Героический танец наполнил комнату, напомнив ей о галантном прошлом Польши. Он унес ее в мир великой музыки, в котором прежде она так часто находила утешение. Звуки всплывали из глубины ее души, и она воспроизводила их мастерски. Умение хорошо играть на фортепьяно она приобрела с детства.
Полонез сменился вальсом, тоже Шопена, потом сонатой Бетховена. Она сыграла «К Элизе» – пьесу, так часто исполняемую начинающими пианистами, и про себя улыбалась событиям прошлого, связанным с ней.
«Голос прошедших дней» вызвал воспоминания о Джульетте, которая всегда кокетничала, когда пела. Уильям прекрасным баритоном спел тихонько отрывок из хорового припева, но замолчал, как только Виола вернулась к сольной партии.
Все шло так хорошо, что Виола взялась за шопеновский «Полонез ля бемоль мажор». Она всегда любила его и во время войны много месяцев посвятила его освоению. Ее пальцы запнулись на первом же хроматическом пассаже, и звуки смолкли.
Виола положила руки на колени. Подержав их так, она попробовала снова, уже медленнее. Но у нее опять не получилось, хотя она хорошо разогрелась. Видимо, пальцы у нее стали негибкими, их прежняя беглость потеряна – слишком долго она не упражнялась.
Виола наклонила голову и постаралась успокоиться, затем снова сыграла упражнения для начинающих. Все три месяца, проведенные у Донована, она должна будет пользоваться каждой минутой, чтобы восстановить гибкость пальцев.
– Золотце, – услышала она, почувствовав за спиной его теплое дыхание.
– Мистер Донован. – Она хотела повернуться, но он сгреб ее в охапку. – Что вы делаете?
– Устраиваюсь. – Именно так он и поступил, сев в большое кресло с видом человека, готового к длительному домашнему отдыху.
Виола уставилась на него. Он не переставал ее удивлять.
Донован поцеловал ее волосы. Виола постепенно расслаблялась рядом с ним.
– Не нужно ли настроить пианино, золотце?
– Нет, оно в прекрасном состоянии, – успокоила его Виола.
– Хорошо. Но все равно надо будет раз в неделю приглашать настройщика. Он один из независимых искателей, и лишние деньги ему не помешают.
– Благодарю вас. – Виола уютно расположилась рядом с ним и думала о том, что именно она еще сыграет, благо очень многие вещи она знала на память. В Рио-Педрасе не существовало музыкального магазина.
Донован снова поцеловал ее в волосы и в лоб. Его дыхание, теплое и мягкое, касалось ее кожи. Она пошевелилась и наклонила голову, чтобы ему стало удобнее. Что-то про-клокотало у него в горле, и он уткнулся в нее носом. Она замурлыкала и наслаждалась его нежными ласками.
– Мистер Донован. – Она вздохнула, когда он поцеловал ее в щеку.
– Уильям. – Он снова ткнулся в нее носом. Виола заморгала.
– Уильям? Вы хотите, чтобы я называла вас по имени, сэр?
– Когда мы наедине, золотце. – И он поцеловал ее в губы.
Когда он поднял голову, она посмотрела на него и, поняв его намерение, сдалась перед спокойной решимостью, увиденной в его глазах.
– Хорошо, Уильям, – согласилась она.
– Славная девочка.
Он снова начал обольщать ее: осторожно исследовал ухо и добрался до мочки. Полизал мочку и теплые точки пульса за ухом, пока она не задрожала и выдохнула его имя.
Он сосал ее мочку в таком ритме, от которого внутри у нее начало что-то сжиматься и разжиматься. Постепенно в ней разгорался огонь.
– Раздвинь ножки, золотце.
Она послушалась не рассуждая, больше заинтересованная в его поцелуях. Его пальцы нашли ее шею сквозь тонкий шелк, и он стал целовать ее.
