Перигрину не удалось даже подойти к жене. Он танцевал один танец за другим и заверил двух барышень, что их искусство вполне достойно лучших залов, а третьей заявил, что танцевать в гостиной лорда Сандерсфорда не хуже, чем в самых больших бальных залах Лондона.
Сэр Лэмпмен от души радовался знакомству с семьей Грейс и их соседями, которые были частью ее прошлого. Ему нравился немного скучноватый и замкнутый, однако такой респектабельный Мартин, нравилась и серьезная, исполненная чувства долга, проницательная Этель. Его очень занимал тесть, проводивший большую часть времени у себя в покоях: никто бы не мог с полной уверенностью утверждать, что этот вулкан уснул навеки. Перигрин считал, что в душе старика кроется немало противоречивых чувств — и обида, и чувство вины, и любовь, и многое другое. Он искренне надеялся, что отец Грейс не умрет не примиренным с самим собой.
Грейс не стала танцевать, хотя к ней подходили уже несколько кавалеров. Она выглядела сейчас почти так же, как в доме брата-священника: отрешенная, губы сжаты. Только сейчас Перигрин понял, что за последний год Грейс расцвела зрелой красотой, стала мягче, раскованнее.
Но в эти минуты лицо ее было сурово и замкнуто, хотя ему трудно было сказать, кажется ли жена от этого менее красивой. Он узнал ее так хорошо, так понимал любое ее настроение и выражение лица, что для него Грейс, его жена, всегда была прекрасна. Единственная женщина, на которую он смотрел не с привычной для него снисходительной веселостью, а почти с болью. Перри очень хотел сделать счастливой Грейс, но не был уверен, что ему это удалось.
Грейс переживала сейчас трудное время. Но вместе с тем и доброе. В этом Перри был уверен. Ее жизнь никогда не стала бы полной, если бы она не помирилась со своими родными. Но это примирение совершалось медленно, дюйм за дюймом. Грейс не обретет душевного покоя, пока не примирится и сама с собой, пока не простит себя. И ей нужно именно это время, каким бы мучительным оно ни было, чтобы понять: между смертью сына и ее прегрешением нет ни малейшей связи. Она должна понять, что эта смерть была просто трагической случайностью.
Сегодня вечером жена выглядит измученной, решил Перигрин. Видимо, ей особенно трудно находиться среди стольких людей, которые знали ее жизнь во время пяти лет тяжких испытаний. Но помочь Грейс он может лишь единственным способом: предоставит ей самой пройти сквозь муки воспоминаний. Грейс должна сама обрести мир и покой. Он может только быть рядом, держать за руку в трудные минуты и нежно любить ее по ночам.
Перри поймал ее взгляд и подошел к ней с теплой улыбкой.
— Весело тебе? — спросил он, прекрасно понимая, что ей совсем не весело. — Не хочешь ли потанцевать следующий танец со мной, Грейс?
— Я обещала виконту, — ответила она, поднимая на него большие спокойные глаза и бессознательно кладя руку ему на ладонь.
— Грейс? — Перигрин нахмурился и понизил голос, чтобы не привлекать внимания окружающих. — Тебе дурно, милая?
— Разумеется, нет. Здесь просто очень душно, Перри. К тому же я танцевала. Я вовсе не собираюсь падать в обморок, уверяю тебя.
“В гостиной, разумеется, душно, однако вряд ли из-за этого человек может стать бледным как привидение”, — подумал Перигрин, пожал жене руку и с улыбкой повернулся к даме, которая сидела рядом с Грейс.
* * *
Грейс позволила себе в отношениях с мужем только одну сознательную ложь. В тот день, когда Перигрин попросил ее руки, она сказала ему, что Гарет умер. И в то время это не казалось ей ложью. Гарет умер для нее, когда уже на шестом месяце беременности она получила письмо с, сообщением, что обстоятельства вынуждают его жениться на девушке, о которой Грейс никогда не слышала.
Это было все. Он не объяснил, что это за обстоятельства и почему они важнее, чем возвращение домой и женитьба на женщине, которой он четыре года твердил, что любит ее, и которая носила под сердцем его ребенка. Письмо содержало обычные заверения в вечной любви и некоторые восторженно изложенные подробности жизни гвардейского офицера.
Он умер. Для Грейс этот человек был мертв, хотя она и не носила по нему траур. Чувство к Гарету сменилось другим чувством — любовью к ребенку, которого она так эгоистично и бездумно зачала.
Эту ложь легко оправдать в глазах Перри. То была невинная ложь, а Перри не столь жесток, чтобы не простить ее. Вечером Грейс все ему расскажет. Что Гарет жив, что он и есть лорд Сандерсфорд, который принимал их сегодня.
— Позволь мне сделать это, — сказал Перри, забирая у нее щетку. — У тебя такие красивые волосы, Грейс. Ты отправила Эффи спать?
— Она так громко зевала, — улыбнулась Грейс. — Вот уж мастерица делать тонкие намеки.
— Она очень молода, — заметил Перри в оправдание горничной.
— Я понимаю. К тому же без памяти влюблена в белокурого камердинера Мартина. Ты, это заметил?
