— А тебя?
— Меня ты давно уже очаровала своими розовыми щечками. И пожалуйста, не хмурься и не притворяйся обиженной! Щечки просто прелесть.
Мадлен шла рядом с Кортни и беззаботно болтала обо всем, что приходило в голову. Кортни вот уже несколько лет питал к ней мучительную нежность, и хотя девушка четыре года назад заявила, что никогда не будет относиться к нему иначе, нежели как к другу, до сих пор краснел и утрачивал дар речи, видя ее.
Уолтер Кэррингтон вел под руку мисс Хетти Мортон, мрачно размышляя о том, что она не старше его сестры и выглядит попросту девчонкой рядом с ним — в его-то восемнадцать лет! Какая жалость, что мисс Сьюзен Кортни с самого лета живет у тетки далеко отсюда. Она быстро повзрослела и стала необыкновенно милым и скромным созданием.
Старшая мисс Мортон гордилась тем, что опирается на руки сразу двух джентльменов, пусть это были всего лишь младшие сыновья мистера и миссис Кортни по правде сказать, старшей мисс Мортон было осадно видеть, как эта девчонка Анна завладела вниманием лорда Идена. Надо непременно рассказать об этом маме.
Перигрин крепко прижимал руку Грейс к своему боку.
— Ты просто чудо, — сказал Перри. — Не многие замужние женщины предпочли бы в конце декабря быструю прогулку милой беседе в кресле у камина.
— Пляж и море прекрасны зимой. И ты отлично знаешь, Перри, как мне нравится гулять. Надеюсь, всех этих очень молодых людей не смущает присутствие такой старушки, как я.
— Готов держать пари, его ты обогнала бы и на прогулке, и в работе их всех, вместе взятых. Однако должен заметить, что нос у тебя похож на вишню.
— Нет-нет, — засмеялась Грейс. — Сейчас Рождество, Перри. Правильным было бы сравнение с ягодами падуба. Я своего носа не вижу и не могу судить. Зато вижу твой.
— Удар попал в цель, — расхохотался Перри. — О, смотри, вот и море. Прилив, должно быть, достиг высшего уровня. Какая жалость! Я предпочел бы увидеть пляж во всю его ширь.
— Но небо так дивно отражается в воде. Посмотри, Перри. По небу тянутся тяжелые серые облака, а сквозь них пробивается солнце. И море словно серебро. Расплавленное серебро.
— Большинство людей сказало бы, что день пасмурный и тоскливый, да к тому же и холодный. У тебя творческое мышление, Грейс. Поэтическое.
Долина, окаймленная с обеих сторон ступенчатыми скалами, выходила на ровный золотой пляж. Однако теперь, при полном приливе, песок был почти не виден. Они всей гурьбой подошли к самой кромке подступающей воды. Анна взвизгнула, когда лорд Иден пригрозил, что бросит ее в волну.
— Ну что, пройдемся немного по берегу? — спросил Перри. — Только бы не угодить в ловушку возле скал, но если такое случится, придется карабкаться вверх.
— Вот спасибо! Да разве такое возможно? — Грейс посмотрела на почти отвесный скалистый обрыв. — Наверное, ты лазил на скалы, невзирая на все запреты, когда был еще мальчишкой-сорванцом.
— Угадала. Кажется, мы оба были в детстве беспокойными и непослушными созданиями. Стоили друг друга, как ты считаешь? Давай-ка пройдемся тихо здесь по берегу, скроемся от наших не в меру беспокойных молодых спутников, как будто мы в их возрасте не вели себя так буйно.
— Ох, Перри, ты рассуждаешь прямо как старик, убеленный сединами. Разве тебе не хочется вместе с ними веселиться от души?
— Быть вместе с ними? — переспросил Перри. — Господи, разумеется, нет, Грейс. Я уже не мальчик, дорогая. Я серьезный женатый джентльмен вот уже два года. Или почти два года.
