— А! Девушка… А как она показалась тебе? — спросил он.—Красавица, государь… Я такой не видывал.. Разве…—Что разве?— У Кочубея дочка, государь.— Краше этой?— Нет, государь.— Так приглянулась хохлушечка? — улыбнулся царь.Ягужинский покраснел и потупился.— Ну, так женю, женю на хохлушечке, — потрепал государь по щеке своего любимца. — Кочубей же, сказывают богат, как Крез.В это время вошёл Меншиков. 10 По возвращении Меншикова из Ливонии вместе с Мартою Скавронскою, будущею императрицею Екатериною Алексеевною, государь, убедившись из личного доклада Данилыча, что по всему южному побережью Финского залива и по южному же побережью Невы русское дело поставлено прочно, лично хотел убедиться, что и из Белого моря нельзя ожидать нападения шведов, которые всё время гоняли Августа из конца в конец Польши.Оказалось, что север России не требует особенных забот. Значит, можно будет подумать теперь и о Неве, и о её дельте, не дававшей спать Державному плотнику.Но прежде чем топор его застучит у устьев Невы, надо завладеть её истоком из Ладожского озера.— Там ключ от Невы, — говорил государь Павлуше Ягужинскому, которого он уже начал посвящать в государственные дела. — Добудем ключ и откроем ворота в Неву.Это говорил царь, отплывая из Соловков в монастырскую деревню Пюхча, чтоб оттуда прямым путём направиться к Повенцу, а оттуда к Ладожскому озеру.С государем было четыре тысячи войска.Но как пройти положительно непроходимые, непроницаемые лесные чащи, болота, топи и ужасные дебри?Он первый берет топор и начинает пролагать себе путь, рубит просеку в вековечных борах. Это была работа титана: как древние мифические титаны воевали с богами, которые олицетворяли всю природу с её таинственными силами, так Державный плотник стал воевать с природою Русского Севера.— Данилыч, и ты, Павел, берите топоры и за мной! — сказал он и начал валить вековые сосны и берёзы.И они первые открыли эту работу, а за ними войско и все крестьяне вотчин Соловецкого монастыря.— Царь-то, царь, каки соснищи валит, страсть! — изумлялись крестьяне.— По себе дерево рубит, ишь, гремит топорищем на весь бор!— Силища-то какова, братцы!— Знамо, царска, не простая.— В ем одном сидит сила всей матушки-России.— Илья Муромец, да и только.— А паренёк-то, паренёк старается!Это о Павлуше Ягужинском.Ещё в сороковых годах нынешнего столетия, по свидетельству «Олонецких губернских ведомостей», держалось в народе предание, что так много было рабочих на прокладке вместе с солдатами этого титанического пути через леса, топи и болота, что на каждого человека будто бы досталось положить на протяжении всего пути одну только перекладину.Конечно, это легенда, сказка.От деревни Пюхча путь этот лежал к деревне Пулозер, где устроен был «ям» с крытою палаткой, где продавалось всё необходимое для войска. От Пулозера, опять лесами и болотами, путь лежал к деревне Вожмосальме на протяжении семидесяти вёрст и через Темянки выходил на Повенец. Далее по заливу Выгозерскому был проложен плавучий мост к реке Выгу.Здесь государю доложили, что вся местность эта заселена беглыми раскольниками, а ядро их — Выговская пустынь.— Добро, — сказал государь, а обратясь к Меншикову, добавил: — В этом краю непочатый угол железной руды, так ты не медля поезжай и выбери место для завода, а раскольникам от моего имени скажи накрепко: слышно-де его царскому величеству, что живут здесь для староверства разных городов собравшиеся в Выговской пустыни беглые и службу отправляют Богу по старопечатным книгам, а ныне-де его царскому величеству для войны шведской и для умножения оружия и всяких воинских материалов угодно-де поставить два железных завода, один близ Выговской пустыни, чтоб все раскольники в работах тем заводам были послушны и чинили бы всякое вспоможение, по возможности своей, и за то-де царское величество даст им свободу жить в той Выговской пустыни и по старопечатным книгам службы свои к Богу отправлять.— А не будут работать, разнесу! — грозно добавил государь, «И от того времени, — записано в „Истории Выговской пустыни“, — Выговская пустынь быти нача под игом работы, и начаша людие с разных городов староверства ради от гонения собиратися и поселятися овии по блатам, овии по лесам, между горами и вертепами и между озёрами, в непроходных местах, селиться скитами и собственно келиями, где возможно».— Не так древле Израиль стремился в обетованную землю, как я к ключу, запирающему вход в Неву, — говорил царь, стоя на берегу Онежского озера, где уже успели создать целую флотилию карбасов, на которых предполагалось пробраться в Ладогу и явиться у стен Нотебурга.— Бог поможет тебе, государь, разрушить стены нового Иерихона …стены нового Иерихона…— Крепость Нотебург сравнивается с твердыней земли Ханаанской Иерихоном, стены которого рухнули от звука труб и крика воинов легендарного военачальника израильтян Иисуса Навина.

