Откуда все-таки он столько знает? И на кого работает?
Вот ведь в чем загвоздка. В трех-четырех предложениях этот незнакомец обрисовал самый тщательно оберегаемый секрет Рамиреса. Если ему известно о связи Рамиреса с семьей Хуэрра и о горной дороге в Америку, значит…
– Рейнолдо, я все вижу. Ты боишься этого гринго. Одно слово – и я прикончу его. Тебе не о чем беспокоиться.
– Крути баранку, тупица, – оборвал его Рамирес.
Оскар сегодня изрядно действовал ему на нервы. Пять лет назад, когда Рамирес его нашел, тот был таксистом и поставлял девочек американским студентам в Тусоне; теперь этот недоумок возомнил себя его правой рукой. Рамирес сплюнул в окно.
– Фары. И не гони так.
– Да, Рейнолдо.
Фары погасли.
– Подфарники-то оставь, идиот.
Оскар немедленно включил слабые оранжевые огоньки.
Фургон покатил по ухабам дальше, и Рамирес достал пластинку жевательной резинки. Вскоре они выбрались на перевал. Далеко внизу виднелись два грузовичка: американский, маленький и хорошенький, и его собрат, более крупный и менее аккуратный, неуклюже переваливающиеся через холмы. Огонь их фар был виден на много миль окрест. Рамирес был не из тех, кому нравится любоваться видами; сейчас он смотрел совсем в другую сторону.
– Вот она, – внезапно сказал он. – Матерь божья, чуть не проглядел. Стар я стал для этого ремесла.
Оскар ударил по тормозам, и на один головокружительный миг фургон занесло на гравии. Рамирес метнул недобрый взгляд на идиота Оскара, который побелевшими пальцами сражался с рулем. Но грузовик не подвел. Рамирес вылез, чертыхаясь и кутаясь в куртку. Ну и холодрыга на этой верхотуре. У тех, что в кузове, нет пальто, они, должно быть, дрожат и жалуются на холод. А гринго?
Изо рта шел пар. Руками в перчатках Рамирес нашарил в кустах что-то туго натянутое, дернул и открыл грубые ворота, небрежно замаскированные ветками. За ними обнаружилась узкая дорожка, ведущая в сторону от главного проселка.
– Готово, – бросил он.
Фургон бочком протиснулся в ворота. Его повело и начало заносить. Оскар отключил сцепление, и автомобиль накренился, начал скользить под горку, окруженный тучей пыли; казалось, он вот-вот упадет. Но в конце концов машина очутилась на еще более узкой дороге и остановилась. Рамирес захлопнул ворота и спустился по склону вниз.
Фургон вновь продолжил свое головокружительное путешествие в темноте. Рамирес высовывался из кабины и следил за дорогой. Работенка была нелегкая. Дважды болван Оскар едва не погубил их всех, и лишь крик Рамиреса "Нет! Нет! Матерь божья!" заставлял его затормозить в считанных дюймах от края пропасти. Это были игры для ребят помоложе, и сердце у Рамиреса гулко бухало. Однажды он даже сам вышел и зашагал впереди, остро чувствуя вздымающиеся вокруг темные пики, звезды, обжигающе холодный ночной воздух и полумесяц, от вида которого ему становилось не по себе. Никогда еще он не видел этих мест в белесом лунном свете. Рейнолдо перекрестился и дал обет поставить свечу Деве Марии.
– Глуши мотор, – приказал он наконец.
Он выбрался из кабины и двинулся к дверям фургона.
Если он вообще собирается действовать, момент настал.
Мексиканец вытащил пистолет и открыл двери. В ноздри ударил запах сбившихся в кучу тел.
– Идемте, ребятки. Ничто больше не стоит на вашем пути к американским денежкам, – пошутил он по-испански и отступил, глядя, как люди проворно выскакивают из фургона.
Они выбрались по одному – пятеро юнцов и мужчина постарше, дрожа на пронизывающем ветру. Рамирес ждал, не зная, как ему быть.
Он немного попятился и прошептал:
– Эй, гринго, выходи. Мы ждем. Тут не жарко.
Из фургона не доносилось ни звука.
– Эй? Ты что там, вывалился? Да что с этим hombre Парень (исп.). (Здесь и далее, кроме особо оговоренных, прим. перев.)