— И это сделала с тобой я?
— Ты имеешь в виду, что сделала меня женатым джентльменом? Разумеется.
— Я имею в виду серьезность.
— Тут ты не вполне преуспела. Только сегодня я хохотал от души по меньшей мере раза три. Хохотал, но не резвился, это было бы несолидно в моем возрасте.
— Я иногда опасаюсь, что тебе не хватает общества молодежи.
— Значит, себя ты к числу молодых не относишь, Грейс? Ты в самом деле так думаешь? Возможно, потому, что я люблю поддразнивать совсем юных девушек? Но мне нравится поддразнивать и немолодых леди, дорогая. Мисс Петиция Стэнхоп была бы по-настоящему разочарована, если бы я не восторгался каждый раз ее будто бы новой шляпкой. Я люблю женщин. Им так легко доставить удовольствие, сделать их счастливыми. Разумеется, в ни к чему не обязывающем смысле. Но мне нравится делать людей счастливыми. Уж не считаешь ли ты, что я флиртую?
— Нет! — горячо возразила Грейс. — Поверь мне, Перри, я никогда не относилась к этому критически.
Он взял ее руку в свою и крепко пожал:
— Я не жалею, что женился на тебе, Грейс, если ты это имела в виду. — И, помолчав, спросил: — А ты когда-нибудь жалела, что вышла за меня?
— Нет.
Перри ждал, что Грейс скажет больше. Ему казалось, что она этого хотела. Но жена не прибавила ни слова.
— Это хорошо, — прервал он наконец молчание. — Полагаю, что все люди, состоящие в браке, время от времени задаются этим вопросом, но высказать его вслух не так-то легко, верно?
— Да. Но я не жалею, Перри. Честное слово. Он снова сжал ее руку и сказал:
— Нам пора возвращаться. Хотя идти спиной к ветру куда как приятнее. Не знаю, наберусь ли я храбрости повернуть назад.
— В таком случае нам останется только подняться вверх по скалам. Прилив усиливается с каждой минутой.
— Что верно, то верно, — признал Перри. — Я уверен, что ты справилась бы с подъемом, но вряд ли тебе под силу тащить за собой меня. Ну что ж, давай возвращаться. Уф! Так я и знал!
— Ох, Перри… ветер просто не дает дышать.
— Я уже жалею о том, что мы не предпочли провести Рождество только вдвоем. Мне очень нравится гулять с тобой. Впрочем, надо быть признательна тебе за то, что у нас так много добрых соседей и друзей.
— Совершенно с тобой согласна. И не прикидывайся будто ты не радуешься предстоящему вечеру. Музыка в гостиной, игры, возможно, танцы. И столько приятных разговоров и вкусной еды.
— Кажется, моя супруга хорошо меня изучила, — улыбнулся Перигрин. — Душа моя, у тебя множество ягод падуба не только на носу, но и на щеках. И таких ярких, надо тебе сказать!
— Охотно верю. Судя по всему, ветер разукрасил мое лицо не хуже, чем твое.
* * *
По мере того как веселье в доме набирало силу, становилось ясно, что Грейс была права. Перигрин переворачивал страницы нот для Хетти Мортон и Анны Кэррингтон, поскольку другие молодые джентльмены не уделяли внимания таким юным особам. Он посидел за карточным столом с женой пастора, старшей мисс Стэнхоп и мистером Кортни и поиграл с младшими ребятишками пастора. Затем Перри танцевал со своей женой и со всеми леди, которые оставались без партнера. А во время игры в жмурки его обвинили в мошенничестве, так как он два раза подряд безошибочно ловил мисс Летицию.
Поздно вечером, когда после ужина наступил перерыв в развлечениях, Грейс остановилась возле пианино, перебирая клавиши. Перри и еще несколько гостей на другом конце комнаты весело подшучивали над мистером Кортни, который утверждал, будто да сможет проглотить ни кусочка съестного до самого Нового года.