– Ах, Уильям, – простонала она. Все ее существо сосредоточилось на его прикосновениях, на чарующем впечатлении, которое он производил на ее женскую плоть. Она горела, пылала, не могла усидеть на месте. Она корчилась у него на коленях, не думая о том, как шерстяная ткань его брюк трет ее. Кожа у нее такая чувствительная, что, пожалуй, вся будет исцарапана.
– О Господи, что вы со мной делаете? О Боже мой, – стонала она.
Когда она пришла в себя, оказалось, что она сидит на нем верхом. Шелковых китайских штанов на ней уже не оказалось. Она заморгала, пытаясь осознать, что произошло.
– Ах, Уильям, – робко спросила она. – Что мы делаем теперь?
Смех перекатывался у него в груди, но когда он ответил, голос у него звучал совершенно пристойно.
– Где теперь мой дружок, золотце?
Виола густо покраснела и спрятала лицо у него на груди.
– Отвечай, Виола.
– Во мне, – через силу проговорила она, снова пряча лицо.
– Теперь пора тебе научиться новому упражнению.
– Что вы имеете в виду?
– Ты прекрасная пианистка, золотце. Сколько времени ты практиковалась, чтобы научиться такой беглости?
– Несколько лет, – честно призналась она.
– Телесные умения тоже требуют прилежной практики.
– Так миссис Смит и говорила, – заметила Виола, откинув голову назад, чтобы видеть его.
– Она права. Как твоим пальцам нужно тренироваться, чтобы стать хорошей музыкантшей, так же нужно тренироваться и твоим внутренним мускулам.
– А что такие тренировки дадут, Уильям?
– Во-первых, укрепят твою выносливость. А также ты можешь использовать свои мускулы, чтобы ласкать меня.
– Ласкать?
– Вот именно. Теперь сожми меня крепче изнутри. – Виола послушалась, зная, что лицо у нее горит от стыда.
– Теперь сделай так еще раз, но досчитай до трех.
– Зачем?
– Делай, что я говорю.
Она сделала. Но все ее тело мучительно ныло от желания. Теперь, когда она знала, какую радость можно найти в его объятиях, она хотела достигнуть высшей точки, а такая игра, которую он предлагал, ей ни к чему.
– Уильям, прошу вас, вы не можете просто взять меня? – просила она.
– Нет. Повтори еще раз.
– Уильям, – застонала Виола, снова сжав его. Господи, как же ей хотелось большего. Предвкушение росло. Дуновение свежего воздуха коснулось ее разгоряченного лица, и она вздрогнула.
Хуже всего то, что оба они одеты выше пояса, что совсем непристойно, скандально и очень возбуждало. Она обняла его за шею, испытывая наслаждение от того, как его шерстяная куртка трется о ее голую кожу сквозь шелк. И она опять вздрогнула.
– Что, если нас кто-нибудь увидит? – прошептала она.
– Никто не войдет ни в гостиную, ни в спальню, ни в ванную, если дверь закрыта, пока их не позовут. Повтори еще раз, Виола. Ты сделала это трижды, а должна сделать еще семь раз.
– Семь? – заныла Виола. – Семь? Я не могу ждать так долго.
Уильям шлепнул ее по заду. Она ахнула, дернулась, потом сделала, как он велел.
– Еще. – Голос его звучал неумолимо. – И считай их.
– Вы мучаете меня, Уильям! Мучаете, дьявол вы этакий!
– Чем быстрее ты все проделаешь, тем быстрее получишь то, что заслужила.
Виола выругалась, но подчинилась. Она вся горела, она хотела получить наслаждение, которое мог дать только он. Но он продолжал:
– Шесть.
– Нет, семь, – возразила она. – Что я сделала, чтобы терпеть такие муки?
– Еще три раза, – приказал он.
– Пытка какая-то, – пробормотала она. – Восемь. О Господи, – всхлипнула она. – Девять. Десять, черт побери!