такое, а?
Он заглянул в фургон, присмотрелся, пытаясь различить…
Удар повалил его наземь. Не успел он подняться, как незнакомец набросился на него. Лезвие ножа захолодило кожу.
– Patron, patron! – завопил Оскар и бросился к ним с дробовиком.
Из пальцев Рамиреса вырвали пистолет, незнакомец поднялся и отступил.
– Эй, – позвал Рейнолдо. – Без глупостей. Пушка для твоей же безопасности. От federates. Федералы (исп.).


– Что мне делать, patron? – спросил Оскар.
– Скажи ему, чтобы он бросил дробовик, – велел незнакомец.
– Брось его, – крикнул Рамирес.
Ружье упало на землю.
– А теперь поднимайся, – приказал мужчина.
Рейнолдо поднялся на ноги, тряхнул головой, по которой был нанесен удар чем-то тяжелым, металлическим.
– Я просто проверял, не вытряхнуло ли тебя на ухабе, – сказал он. – У тебя в руках пушка. Не делай резких движений.
Высокий зашвырнул пистолет в кусты. Рамирес отметил, что он приземлился неподалеку от кактуса-сагуаро, похожего на распятие. Ничего, по пути обратно можно подобрать.
– Все нормально? – спросил он. – Больше никаких пушек. Мир.
– Идем, – бросил мужчина.
Рейнолдо зашагал вперед, протиснулся сквозь группку стоявших. Дожидаться, что будет делать высокий, он не стал. Он еще немного прошел по дорожке, остальные гуськом потянулись за ним. Луна заливала пейзаж неярким мертвенным светом. Рамирес обернулся и заговорил по-испански, быстро и деловито.
– А теперь повтори для меня, – потребовал высокий. – Я не говорю по-вашему.
– Я просто объяснил им, что делать дальше. Сейчас двести метров вниз по склону. Там будет плоское место, переправитесь через ручей, потом между деревьями. Дальше овражек и последнее поле. Понятно? Без подвоха. Истинная правда. Просто прогулка при луне. На той стороне будут ждать мои compadres. Друзья (исп.).

И ты у дядюшки Сэма.
– Делай дело, – велел мужчина.
Рамирес повел их вниз по склону, кляня себя за глупость и стараясь не слишком оплакивать упущенное состояние. А hombre-то оказался не дурак!
Почва была каменистая и предательская, покрытая кактусами, опунциями и прочей злокозненной низкорослой растительностью, которая так и норовила зацепиться и оцарапать. Луна струила свой призрачный свет, невесомый, как пыль. Рамирес провел языком по пересохшим губам. Редко-редко между кустарниками попадались деревца, корявые карликовые дубки, а он все вел свою неуклюжую группку, пока последние деревья не остались позади. Они вышли к ручью, сейчас пересохшему, перепрыгнули через русло и в конце концов собрались на краю залитого лунным светом луга.
– Подождите тут, muchachos, Ребята (исп.).