— Утешайтесь по крайней мере тем, что не доведете себя до полного истощения, — заметил мистер Кэррингтон. — Вы можете себе позволить потерять по меньшей мере тридцать фунтов незаметно для окружающих.
— Уильям! — как всегда, вмешалась его жена. — Прошу вас, мистер Кортни, не обращайте на него внимания.
— Кажется, мне лучше бы наняться к арабам и таскать грузы через пустыню, — благодушно заявил мистер Кортни. — Там, говорят, не хватает верблюдов.
— Ой, посмотрите-ка, посмотрите, — смеясь, вмешалась в разговор миссис Картрайт. — Досмотрите, где стоит леди Лэмпмен!
— Наверное, пианино передвинули, — улыбнулся лорд Эмберли. — Омела должна была висеть прямо над табуретом.
— Готова держать пари, что леди Лэмпмен ее не заметила.
— Ну, Перри, — обратился лорд Эмберли к своему другу, — что ты намерен по этому поводу предпринять?
Перри встал, и почти все леди при этом заулыбались. Старшая мисс Стэнхоп покраснела, а мисс Летиция прижала руки к груди.
— Грейс, — произнес Перигрин минутой позже, — понимаешь ли ты, какая опасность нависла над тобой?
— Прошу прощения? — поднимая на него глаза, растерянно произнесла она, все еще сосредоточенная на музыке.
— Разве ты не видишь угрозу у себя над головой?
Грейс все с тем же растерянным выражением запрокинула голову, но увидела над собой только лицо Перри.
— Ты стоишь прямехонько под омелой, — продолжал он. — Неужели ты думаешь, что я откажусь от такого приглашения?
И он поцеловал ее в губы — достаточно страстно, чтобы удовлетворить зрителей. Подняв наконец голову и улыбнувшись жене, Перигрин услышал аплодисменты, смешки и чье-то восклицание: “Браво!”
— Перри, — покраснела Грейс. — Все смотрят.
— Боюсь, что так. И тебе лучше уйти отсюда, иначе я буду вынужден поцеловать тебя еще раз.
Грейс отошла с некоторой поспешностью, хотя у неё было тепло на сердце, когда муж взял ее под руку повел к смеющимся гостям. Впрочем, это тепло согревало Грейс с нынешнего утра, когда они с Перри обменивались подарками и принимали поздравления слуг, и сохранилось до вечера, проведенного с добрыми друзьями. “Если бы всегда было так!” — подумала Грейс.
Возвращаться домой в карете было холодно, хотя под ногами лежали нагретые кирпичи, а колени укутаны теплым пледом. Перигрин обнял Грейс за плечи, и она положила голову ему на грудь.
— Устала? — спросил он.
— Я хочу, чтобы каждый день было Рождество. В нем есть что-то особенное, правда, Перри?
— Да, — ответил он, приподнимая подбородок Грейс и целуя ее в губы.
Немного странно, думала время от времени Грейс в тумане удовольствия и пробуждающегося желания, сидеть вот так в холодной карете рядом с мужем, с которым прожила уже два года, и целоваться всю дорогу, нежно и неторопливо трогая губы губами и касаясь языка языком, поглаживая пальцами в перчатках лица друг друга, бормоча слова, которые ничего значили для слуха и так много — для сердца.
Было точно так же странно и очаровательно прямо с дороги попасть в спальню, где Перри немедленно отпустил на всю ночь горничную и слугу, сам раздел ее, как уже сделал однажды при других обстоятельствах, и целовал, и ласкал ее, и уложил в постель, и они занимались любовью снова и снова, пока не ли, обнявшись, в полном изнеможении.
И странно было думать, что он любит ее, любит всем существом своим и всегда, а не только потому, что это рождество, когда все должны любить друг друга.
— Перри, — пробормотала она в его теплую грудь. Он поцеловал ее в макушку, и оба уснули.
