она походила на жертву убийства в театральном спектакле. Но она видела не спектакль, а настоящие жертвы, настоящую и очень жестокую смерть. Коснувшись своих щек, девушка вздрогнула и начала быстро раздеваться. Бросив одежду возле камина, она с наслаждением опустилась в горячую воду. Потом, вынув шпильки, погрузилась в воду с головой. Как старательно ни мылась Тила, ей казалось, что этого мало. Наконец, убедившись, что кровь смыта, она опустила голову на край ванны, над которой поднимался горячий пар.
Крик замер у нее в горле, когда внезапно чья-то сильная рука зажала ей рот. Она вцепилась в эту руку, пытаясь оторвать ее и посмотреть на напавшего.
При виде Джеймса девушка остолбенела. Он отнял руку и прижал палец к губам.
Джеймс явно пришел оттуда, где Тила видела его в последний раз. Полуобнаженный, с заплетенными в косичку волосами. Нож в чехле все так же висел на боку. В руке он держал ружье. Мокрые сапоги свидетельствовали о том, что Джеймс добирался до Симаррона по реке.
— Что ты здесь делаешь?! — испуганно спросила она и обхватила колени, инстинктивно желая хоть как-то прикрыть наготу.
— Корабль Джона все еще у причала. В доме есть солдаты?
— Нет. Даже Джон остался на корабле.
— Почему?
— Они собираются доставить раненых в госпиталь форта Брук.
Джеймс подошел к столу, где Тара оставила чайный поднос. Кроме чая с бренди, на нем лежали пирожки с мясом и пирожные. Джеймс поставил ружье, съел два пирожка и налил себе чаю. Быстро выпив его, он посмотрел на Тилу, вернулся к лохани и опустился на колени.
— Я очень проголодался. Издержки работы.
— Почему ты сегодня участвовал в сражении? — спросила она.
— Это не настоящее сражение, а стычка.
— Какая разница? Ведь люди погибли.
— Ты о краснокожих или о белых?
— Обо всех.
Джеймс покачал головой:
— Думаю, ты не вполне понимаешь, что я живу их жизнью, ибо я — часть… всего этого. Я разделяю жизнь Джаррета и тех людей в набедренных повязках и перьях, которые сегодня издавали ужасные боевые кличи, тех, кто говорит на другом языке, красит лица, снимает скальпы с белых солдат. Я оберегаю их жен и детей.
— Почему ты участвовал в стычке? — повторила девушка.
— Потому что я был с людьми из группы, которую Оцеола и его друзья освободили из лагеря в форте Брук во второй день июня.
— Освободили? Говорят, что Оцеола заставил кое-кого из них бежать, не считаясь с тем, хотят они того или нет. Здесь, в доме твоего брата, я узнаю все слухи и новости.
— Мне точно не известно, что именно произошло, — уклончиво сказал Джеймс. — Я ведь не только с ними. Они редко посвящают меня в свои планы, если это связано с кровопролитием, ибо прекрасно понимают мои трудности. Я прихожу на заседания совета и высказываю мнение как представитель своего, увы, уже малочисленного племени, предупреждаю о предстоящих действиях белых солдат.
— Когда-нибудь Оцеола убьет тебя. Джеймс покачал головой:
— Ты не видела и не понимаешь его. Он знает, что я был с теми, кто направлялся на юго-запад. Когда эти люди доберутся до своих семей, я выясню, кто все еще хочет получить компенсацию правительства и уйти на запад. Никто не предполагал, что сегодня произойдет сражение. Солдаты не искали индейцев, а те уж точно не искали их.
Вода остывала. Тила посмотрела на свои руки:
— Там было столько крови!
— Впоследствии ее прольется еще больше, но ты не должна этого видеть!
— Я уже стала частью всего этого.
— Нет! Полагаешь, такое возможно за один день? Ты должна ходить в шелках и кружеве, твое место — за спинетом или на балу.
— Я помогала раненым.
— Латая семинолов, как и хороших белых солдат?
— Да!
— И я мог лежать там раненый, истекающий кровью.