– велел он.
За его спиной слышалось их тяжелое дыхание.
Рамирес поспешил вперед. Там была обещанная гарантия: прихотливая шутка природы, вымоина в песчанике, углублявшаяся до тех пор, пока не просели верхние слои почвы и не образовалась впадина, внезапная, неожиданная, не отмеченная ни на одной карте ложбина в самом сердце непроходимых во всех прочих местах гор. Сюда вела лишь эта заброшенная дорога, к этому месту, где мог пройти человек, где не было возведено ни одной изгороди, где не ступала еще нога ни одного пограничника. Рамирес обнаружил его в шестьдесят третьем и с тех пор переправлял через него наркокурьеров – три-четыре раза в год, в безлунные ночи, и ни разу еще не попался.
Но никогда прежде он не делал этого при луне. Он взглянул на белесый серпик над головой – холодный, равнодушный.
И перекрестился.
Потом вгляделся в даль. Лицо овевал прохладный ветерок.
Он вытащил из кармана куртки сигнальный фонарь.
Там, на той стороне, если они сдержали слово, его сигнала ждут двое американцев.
Пресвятая матерь, пусть они окажутся там. Пусть они окажутся знающими свое дело, исполнительными гринго, которые чтят договоренности.
Рамирес дважды мигнул фонарем.
Давайте же, черти бы вас драли. У вас было полно времени подготовиться. И деньги обещаны немалые.
Истекла минута.
Ну же!
Две вспышки в ответ.
Рамирес поспешил обратно.
– Готово, – сообщил он. – Осталось еще полкилометра. Там вы расплатитесь – так, amigos? Оттуда вас окольными тропами отведут в Ариваку. К восходу солнца вы уже будете в американском Ногалесе.
– Благодарение Святой Деве, – пробормотал кто-то.
– Спешите, черт бы вас побрал. Там ждать не станут. И ты тоже, гринго.
Они гуськом прошагали мимо него, norteamericano последним, с рюкзаком на плече.
Прощай, странный человек. Надеюсь, я никогда больше тебя не увижу.
Они осторожно пробирались по залитой лунным светом ложбине. Вскоре Рамирес потерял их из виду, несмотря на луну. У них все получилось, получилось без труда, а потом вдруг ударил луч прожектора и пронзительный голос рявкнул из громкоговорителя:
– Manos arriba! Manos arriba! Руки вверх, руки вверх, сукины дети!