* * *
Рождественский настрой души, вероятно, сохранился бы у них надолго, если бы Грейс не получила письмо от Этель. Магия праздничного дня и ночи не угасла бы и в послерождественские дни и связала бы Грейс и Перигрина еще более крепкими узами, чем прежде. Но письмо пришло и снова вбило между ними клин.
Ничего особенно неприятного в самом письме не содержалось. Этель сообщала семейные новости, интересные и Грейс, и Перигрину, выражала надежду, что обещанный приезд состоится в феврале или самое позднее в марте, хотя в то время, как она писала письмо, все в Пангем-Мэнор страдали от холода.
Неприятное заключалось в двух добавлениях к письму, вложенных в конверт. Первым из них была списка Этель, адресованная только Грейс, вторым — запечатанное письмо для нее же. Оно было написано виконтом Сандерсфордом, как поясняла Этель в своей записке, добавляя, что не хотела брать у него это письмо и тайно пересылать Грейс. Она считала, что Мартин сильно рассердится, если узнает правду. Однако лорд Сандерсфорд был чрезвычайно настойчив и заверил ее, что Грейс ждет его письма. Виконт сказал, что если он сам открыто пошлет письмо, то это, несомненно, огорчит сэра Лэмпмена. Этель так и не поняла, правильно ли она поступила, согласившись принять послание виконта.
Грейс пала духом. Она сидела у себя в гостиной, держа нераспечатанное письмо Гарета. И не хотела его открывать. И хотела внушить себе, что Гарет мертв. Она его не любила. Удивлялась, как могла любить раньше. Хотела забыть о нем. Но Гарет не был мертв, и забыть она не могла. Нравилось ей это или нет, но лорд Сандерсфорд оставался частью ее жизни.
Она очень долго сидела с письмом в руке. Потом встала, почти бегом спустилась по лестнице, открыла дверь кабинета Перри в спешке, не постучавшись, и замерла на пороге, увидев его беседующим с управляющим.
— Прости, — сказала Грейс. — Прости, пожалуйста. — Мужчины тотчас встали.
Перигрин подошел к ней и взглянул в лицо.
— Что случилось? Я тебе нужен?
— Это может подождать, — заверила Грейс. — Извини, пожалуйста.
Он удержал ее и повернулся к управляющему:
— Извините меня, мы поговорим позже.
Тот молча поклонился и вышел.
— В чем дело, дорогая? Этель сообщила дурные новости? Что-нибудь с твоим отцом?
Грейс молча отдала ему письмо с таким видом, словно оно жгло ей руку.
Перри повернул его надписанной стороной к себе:
— Оно запечатано и адресовано тебе, Грейс.
— Оно от Гарета. От лорда Сандерсфорда.
— Понимаю. — Перри несколько секунд молча смотрел на письмо, прежде чем вернуть ей. — Оно для тебя, Грейс. Не для меня.
Грейс взяла у мужа письмо, ясно понимая, что распечатает она это послание или нет, Гарет, ее прошлое, вечно будет стоять между ней и Перри. И еще она понимала, что муж не облегчит ей жизнь, сказав, как, по его мнению, следует поступить. Именно это и делало такой драгоценной для Грейс его любовь к ней. Перри ни за что не станет принуждать ее к чему бы то ни было, даже ради того, чтобы сделать ее жизнь более легкой, а их брак — более терпимым.
Грейс ушла без единого слова. Поднялась к себе и распечатала письмо.
Он не может жить без нее, писал Гарет. Слишком тяжко и несправедливо всю жизнь нести наказание за безрассудный поступок в юности. Грейс должна приехать к нему. Или он приедет в Рирдон-Парк. Он достаточно сдружился с графом Эмберли прошлой весной, чтобы рассчитывать на его гостеприимство. Он любит ее и не верит, что Грейс его разлюбила, хотя понимает ее стремление сохранять верность мужу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26