Она продолжала раскладывать палатку, но руки дрожали и не слушались ее.
На следующее утро, после того, как Эмеральда подоила Босси, ее подозвала к себе Гертруда Вандербуш.
Платье Гертруды, как и у остальных женщин, покрылось пятнами, оборки истрепались, подол буквально отвердел от грязи. За время болезни она так высохла, что оно висело на ней как на вешалке. В глазах женщины читалась решимость.
– Эмеральда, могу я поговорить с тобой?
«Вот как, – подумала Эмеральда. – Гертруда тоже на их стороне».
Она обернулась так резко, что едва не расплескала молоко.
– Я знаю, о чем вы собираетесь говорить! Тимми мне все рассказал! Вы все мечтаете выдать меня замуж, не так ли? Отдать меня в распоряжение какого-нибудь из наших мужчин, чтобы я больше не была для вас обузой!
Гертруда вздохнула.
– Да, боюсь, что это так. Мы считаем, что от этого будет лучше всем, в том числе и тебе. Ты должна понимать…
– Нет! Не понимаю! С чего вдруг такая спешка? Оттого, что Зик Йорк попытался… напасть на меня?
– Так, значит, вот как было? Я тоже подумала, что все происходило не так, как рассказывала Марта. Но ты же ее знаешь. – Гертруда слабо улыбнулась. – Эмеральда, хорошая моя, мне кажется, что в словах Марты есть кое-какой резон. Вот и мы с мужем тоже считаем, что тебе лучше выйти замуж.
– Но зачем? Чтобы дойти до Калифорнии, мне не нужен муж. Я смогу сделать это сама!
– Сможешь?
– Конечно! Я же не одна. Пьер помогает мне. Вы же сами обещали, что он поможет. И он согласился за плату.
Гертруда с сожалением посмотрела на Эмеральду, и та насторожилась.
– Извини, Эмеральда, но Пьер… он больше не хочет на тебя работать.
– Но почему?! Гертруда замялась.
– Не знаю. Возможно, из-за того, что сказала Марта. Или по другим причинам. Да и муж против. Он считает, что если Пьер откажется на тебя работать, ты быстрее решишься выйти замуж. С мужчиной, который взял бы на себя заботу о тебе и троих детях, ты перестала бы быть обузой для остальных.
– Разве мы висим у кого-то на шее? И не собираемся висеть. Я сама поведу повозку! И Тимми мне поможет. Он уже большой.
– Ты забыла про его ногу. Он достаточно хорошо ходит, но больше двух часов не пройдет. И потом, он не сможет чинить повозку. И не забывай, что у тебя на руках грудной ребенок. Право, не знаю, как ты справишься, Эмеральда. Тебе нужен мужчина, чтобы он смог защитить тебя от таких, как Зик Йорк. Когда ты будешь замужем, остальные перестанут претендовать на тебя.
Эмеральда могла привести тысячу аргументов против такого решения. Но вместо этого она тихо прошептала:
– Но я… я хотела выйти замуж по любви.
– Эмери, что ты думаешь делать, когда мы наконец доберемся до Калифорнии? – помолчав, спросила Гертруда. – Ты когда-нибудь задумывалась о том, что тебя ждет в этой дикой стране, где полно индейцев, испанцев, грубых, жестоких людей. Это далеко не лучшее место для беззащитной женщины. Рано или поздно тебе все равно придется выйти замуж.
Слезы навернулись на глаза Эмеральды. Увы, Гертруда была права. И Эмеральда сознавала это. Никогда еще она не задумывалась над тем, какие испытания выпадут на ее долю в Калифорнии.
– Ты поймешь, что мы были правы, – тихо сказала Гертруда. – Уверена, ты поймешь. И скажешь нам спасибо.
– Я так не думаю, – неуверенно возразила Эмери.
– У тебя еще будет время подумать. Кто-нибудь из наших мужчин сможет стать тебе хорошим мужем. Ты красивая девушка. А женщины редкость в той стране, куда мы идем.