* * *

Они замерли. Рамирес наблюдал.
"Мать-перемать, старая шлюха", – пронеслось у него в голове.
– Ни с места, amigos! – загрохотал голос откуда-то сверху. – Давайте, руки вверх! Вверх, говорят! Manos arriba!
Пойманные застыли с поднятыми руками, словно пригвожденные лучом прожектора.
"Пора уносить ноги, – подумал Рамирес. – Господи Иисусе!"
"Беги, ради бога, беги!" – приказывал он себе.
И оставался смотреть как завороженный.
В круге света показался американский офицер в темно-зеленой пограничной форме и в кепке-бейсболке, с ружьем в руке.
– Лицом вниз! Вниз, черт бы вас побрал. Descendente pronto!
Люди на освещенном пятачке принялись в панике переглядываться. Один, совсем молоденький паренек, обернулся к Рамиресу. Гринго стоял прямо.
– Вниз, вниз, я сказал! – гаркнул пограничник.
Они опустились на колени. Офицер подошел сзади и носком ботинка толкнул одного на песок. Остальные повалились сами.
– Джимми, свяжись еще раз с вертолетом.
– Они уже летят, – послышался голос откуда-то из темноты.
Фортуна. Слепая фортуна – истинный закон мироздания. Рамирес клял свою мать за то, что родила его, и себя самого за то, что забыл о Святой Деве. Он дал обет, что изменится, торопливо перекрестился и сплюнул в пыль.
Это явно была не облава, его не предали. Иначе здесь их сейчас были бы сотни, с мегафонами и пулеметами. И federales с его стороны границы. Ему уже доводилось такое видеть, там, внизу, а однажды даже пришлось полночи бежать с пулей в боку. А здесь были всего два безмозглых гринго на грузовике. Им повезло, а Рамиресу – нет, и чужаку с миллионом долларов в рюкзаке тоже. Судьба, шлюха, как и его мать, беззубая разносчица триппера с ленточками в сальных волосах, насмеялась над ним, плюнула ему в лицо.
Пограничник обошел лежащих и встал перед ними с ружьем в руках, беспокойно переминаясь с ноги на ногу.
– Свяжись с ним еще раз, Джимми.
– Я только что с ним говорил. Он уже летит.
Они собирались дождаться вертолета с подкреплением, прежде чем обыскать пленников и заковать их в наручники.
"Если Длинный собирается что-то делать, лучше ему не медлить", – подумалось Рамиресу.
Если бы у него был «питон», он мог бы выстрелить в прожектор или даже в патрульного. Но это гнилое дело – стрелять в norteamericanos. Они все сумасшедшие, потом тебя из-под земли достанут. Не говоря уж о том, что их разделяло две сотни ярдов – немало для пистолета, даже для кольта.
Рамирес снова присмотрелся. Долговязый человек распластался по каменистой земле. От пальцев до рюкзака – считанные дюймы.
Гринго, делай же что-нибудь, и немедленно. Они упрячут тебя за решетку лет на сто, если поймают.
Рамирес нервно потер губы.
Издалека донесся рев двигателей, низкий и ритмичный, он нарастал с каждой минутой.
– Это они, – крикнул тот, что был в грузовике.
– Ладно, – отозвался пограничник с ружьем, отступил на шаг назад и сделал пол-оборота в сторону.
Все произошло молниеносно. Патрульный повернул голову на звук. Долговязый словно бы удлинился еще, и в руках у него в мгновение ока возникла небольшая пушка с тупым стволом; из дула вырвался огонь – пограничник упал.
"Пулемет! Маленький пулемет!" – понял Рамирес, изумляясь такому сокровищу.
Остальные бросились из пятачка света врассыпную. Торопливо грянул выстрел, пуля фонтанчиком взмела пыль у ног Длинного. Тот вскочил, держа оружие двумя руками, тщательно прицелился и застрочил по машине на гребне горы. Рамирес услышал звон бьющегося стекла и лязг металла, вспарываемого пулями. Прожектор погас. Длинный припал на одно колено и проворно сменил магазин. Потом поднялся, выпустил новую очередь, и грузовик полыхнул маслянистым рыжим пламенем, расцветившим и накалившим ночь.
Рамиреса обдало пылью и жаром от взрыва, и он заморгал. Перед глазами от яркой вспышки плавали лиловые круги. Он проморгался, чтобы изгнать их, и снова стал смотреть на завораживающее зрелище перед ним. Пылающий грузовик освещал ложбину.
Длинный подобрался к упавшему пограничнику. Рамирес в изумлении смотрел, как он склонился над человеком, которого только что убил и, похоже, закрыл ему глаза. Потом одной рукой перекатил распростертое тело на бок и повернул его лицом к Ногалесу. А затем подхватил свой рюкзак и скрылся в темноте.
Стрекот вертолета стал оглушительным. С земли вздымались тучи пыли, и Рамирес начал различать темные очертания с помаргивающими огоньками. Из иллюминатора прорезался луч прожектора, заиграл на камнях.
Рамирес отступил. Он понимал, что не пройдет и часа, как здесь будут federales, вызванные на подмогу пограничниками. Он понимал, что появятся еще американцы, и еще, и еще. Он понимал, что лучше уносить ноги, пока не поздно. Только бы американцы не нашли его compadres-гринго, которых, без сомнения, спугнул приближающийся патруль. Если их поймают и заставят говорить, они сдадут Рамиреса с потрохами…
Он перекрестился.
"Пресвятая Дева, я лгал и мошенничал, крал и убивал, только спаси своего грешного сына".
Торопливо спускаясь по склону в лунном свете, он горячо молился. Впереди показался фургон, и он понял, что выпутается. Он даже задержался у кактуса, чтобы подобрать пистолет.
– Что случилось? – спросил Оскар. – Матерь божья, я уж подумал, что началась война.
– Матерь божья, она и началась, – сказал Рамирес, думая о высоком мужчине, потому что внезапно ему открылась истина: он видел воина.

Глава 2

Озадаченный представшим его глазам зрелищем, Билл Спейт остановил свой «шевроле» у обочины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55