Вдруг Уильям обхватил ее бедра и усадил на себя Виола задохнулась, и волны наслаждения побежали по ее телу все быстрее и быстрее.
– Еще, еще! – И она вцепилась зубами в лацкан его куртки, чтобы заглушить свои крики.
– Тебе придется делать такие упражнения регулярно, золотце, – заметил Уильям спустя несколько минут, когда все закончилось. Он расстегивал ее шелковую тунику.
– Да, Уильям, – кивнула Виола, больше, однако, обращая внимание на контраст между его загорелыми пальцами и своей белой кожей.
– Десять раз в наборе, три набора в день. Без меня. – Он провел пальцем по ее вене.
Виола счастливо вздохнула, а потом поняла, что он сказал.
– Без вас? Но тогда будет совершенно невыносимо.
– А разве занятия на пианино легкие?
– Нет, конечно, нет.
– Начнешь с завтрашнего дня, золотце.
– Да, Уильям. Но вы, наверное, либо имели порочную учительницу, либо обладаете прирожденным талантом выдумывать такие пытки.
Уильям рассмеялся.
Глава 8
Уильям еще раз провел пони по кругу, подбадривающе хлопая длинным хлыстом сзади, стараясь рассмотреть, не покалечена ли лошадь. Как все остальные лошади в Лайонсгейте, Дейзи хорошо откормлена и обычно более чем довольна своей участью.
Но вчера две обучающиеся в Лайонсгейте леди погнали из деревни свои двуколки, запряженные пони, и одна двуколка перевернулась. Пока что пони чувствовали себя лучше, чем их погонщицы: одну глупую особу леди Ирен немедленно выгнала за нарушение правил, а другую заперла в ее комнате на неделю. Если бы пони пострадал, учащуюся тоже отослали бы домой.
Уильям улыбнулся, глядя на ровный аллюр Дейзи. Он тоже повзрослел за год, прожитый в Лайонсгейте, вырос и округлился. И уже не походил на долговязого подростка, а на молодого человека. Его сбережения тоже выросли, и до такой степени, что теперь денег больше чем достаточно, чтобы купить билет на пароход.
Но он все еще оставался здесь. С самого начала он заинтересовался, чему здесь обучают. Теперь, когда он лучше знал курс обучения, ему страшно захотелось стать учащимся, что оказалось невозможно.
Лучшие семьи Европы присылали сюда своих юношей и девушек обучаться выездке. Некоторые из слуг, давно живущих в поместье, помогали в обучении, но всегда в качестве живых подпорок: они собирали куски шелка, которые отрывались от вечерних платьев учащихся, поддерживали стесненных и хихикающих особ женского пола, чтобы они не свалились с лошади, предоставляли джентльменам коллекцию тростей на выбор.
Уильям хотел большего. Он хотел обрывать платья, связывать женщин, бить их тростью, пока они не достигнут высшей точки. Теперь его оценили как конюха, который умеет обращаться с кнутом, но он мечтал научиться употреблять кнут так, чтобы доставлять удовольствие женщинам. Уильям жаждал узнать то, о чем шептались и что вызывало стоны за закрытыми дверями, пока он стоял на страже глубокой ночью.
О, он тоже получил удовольствие от женщин здесь, впервые в жизни. Шлюх, которых можно встретить в глухих проулках Коба, с их жадностью и болезнями, он всегда остерегался. Но атмосфера в Лайонсгейте поощряла чувственные развлечения, и он пользовался ими, потому что имел доступ к кондомам.
Слугам не запрещалось ублажать друг друга, если только мужчины пользовались кондомами, щедро предоставляемыми леди Ирен, и Уильям доставлял удовольствие служанкам и себе самому, но ему казалось мало.
Он решил не уезжать отсюда, пока не узнает, как довести женщину до самого края ее женственности, обрушить на нее поток наслаждения и боли и заставить поверить ее, что она богиня.