, — сказал на это Меншиков.— Обетованная…— произнёс задумчиво Пётр, — «обещанная». Израилю Бог Иегова обещал ту страну… А мне кто?— Твой разум, государь, — сказал Меншиков.— Нет, Алексаша, не один разум, который бессилен без науки, без знания… Наука, знание дают все, что есть под луною! 11 Царская флотилия в конце сентября того же 1702 года уже колышется на волнах многоводной Ладоги, точно стая бакланов. Казалось, счёту нет этим бакланам!На передовом, самом поместительном карбасе выделяется гигантская фигура царя. Он весь — внимание. Подзорная труба, казалось, замерла в его руке.Стекла попали на искомую точку… Вот она!— Вижу, вижу! — с трепетом восторга говорит Пётр.— Что видишь, государь? — спрашивает Меншиков, напрягая вдаль зрение…— Орешек… мой будущий Шлиссельбург, — отвечает царь, не спуская взора с отысканной на западном горизонте точки.Шведская крепость выделялась над горизонтом все явственнее и явственнее.— А фортеца знатная, — задумчиво говорит царь, — твердыня, пожалуй, с норовом.— Все же она, государь, дело рук человеческих, — заметил Меншиков. — А что руками сотворено, руками может и разрушено быть.Шведская крепость все ближе и ближе. Там заметили флотилию русских, на стенах показалось движение.Флотилия идёт прямо на крепость. Там взвился белый дымок… что-то грохнуло… и ядро с брызгами погрузилось в воду.— Салютуют, — улыбнулся царь и замахал в воздухе шляпой. — Ждите меня!Снова дымок в крепости, и второе ядро нашло свою холодную могилу почти там же, где и первое.— Не доносит, — сказал Меншиков, — силы нехватка.Третье ядро упало у самого карбаса и обдало царя брызгами.— Руля налево! — крикнул Меншиков кормщику.Флотилия повернула влево, уходя от выстрелов.Выстрелы ещё повторились, но ядра уже не доносил до флотилии.Когда флотилия приблизилась к берегу в нескольких верстах левее Нотебурга, государь приказал отделить от неё до полусотни карбасов и вытащить их на берег.Пётр развернул карту Невы с окрестными берегами и показал её Меншикову.— Вот тут, ниже Нотебурга, у Назьи речки, укрепился Апраксин Апраксин Федор Матвеевич (1661-1728) — граф, сподвижник Петра I, генерал-адмирал, командовал русским флотом в Северной войне и Персидском походе (1722-1723). С 1718 года — президент Адмиралтейств-коллегий, с 1726-го — член Верховного тайного совета.

со своим отрядом, — указал он место на карте. — Понеже нам предстоит волоком перетащить туда сии карбасы под прикрытие леса, то ты, взяв несколько ратных людей с собою, сыщи волок наиболее удобный…— Слушаю, государь, — отвечал Меншиков.— А я останусь здесь с прочими карбасами и буду мозолить глаза крепости, чтоб отвлекать её внимание от волока.На другой день, едва только начало светать, как за сплошным лесом, тянувшимся по левому берегу Невы против Нотебурга и далее вниз, стали раздаваться дружные, знакомые всей России бурлацкие возгласы: Аи, дубинушка, ухнем!Аи, зелёная, подёрнем!Подёрнем, подёрнем — уу! Это ратные государевы люди тянули на лямках по болотам и топям свои карбасы. В другом месте слышалось: Нейдёт — пойдёт — ухнем!Нейдёт — пойдёт — ухнем!Не шла — пошла — ууу! Это ратные нижегородцы пели бурлацкий гимн. А за ними тамбовцы: Просилася Дуня спатьНа тясову каравать.Нацуй, нацуй, Дунюшка,Нацуй, нацуй, любушка!Уу! А за этими симбирцы да казанцы: Раз и двааа — три — бяре!Раз и двааа — три бяре!Уууу! И над всем лесом стонало неумолкаемое эхо этих «уууу».Эти уханья раздавались ещё дружнее, когда ратные видели, что приближается царь. А он тихо с своей небольшой свитой проезжал мимо влекомых карбасов на привезённых из Повенца карбасами выносливых лошадках, часто поощряя рабочих царским словом: «Спасибо, молодцы!»— Ждёт нас, поди, Ворька, да и Апраксин скучает без дела за своим кронверком, — говорил государь, нетерпеливо поглядывая вперёд.— Теперь недолго ждать, государь, — успокаивал его Меншиков.Проезжая мимо последней группы ратных, тащивших волоком карбасы с дружным уханьем, царь сказал:— Считайте, молодцы, за мной добрую чарку зелена вина!— Рады стараться, государь-батюшка! — грянули хором ратные. 12 Царь с небольшой свитой, конечно, опередил тысячный отряд свой, который перетаскивал на себе карбасы и артиллерию с Ладоги в Неву, и прибыл в лагерь Шереметева и Апраксина после полудня.Начальник и войско встретили своего государя с величайшею радостью.— А мы дюже скучали по тебе, государь, — сказал Апраксин, — боялись, как бы не пришлось нам зимовать здесь.— Провианту и иного чего опасались нехватки, — добавил Шереметев.