Пьер не пришел к ним утром. Когда Эмеральда пошла за ним, Труди сообщила, что он занимается стадом: его очередь.
– Но он обещал вести повозку!
– Мой папа не велел ему этого делать.
Эмери гневно взглянула на нее, и Труди опустила глаза. Труди, несомненно, тоже была «искушением» для мужчин, но ее защищала семья.
– Ну что же, придется договориться с кем-нибудь еще, – с наигранным равнодушием произнесла Эмеральда.
– Кого ты наймешь? Мартина Ригни? Его мать не велела ему даже близко к тебе подходить. И у Арбутнотов хватает забот с двумя повозками.
Эмери побрела назад, ничего не видя перед собой. Труди была права. Никто не станет ей помогать. Они заставят ее выйти замуж.
Вернувшись к повозке, Эмери увидела, что Тимми и Сьюзи пытаются погрузить вещи в повозку. Тимми что-то приказывал Сюзанне на повышенных тонах. Услышав ее шаги, он оглянулся.
– Рэд сказал, что мы сегодня пойдем предпоследними, – по-деловому доложил он.
– Вот и прекрасно, – ответила Эмери. – Где плеть? Я сегодня буду сама погонять волов.
– А где Пьер? – Сюзанна смотрела на нее округлившимися от удивления глазами.
– Он больше не будет нам помогать. Пойдем, Тимми. Не так уж все плохо. Ты поедешь на Ветерке, как обычно. А Сюзанна поможет мне с малышом. Она теперь большая девочка.
– Да, большая, – согласилась Сюзанна.
Неприятности начались сразу же. Эмеральда не умела управляться с плетью, хотя и часто видела, как это делается. В какой-то момент она слишком сильно ударила вола и вскрикнула от ужаса: ей всегда претило причинять боль животным.
Оставив плеть в повозке, она попыталась обойтись без нее. Но большие, неповоротливые быки уже привыкли к ее щелканью и, не услышав знакомого звука, только беспомощно вертели головами. Пришлось вновь взять в руки плетку. Эмеральда старалась избегать взгляда больших карих глаз несчастных животных.
Проблемы были и с Кальфом. Вначале его несла в тряпичной люльке Сюзанна, так как Эмеральда не могла щелкать плетью, когда на шее висела люлька с ребенком. Но уже через час Сюзанна выбилась из сил. Ребенок был слишком тяжел для нее.
Пришлось уложить малыша в повозку, но там он начал кричать как сумасшедший. Во-первых, оттого, что перестал чувствовать тепло человеческого тела, а во-вторых, оттого, что повозку без рессор нещадно трясло. Эмери испугалась, что малыш может получить травму. С унылым видом она поплелась к повозке Вандербушей за помощью. Гертруда сидела в повозке и что-то вязала.
– Не мог бы кто-нибудь из вас помочь мне с малышом? – спросила она. – Может, Кэтти смогла бы его понести немного? Или вы его подержите?
Гертруда покраснела.
– Эмеральда, я знаю, что ты считаешь нас жестокими. Но разве ты не видишь, что у тебя нет выбора? Ребенок отнимает все твое время. Что ты будешь делать, если вдруг сломается ось? Это может произойти в любой момент. Ты знаешь, как ее отремонтировать?
– Не знаю.
– И что? Как ты будешь чинить ее?
– Думаю, что кто-нибудь из мужчин мне поможет.
Гертруда вздохнула.
– У мужчин хватает своих забот. А как ты собираешься переправляться через реку? Или подниматься на гору? Или в конце концов, если кто-то из мужчин будет домогаться тебя, как Зик?
– Не знаю.
– Я возьму малыша. Но только на сегодня, – наконец сказала Гертруда, протягивая руки к ребенку. – За него не беспокойся. Я позабочусь о нем. Но все же подумай над тем, что я тебе сказала. Поняла?