Он еще не придумал, как убедить леди Ирен, что ему нужно пройти курс такого обучения.
– Доноваи.
Уильям повернулся и поклонился.
– Да, миледи?
– Ты не знаешь, где О'Коналл? – Леди Ирен одета в платье для лрогуяок, значит, она скорее всего только что вернулась с прогулки к водопаду, одному из своих излюбленных мест уединения.
– Он там, в павильоне, миледи, с лордом Филиппом и леди Аурелией. – Уильям не стал добавлять, что лорд Филипп – нервный дурак, которого с трудом выносят лошади. Или что пони всегда становились покладистыми с леди Аурелией.
Леди Ирен поджала губы и внимательно посмотрела на Уильяма.
– Беги и пришли его сюда ко мне сию же минуту. Можешь остаться в павильоне вместо него.
– Да, миледи.
– Еще одна вещь, Донован.
– Миледи?
– Как ты думаешь, маленькая Дейзи поправится?
– Да, миледи. Просто вчера она малость перепугалась, вот и все.
– Ладно. Тогда поторопись, Донован.
Уильям поклонился. Он передал Дейзи другому конюху и помчался вниз по холму. Леди Ирен не терпела медлительности в выполнении ее приказаний.
Павильон представлял собой имитацию шатра турецкого паши и выглядел безвкусным сооружением размером с очень большую беседку. Его спроектировал и выстроил много десятилетий назад тот же архитектор, что создал увеселительный дворец принца Уэльского в Брайтоне. Павильон имел паровое отопление от бойлера, работающего на угле, так что находившиеся в нем могли вообразить, что находятся в арабской пустыне, а не в сельской местности Ирландии. Внутри Уильям никогда не бывал.
Подойдя к павильону, Уильям увидел О'Коналла, тот вышагивал перед строением. Порядки, заведенные в Лайонсгейте, требовали, чтобы один слуга всегда находился в пределах досягаемости ради удобств гостей и их безопасности. Молодые люди обменялись парой слов, потом О'Коналл побежал к помещичьему дому, а Уильям занял его место.
Лорд Филипп и леди Аурелия, видимо, неплохо развлекались, судя по очень громким хлюпающим звукам, доносившимся из павильона. Пульс у Уильяма забился быстрее, он представил себе, что могло вызвать такие звуки, и стал рядом с дверью.
– Ах, как ты меня называешь, упрямая славянская девчонка? – донесся из павильона голос лорда Филиппа.
– Сахиб, если тебе так нравится, – уверенно ответила леди Аурелия.
Хлюпающие звуки возобновились. Уильяму стало тесно в брюках.
– Ах, ах… – Теперьлорд Филипп задыхался. – Проклятие! – выкрикнул он, и голос его на последнем слоге прервался.
– Что я наделал? – заныл лорд Филипп через минуту. – Она вся в синяках, вся ободрана!
Уильям навострил уши.
– Как смогу я простить себя за то, что поступил с ней так? – И лорд Филипп всхлипнул.
– Сахиб, я сделала что-то такое, что вам не понравилось? – Голос леди Аурелии звучал не так уверенно.
– Я пустил в ход хлыст для верховой езды, – ответил лорд Филипп, который теперь просто рыдал.
Уильям нахмурился. Голос леди Аурелии выражал удовольствие. Что же там происходит?
– Но сахиб, я же просила вас наказать меня, – захныкала она. – Что я сделала не так?
Уильям протянул руку к двери как раз в тот момент, когда лорд Филипп вышел оттуда неуверенной походкой. Его ожидало потрясение – лорд Филипп упал ему на руки, рыдая, как дитя.
– Лорд Филипп?
Уильям получил в ответ громкое завывание лорда Филиппа и тихое всхлипывание леди Аурелии. Уильям сделал еще попытку.
– Милорд, что с леди Аурелией?
Лорд Филипп конвульсивно содрогнулся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33