— Ну зимовать вы будете на шведских квартирах, — улыбнулся царь, — да и провианту шведы заготовили для нас, чаю, с достатком.— Не одни сухари, — улыбнулся Меншиков.Сентябрь в тот год стоял хороший, ясные, тёплые и сухие дни делали конец сентября похожим на лето.Сделав некоторые предварительные распоряжения, государь направился к приготовленной для него просторной палатке с государственным гербом на флаге.— Павел, иди за мной, — сказал он, — ты мне нужен.— Слушаю, государь, — отвечал Ягужинский.У входа в палатку стояли часовые. Увидя царя, они взяли на караул.— Здорово, ребята! — молвил царь приветливо.— Буди здрав, государь-батюшка! — был ответ.Едва Пётр распахнул полы, палатки, как Ягужинский увидел что та хорошенькая девушка, которую он перед тем видел в Москве, в доме Меншикова, с тихим радостным криком обхватила руками великана, который поднял её как маленького ребёнка. Ягужинский отступил назад и остановился за пологом.Он услышал тихие восклицания и шёпот:— Здравствуй, Марфуша! Вот не ждал, не чаял.— Здравствуй, государь, соколик мой!— Как ты здесь очутилась?— Александр Данилыч прислал из Повенца гонца с письмом что ты, мой сокол ясный, скучаешь по своей Марфуше, так чтоб я прибыла сюда из Москвы, и я прилетела к тебе… с «шишечкой», как ты говоришь…— А ты почём это знаешь, глупенькая девочка?— Мамушка-боярыня мне сказывала, что «шишечка» зачалась…— А мальчик или девочка?— Того не сказала.— Мальчика бы, а то мой Алексей плесень какая-то.Ягужинский многое, даже очень многое понял из этого беглого диалога и пришёл в ужас… Но Павлуша хорошо понимал государственную важность того, что случайно коснулось его слуха, и, как он ни был молод, умел молчать…Это Меншиков сделал сюрприз государю, без его ведома выписав к войску Марту с её небольшой придворной свитой… У полоняночки Марты Скавронской была уже своя придворная свита из мамушки-боярыни и «дворских девок», то есть фрейлин, за которыми, однако, придворный сердцеед Орлов не смел ухаживать.«Шишечка»… мальчика бы… мой Алексей плесень какая-то», — вспоминал Ягужинский сорвавшиеся с уст царя роковые слова, и ему стало страшно, что он их невольно подслушал… Страшные слова!.. Они обещают роковой переворот в престолонаследии… Как ни был молод Павлуша, но окружавшая его почти с детства государственная атмосфера научила его понимать всю важность того, что неизбежно должно было произойти в будущем… Молодость не помешала Ягужинскому видеть, что не такого наследника следовало бы царю-титану иметь, не такого, каков был царевич Алексей Петрович… Но за ним стояла вся старая Россия, все недовольное нововведениями сильное и богатое боярство, все озлобленное против церковных «новшеств» духовенство, озлобленное притом кощунственными издевательствами над ним этих «всешутейших и всепьянейших соборов», этих «князей-пап», «княгинь-игумений», святотатственными «канунами Бахусу и Венере»… А все раскольники? А народ, долженствовавший выносить усиленные налоги и усиленную рекрутчину?«Алексей — плесень»… Но эта плесень равносильна кедру ливанскому, каким иногда казался Ягужинскому Державный плотник. Страшная должна предстоять борьба этих двух сил…Павлуша поторопился отойти дальше от страшной палатки и остановился в ожидании, не позовёт ли его царь.В это время к нему подошёл Меншиков.— Ты что же стоишь тут, на часах, что ли, в карауле? — спросил он с улыбкой.— Государь приказал было мне идти за собой, но там он не один, — смущённо отвечал Ягужинский. — Его встретила…— Знаю… что ж, обрадовался государь нечаянности?Но про «шишечку» и про «плесень» — ни гугу…— Я знал, что обрадуется, — сказал Меншиков. — Ещё в Архангельске вспоминал, бывало, про неё: «Что-де моя Марфуша?» — «Скучает, — говорю, — по тебе, государь». — «Хоть бы одним глазком, — говорит, — а то в походе, — говорит, — мы ни обшиты, ни обмыты»… Я и спосылал в Москву к мамушке-боярыне, чтоб, будто ненароком, сама-де соскучилась, давно не видавши светлых очей государевых… Ну, я рад, что так случилось… Так рад сам-то?— Нарочито рад, — отвечал Павлуша.— А то я и дубинки, признаюсь, побаивался… самовольство-де…— Сказано: близко царя, близко смерти, — тихо молвил Ягужинский.— Смерть не смерть, а дубинка ближе, — засмеялся в кулак Александр Данилович.Они продолжали стоять, не зная, на что решиться.— Теперь им, може, не до нас с голодухи, — улыбнулся Меншиков. — Уйти, что ли?— Я не смею, Александр Данилыч, позвал… А вдруг окликнет, — нерешительно проговорил Ягужинский.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116