И Эмеральда стала думать. Все складывалось так, что выхода у нее не было. Никто не приходил на помощь, когда она изо всех сил подгоняла волов по каменистой, усеянной осколками земле. Она с ужасом поглядывала на повозку, раскачивающуюся из стороны в сторону на вихляющихся колесах. Был момент, когда одно из них едва не слетело с оси. Ей самой приходилось смазывать их, поднимая повозку за заднюю ось. Руки и платье ее были в грязи. Эмери понимала, что ни на кого не может обижаться, у всех своя работа, все заняты: каждая из повозок требовала постоянного внимания.
В полдень они остановились на отдых. Облегченно вздохнув, Эмеральда принялась разводить костер. Все ее тело ныло. Она знала, что выглядит ужасно. Потные пряди волос выбились из-под капора, лицо покрывала испарина, платье тоже было влажным от пота, юбка – в колесной мази и грязи.
Оглядев себя, Эмеральда горько усмехнулась. Кто сейчас захотел бы взять ее такую?
Тимми тоже сник. Он сидел в тени повозки и ни о чем не спрашивал. Сюзанна, присев на корточки рядом с братом, играла маленькими камешками, которые собрала по дороге. Оба избегали ее взгляда.
Эмеральда умылась и поставила кипятить воду для кофе. Она раскладывала остатки пирога с зайчатиной, когда заметила приближающихся мужчин. Все холостые мужчины лагеря, словно сговорившись, пришли взглянуть на нее.
Первым подошел Бен Колт, высокий, желчный, высокомерный, без тени улыбки на узком лице. И хотя Эмери знала, что он влюблен в нее, в нем было что-то такое, что внушало ей тревогу. Нет, она никогда не станет женой Бена.
Вторым подошел Мартин Ригни. Ему было всего восемнадцать – высокий, неловкий, словно подросток, который хочет казаться взрослым. Он смотрел на нее горячо, но опасливо. Если она станет его женой, ей придется всю жизнь иметь дело с его мамашей. Нет, это не для нее.
Рэд Арбутнот пришел в сопровождении своих двоих сыновей. Они разговаривали и, казалось, не замечали ее. Но она чувствовала, что ее обсуждают, словно товар, выставленный на продажу.
Ну что же, можно выбрать Рэда. И пусть ему шестьдесят пять, но он еще вполне в силе.
Мэтт – рыжеватый, веснушчатый крепыш. Питер очень похож на брата, только более угрюмый. Все они неплохие ребята, но она не испытывала к ним ни Любви, ни страсти, ни хотя бы расположения. Ее влекло только к Мэйсу. Любой брак с кем-нибудь из них был всего лишь сделкой: ты мне – я тебе.
Следующим подошел Уайт Тетчер. Он был на дюйм ниже ее и хорохорился, словно ярмарочный петух. Он был прощелыгой, авантюристом, шарлатаном, мечтавшим завоевать Калифорнию своими патентованными лекарствами. Эмери попыталась представить себя рядом с ним за игральным столом или участницей презентации его лекарств и горько усмехнулась.
Даже Билл Колфакс, словно ненароком, прошелся около ее костра. Вот уж за него она точно никогда не выйдет. Зик Йорк был последним, кто «совершенно случайно» проходил рядом. Только Мэйс Бриджмен не пришел.
Эмери знала, что Мэйс вернулся в лагерь. Она видела его, занятого починкой уздечки. Но он предпочёл сделать вид, что не замечает ее, и вскоре присоединился к трапезе Уайта Тетчера.
«Ну что же, – думала Эмеральда, – он держит слово, которое дал. И, конечно, ничего не сделает, чтобы спасти меня».
Обеденная стоянка казалась бесконечной. Эмери едва притронулась к еде. Всю работу она делала автоматически, мысли ее были заняты другим.
«Мэйс! – кричало ее сердце. – Мэйс, как же ты можешь?!»