— Вечер был очень мил, не правда ли? Мы не танцевали с самого Рождества.
— Да, — согласилась Грейс. — Все было славно. Она закрыла глаза. Перри водил щеткой по ее волосам, а Грейс чувствовала, что сердце бьется неспокойно и тревожно.
— Сандерсфорд служил в армии? — спросил Перигрин. — У него определенно военная выправка.
Грейс не открывала глаз. Перри дает ей возможность перейти к объяснению.
— Да, — ответила она, — служил в гвардии. Полагаю, виконт продал патент, когда шесть лет назад умер его отец. Он… мы… словом, они всегда были нашими соседями.
— Приятный человек, — заметил Перри и вдруг засмеялся. — Как ты считаешь, кто из девиц заполучит викария? Хочешь держать пари?
— Мне думается, что девушкам он кажется весьма привлекательным.
— Тем более привлекательным, что выглядит недокормышем, — снова засмеялся Перри. — Все эти барышни просто одержимы материнскими чувствами. Беда лишь в том, что он чересчур робок, бедняга, и никак не наберется храбрости сделать предложение одной из них.
— Не насмешничай, Перри. — Грейс отобрала у мужа щетку. — Не смейся над ним только потому, что тебе так легко общаться с женщинами.
— Смеяться над ним? Этот молодой человек попал в завидное положение. По меньшей мере полдюжины девушек борются за его сердце! Нет, Грейс, в чем не повинен, в том не повинен, даю слово. Я просто восхищаюсь им… Ты сегодня не слишком веселилась, дорогая.
Он положил руки ей на плечи и заглянул в ее глаза уже без улыбки.
— Ну что ты, Перри! Мне было весело.
— Тебе трудно вновь общаться со всеми этими людьми? — спросил он. — Они скверно относились к тебе?
— Нет, — ответила Грейс. — Они относились ко мне любезно. Никто не давал мне почувствовать, что я пария.
Он взял лицо жены в свои ладони.
— И виконт тоже? А его отец? Они принимали тебя?
Грейс проглотила комок в горле и произнесла, не отводя глаз, хотя впервые за все время их совместной жизни прикосновение мужа мучило ее:
— После рождения Джереми меня там не принимали ни разу.
— Вот оно что! Однако виконт явно хочет исправиться. Он усадил тебя за обедом рядом с собой. Он был другом твоего Гарета? Или даже родственником?
Это было бы так просто. Совсем просто. Перри сделал все от него зависящее, чтобы ей было легко сказать правду.
— Другом, — отрывисто произнесла Грейс, отводя наконец глаза и положив руки на отвороты его халата.
— Вот оно что! — повторил Перри. — Я так и думал. Но теперь боль уже в прошлом, Грейс. Он снова хочет быть твоим другом. Это совершенно ясно. Прости его, дорогая. Забудь о горечи. Ты же знаешь, что люди порой ведут себя скверно. С каждым это может случиться. Мы должны предоставлять друг другу второй шанс, а порой и третий.
— Да, — согласилась она, поглаживая ладонями мягкий шелк отворотов его халата и набираясь решительности и смелости. — Перри…
— Не надо больше, — сказал он, целуя ее в губы. — Давай оставим это на сегодняшний вечер и ляжем в постель. Уже поздно.
— Но, Перри…
— Ш-ш… — прошептал муж у самых ее губ. — Идем, и позволь мне любить тебя. Это поможет тебе отвлечься? Или будет неприятно?
— Ты знаешь, что это не будет неприятно. Ты это прекрасно знаешь, дорогой.
— Иногда мне требуется подтверждение, — с мальчишеской улыбкой заявил он. — Ложись, Грейс. Я позабочусь о свечах.
Она расскажет ему после, решила Грейс. Позже, когда оба будут лежать умиротворенные рядом и она положит голову ему на плечо. А может быть, завтра утром.
* * *
Но Грейс не рассказала. Момент был упущен. Она солгала и теперь держалась за эту ложь вместо того, чтобы сделать единственно необходимую вещь: сказать правду прямо и просто. И немедленно. Теперь надо проследить, решила Грейс на следующий день, чтобы ее пути с Гаретом не пересекались в те две недели, которые остались до их отъезда в Лондон.
— Ты не сообщила мне, что старый лорд Сандерсфорд умер, — обратилась она к Этель в саду. — И не сказала, что Гарет живет здесь.
— Так ты не знала? — воскликнула невестка. — Он давно уже здесь. О, Грейс, прости меня! В самом деле, откуда тебе было знать? Прости.
Грейс нежно прикоснулась к бутону.
— Я поразилась, когда ты решила принять приглашение виконта, — продолжала Этель. — Очень была удивлена тем, что ты не попросила меня отклонить его. Представляю, какое это было потрясение для тебя. Перигрин знает?
— Нет, — бросила Грейс и пошла дальше. Надежды на то, что в оставшееся время им с Перри не придется сталкиваться с Гаретом, не оправдались, и ей бы следовало это предвидеть.