— Замолчи!
— Тебе не следовало быть там!
— Я боялась, что ты лежишь там раненый, истекающий кровью.
— Тебе нечего бояться за меня.
— А ты не участвуй в сражениях!
— Неужели не понимаешь, что иногда мне приходится сражаться. Пойми и прими это. Я тут родился. Ты — нет. Отправляйся домой!
— Ты считаешь необходимым быть с воинами. А я должна быть с солдатами.
— Ну как тебе объяснить, что это не место для леди!
— Я была там, где следовало.
— Проклятие! Ты рискуешь жизнью!
— Ты тоже, притом постоянно!
— Это часть моего существования. Это не твоя война.
— У меня есть все права…
— Нет, черт возьми, нет!
Джеймс вдруг вскочил и подхватил девушку на руки. Типа задрожала от ночного холода, но он, словно не замечая этого, прижал ее к себе. Обхватив его шею руками, она прильнула к нему. Вода стекала с нее на ковер. Девушка закрыла глаза, наслаждаясь близостью Джеймса. Что бы он ни говорил ей, она ощущала жар его мускулистой груди, слышала неистовое биение его сердца. Радуясь, что он рядом, Тила смутно чего-то боялась.
Едва узнав Джеймса, она потеряла его, изведала горькое одиночество, поняла, как опасно приближаться к огню. Раньше Тила не могла бы сказать, что чувствует к Джеймсу. Однако Джаррет прав: заинтригованная им, она влюбилась в него. Ведь ее привлекло в нем именно то, что Джеймс не ищет легких путей, хочет, чтобы его принимали таким, каков он есть, борется с преследованием семинолов. С самого начала девушку пронзила мысль, что Джеймс завладеет ее сердцем и душой, ее снами и мечтами. Осознав, как он дорог ей, Тила Не испытала облегчения. Ведь этот изгой, отступник снова растворится в ночи, причинив ей страшную боль.
Она встретила его внимательный взгляд.
— Ты не смеешь так поступать!
— Не смею?
— Да, ты угрожал мне, склонившись над своим раненым другом, а потом пробрался тайком в мою комнату. У тебя повадки…
— Дикаря? — подсказал он.
— Не играй со мной!
Но Джеймс уже опустил девушку на кровать и накрыл своим телом.
— Но я ощущаю себя дикарем, — прошептал он. Его мужской запах одурманил ее, а жар груди опалил. Джеймс пробуждал в девушке желание, сладостные воспоминания, обещал несказанное наслаждение.
— Тогда тебе, может, лучше вернуться в лес?
— А может, и нет. По-моему, сейчас мое место здесь.
— И ты уйдешь, как только минует порыв. Он бросил на нее строгий взгляд:
— Тебе необходимо отправиться домой и помнить, что у меня ужасные манеры и мое место в лесу. Да, непременно запомни это!
— Не говори так! — воскликнула она. Когда Джеймс внезапно вскочил с постели, Тила задрожала от холода. Он заметался, как пантера, стремительный, стройный, грациозный. Потом сбросил с себя бриджи, сапоги и снова накрыл ее своим теплым телом.
Телом дикаря.
Джеймс никогда еще не овладевал Тилой так стремительно, не одарив ее ласками, с такой откровенной чувственностью. Девушке хотелось воспротивиться, и, разозлившись, она обрушила кулачки на его спину. Но тут же сдавленный стон вырвался из ее груди, и Тила еще теснее прижалась к нему. Наступавшая ночь обволакивала девушку, и под ее прикрытием она дала волю своим неистовым чувствам. Спустя какое-то время Тила ощутила, как Джеймс напрягся и вместе с его последним толчком тепло, словно расплавленная лава, заполнило ее. Она затрепетала от восторга и ослепительного наслаждения.
Джеймс крепко обнял ее, но вдруг вскочил, поспешно оделся и, оставив девушку в полном недоумении, стремительно исчез.
Дрожащая Тила, злясь на него и на себя, пошла к остывшей лохани. Умывшись холодной водой, она нетерпеливо растерлась и завернулась в полотенце.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46