Наконец отдых кончился, и вновь она сосредоточилась на управлении повозкой. Никогда переход не казался ей таким долгим и утомительным. Солнце палило так, что каждый шаг давался с трудом. Она поймала себя на том, что смотрит на повозку со злостью и страхом. Ей тут же вспомнился Оррин: как он дрожал над колесами и осями! Только бы они выдержали! Только бы продержаться…
Хорошо, что Кальф с Гертрудой. Но это сегодня, а завтра?..
Когда солнце уже опускалось, один из волов, самый слабый, отказался тянуть. Она щелкала рядом с ним кнутом, но вол только уныло смотрел на нее.
Эмеральда стерла с лица пыль, почувствовав ее горьковатый вкус во рту. Если падет этот вол, у них останется всего пять. Придется облегчить повозку. А что, если умрет еще один?
«Неудивительно, что Оррин постоянно был раздражен, – подумала она вдруг – Есть от чего портиться настроению».
Когда они остановились на ночлег, Эмеральда пошла к Гертруде.
– Я… Боюсь, вы оказались правы, – сказала она так тихо, что Гертруда подалась вперед, чтобы расслышать ее. – Наверное, мне действительно нужен мужчина в помощь.
– Я знала, что ты придешь к этому выводу, – ответила Гертруда. – Прости, дорогая.
Глава 30
Одинокий Волк устал. Рана, оставленная пулей на его правой руке, болела, несмотря на все растирания и мази. Раньше ему не раз приходилось испытывать боль, много шрамов оставили на его теле враги, не раз он попадал под камнепад в горах, подвергался нападению диких зверей, и всегда все обходилось. Но на этот раз его ранил белый человек. Наверное, в рану попал какой-то незнакомый ему яд.
Одинокий Волк покинул лагерь, оставив женщин хоронить мертвых и заботиться о раненых, и вот уже несколько дней следовал за караваном, стараясь держаться так, чтобы его не заметили. И это ему удавалось. Белые люди были наивны, словно дети. Они вели себя так неосторожно, что Одинокий Волк постоянно видел их. Весь маршрут был как на ладони. Вот прошла одна повозка, следом – другая, оставляя на земле глубокие шрамы. Вот и свежие отметины пребывания белых: разбросанные повсюду, где проходил караван, предметы. Безумцы! Их лошади и волы выедали плеши в побуревшей летней траве, которой не так много осталось.
Одинокий Волк знал, что белых не волнует то, что они делают с землей. Зачем, спрашивал он себя, они покинули свои земли и идут сюда? Для чего им нужно все больше и больше земли?
Он не мог с уверенностью ответить себе, зачем последовал за караваном. Может, из-за того, что белые убили его воинов, или из-за того, что превратили в кровавое месиво руки Встающего Солнца?
А может, всему виной была Зеленоглазая Женщина? Он спросил ее, как часто делают с пленницами, хочет ли она стать его женой, и она ответила согласием. Но слова ее ничего не стоили. Она сбежала…
При мысли о ней Одинокий Волк каждый раз испытывал жгучую боль. Он вспоминал ее кожу, бледную, как лунный свет, как снежные шапки на горных вершинах, и глаза, зеленые, как трава весной.
Он потерял Зеленоглазую Женщину и хотел ее вернуть. Она постоянно снилась ему. В странных, тревожных снах он продирался к ней сквозь густой подлесок с неистовой настойчивостью, но так и не достигал ее.
Он не знал, что означают эти сны. Однако прекрасно понимал, какой опасности подвергает себя, следуя за караваном белых в одиночку. При всем своем тупоумии белые имеют ружья, которые могут убивать и ранить на большом расстоянии.
Но среди белых был один такой же хитрый и умный, как индейцы. Это он почти вплотную подобрался к лагерю и сутки пролежал в ручье незамеченным. Это он освободил Зеленоглазую Женщину и изуродовал руки Встающему Солнцу.
Одинокий Волк с удовольствием бы встретился с этим белым в честном бою.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45