— Мы заезжали в Сандерсфорд, — сказал Перри, когда они с Мартином вернулись из поездки в деревню. — Виконт затащил нас к себе и показал свои конюшни. У него достаточно лошадей, чтобы снарядить полную охоту. Держался он весьма покладисто.
— Вот как! — только и нашла что произнести Грейс, но не могла себе представить, по какому поводу виконт проявил покладистость.
— Знаешь, я купил для тебя голубую ленту, — продолжал Перри, с поклоном протягивая ленту Грейс. — Замени, пожалуйста, черную на твоей соломенной шляпе. Рад был бы подарить тебе что-нибудь более ценное, но в деревенской лавке выбор товаров невелик.
— Спасибо, Перри, прелестный оттенок. Для меня это дороже бриллиантов.
Ей самой тоже не удалось избежать встречи с Гаретом. Они с Этель гуляли во второй половине дня возле речки, которая впадала в озеро, и любовались полевыми весенними цветами, когда виконт подъехал к ним верхом. Гарет остановился поприветствовать дам, и Грейс неохотно последовала за Этель для обмена любезностями.
— Приятная встреча, — сказал виконт. — Леди вышли прогуляться?
— Да, — ответила Этель. — Погода такая славная, и полевые цветы раскрыли венчики.
— Мне бы очень хотелось присоединиться к вам, — продолжал Сандерсфорд, в то время как Грейс, опустив голову, чересчур внимательно рассматривала букетик примул, который держала в руке.
— Пожалуйста, присоединяйтесь, — не сразу и, как показалось Грейс, несколько принужденно предложила Этель.
— Я хотел бы, — с улыбкой обратился он к Этель, спешиваясь и заматывая поводья лошади вокруг столбика ограды, — просить вашего любезного согласия и соизволения побеседовать с Грейс несколько минут наедине.
Этель вопросительно посмотрела на невестку, которая молча перебирала лепестки примул.
— Грейс? — спросила наконец Этель. Та, крепко сжав губы, подняла голову, посмотрела Гарету в лицо и наконец ответила:
— Хорошо.
Она продолжала перебирать лепестки цветов, пока невестка не удалилась, и тогда Гарет заговорил.
— Итак, Грейс… — начал он и запнулся. Виконт не сильно изменился. Он всегда был красивым, привлекательным, уверенным в силе своего обаяния мужчиной, но теперь прямо-таки излучал властную сексуальность — мужчина, перед которым не устоит ни одна женщина.
— Ты изменилась, — снова заговорил он, словно откликаясь на ее мысли.
— Мне тридцать шесть лет. Я уже не девочка. Время не всегда относится к нам по-доброму.
— Ну, я не мог бы утверждать, что оно не было добрым по отношению к тебе. Я знал тебя грациозной девушкой. Теперь ты обладаешь зрелой красотой женщины. Но ты утратила свой гордый взгляд и свою заносчивость.
— Я стала взрослой.
Одним махом Гарет преодолел разделявший их забор и предложил Грейс руку. Она молча покачала головой, но пошла рядом с ним по направлению к озеру.
— Ты носишь траур? Несколько дней назад у меня в доме ты была без него.
— Мы носим траур днем из уважения к отцу, — объяснила Грейс. — Снимем его совсем, когда переедем в Лондон.
— Ах да, Пол! — спохватился он. — Он умер поистине героической смертью, как я слышал. Спасая жизнь ребенка.
— Да.
— И столь же героически порвал отношения с семьей, защищая твое достоинство, как я понимаю.
— Да.
— Я не склонен считать такой жест необходимым, — заметил Гарет. — Не думаю, что тебе следовало бежать из дома, Грейс. Ведь ты никогда не была трусливой.
— Есть вещи, причиняющие непереносимую боль, — сказала она. — Особенно те, которые касаются безвозвратно утраченного.
— Ребенок. Ты горюешь о нем, Грейс? Отец однажды заметил, что мальчик был вылитый я. Это верно? Ты думала обо мне, когда смотрела на него? — Гарет улыбнулся.
— Я любила его, — ответила Грейс. — Он был моим сыном. Нет, я вовсе не представляла тебя, когда смотрела на него. И не видела в нем себя. Я видела Джереми. Он был совершенно особой личностью. Слава Богу, не ты и не я. Он был невинным мальчиком.
— Ты говоришь с горечью. Это понятно. Ребенок был ужасной ошибкой, и на твою долю выпали все ее последствия. Ты до сих пор гневаешься на меня за то, что я тогда не вернулся домой и не женился на тебе?
Голос Грейс дрожал от ярости, когда она наконец смогла ответить:
— Джереми не был ужасной ошибкой. Он вообще не был ошибкой. Сын был самым дорогим для меня, самым драгоценным существом из всех, если не считать…
— Меня? — закончил фразу Гарет, приподняв одну бровь. На губах его играла ироническая полуулыбка, которая раньше так нравилась Грейс. — Я плохо обошелся с тобой, Грейс?
— Это случилось очень давно, — ответила она. — Целую жизнь назад.
— Видишь ли. Марта просто была очень богата. Папа был весь в долгах, у меня карманы пусты, а офицерское жалованье настолько ничтожно, что я не мог удовлетворить даже мои собственные нужды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26