— Ох, глазок у тебя, государь! — сказал Меншиков, следуя верхом рядом с царским стременем.— А что, Данилыч, — окликнул его царь, — что мой глазок?— Да такой, что хоть кого сглазит! Вон под Азовом салтана сглазил, а теперь, поди, и Карлу сглазит, — отвечал Меншиков.— Помоги Бог, — задумчиво сказал Пётр, — с ним мне ещё не приходилось считаться.— Тебе ли, батюшка-государь, с мальчишкой счёты сводить!.. Розгу покажи, тотчас за штанишки схватится… как бы не попало, — пренебрежительно заметил Меншиков.— Не говори, Лексаша: вон и Христиан датский, и Август польский почитали его за мальчишку, а как этот мальчишка налетел орлом на Копенгаген, так и пришлось Христиану просить у мальчишки пардону, а мальчишка с него и штаны снял, — говорил Пётр, вглядываясь в даль, где уже отливала растопленным свинцом узкая полоса моря.— Штаны, — улыбнулся Меншиков, — это Голстинию-то …это Голстинию-то…— Имеется в виду земля Шлезвиг-Гольштейн (русское название — Голштиния).

?— Да, Голстинию.— Да и Александр Македонский был мальчишкой восемнадцати лет, когда при Херонее наголову разбил греков и спас отца, — проговорил как бы про себя молчавший доселе Павлуша Ягужинский.— Ты прав, Павел! — горячо сказал царь, и глаза его загорелись. — Я плакал от зависти к этому Александру, когда в первый раз чел про дело у Херонеи: отец его Филипп и все македонское воинство уже дали тыл грекам, когда на союзников оных, фиванцев, налетел Александр с конницей, мигом смял их, а там ударил и на победителей отца и все поле уложил их трупами! Таков был оный мальчишка!— А что потом в Афинах было! — тихо заметил Павлуша. — Я тоже, государь, чел когда-то сие описание и плакал, токмо не от зависти, где мне!.. Афин мне было жаль, государь.— Точно, Павлуша: афиняне в те поры объяты были ужасом. Афинянки выбегали из домов и рвали на себе волосы, узнав о павших в бою отцах, мужьях, братьях, сыновьях. Старики словно безумные бродили по стенам города… Старец Исократ с отчаяния уморил себя голодом …Старец Исократ с отчаяния уморил себя голодом…— Исократ (436-338 до н. э.) — афинский оратор и публицист.

… А вот и море!Пётр с благоговением снял шляпу перед обожаемою им могучею стихией и набожно перекрестился.Меншиков и Ягужинский, видя, что царь молчит, тоже молчали, не смея нарушить торжественность минуты.А минута была действительно торжественная. Он продолжал стоять, как зачарованный видением, видением будущего величия России… И видение это как бы реально вставало перед его духовными очами… Ни Ассирии и Вавилонии, ни монархии Кира, ни монархиям Македонской и Римской не сравняться с тою монархиею, которая назревала теперь в великой душе.А оттуда, справа, чуть-чуть двигались чьи-то корабли под белыми парусами, чьи?.. Конечно, его, того, который там, за этим морем, и двигались эти корабли по его же морю и из его же реки!Бледность проступила на щеках великана, и он все молчал. «Новгородцы сим морем владели… Александр Ярославич ставил свою пяту на берег Невы …Александр Ярославич ставил свою пяту на берег Невы…— Александр Невский (1220-1263) — князь новгородский, с 1252 года — великий князь владимирский. Победами над шведами (Невская битва 1240 года) и над немецкими рыцарями (Ледовое побоище 1242 года) обезопасил западные границы Руси.

… А мои деды-лентяи все сие проспали…»Теперь краска залила его щеки.— Так я же добуду, я верну! — вдруг с страстным порывом сказал он.— Добудешь, государь, тебе ли не добыть! — согласился Меншиков, угадав мысль Петра. — Добудешь всего. Вон Азов живой рукой добыл.При напоминании об Азове взор царя ещё больше загорелся.— Точно, Азов с Божьей помощью добыли… А немало в оной виктории нам помогли черкасские люди — хохлы… Жаль, что не вызвал их регимента Полка.

два-три под Нарву, — говорил царь, что-то ища в боковом кармане своего кафтана.— Ты что, государь, ищешь? — спросил Меншиков.— Да выметку из походного журнала, что прислал мне гетман Мазепа …Мазепа Иван Степанович (1644-1709) — гетман Украины (1687-1708); стремился к отделению Украины от России Во время Северной войны (1700-1721) предательски перешёл на сторону вторгшихся на Украину шведов. После Полтавской битвы (1709) бежал вместе с Карлом XII.

.— Она у меня, государь, с письмом Кочубея.При имени Кочубея у Ягужинского дрогнуло сердце. Он вспомнил его дочь, Мотреньку, которую видел три года тому назад в Диканьке и образ которой, прекрасный, как мечта, запечатлелся в его душе, казалось, навеки.— Ты велел мне спрятать её, чтоб прочесть на досуге. Изволь, государь, вот она.И Меншиков подал Петру выписку из походного журнала малороссийских казаков, участвовавших в осаде Азова. Царь развернул бумагу и стал читать вслух:— «Року 1696 его царскаго величества силы великия двинулись под Азов землёю и водою, и сам государь выйшол зимою, и прислал указ свой царский до гетмана запорожскаго, Ивана Мазепы, жебы войска козацкого стал туда же тысячей двадцать пять, що…»— Наш да не наш язык, — остановил себя Пётр, — год у них «рок», да эти «жебы», да «що», да «але»…— С польским малость схоже, государь, — заметил Меншиков.«Нет, не с польским, — думал Ягужинский, вспоминая певучий говор Мотреньки Кочубеевой. — Музыка, а не язык… А как она пела! Ой, гаю, мий гаю, зелёный розмаю!Упустила соколонька — та вже й не пиймаю!..» Царь продолжал читать:— «…що, на росказания его царскаго величества, гетман послал полковников, черниговского Якоба Лизогуба, прилуцкого Дмитра Лазаренка Горленка, лубенского Леона Свечку, гадячского Бороховича и компанию, и сердюков Казаков-пехотинцев.

, жебы были сполна тысячей двадцать пять. Которые в походе том от орды мели перепону, але добрый отпор дали орде, и притянули под Азов до его царскаго величества. Где войска стояли его царскаго величества под Азовом, достаючи города и маючи потребу з войсками турецкими на море, не допускаючи турков до Азова, которых на воде побили…»— То была первая морская виктория твоя, государь, — сказал Меншиков, — и виктория весьма знатная.— Будут, с Божьей помощью, и более знатные, да вот здесь!..И царь указал на море, как бы грозя рукою.А в душе Ягужинского звучала мелодия: «Упустила соколонька— та вже й не пиймаю!..» — «…опановали козаки вежу, которая усего города боронила, — читал Пётр, — и из тоей вежи козаки разили турков в городе, же не могли себе боронити, которые и мусели просити о милосердии, и сдали город; тилько тое себе упросили турки у его царскаго величества, жебы оным вольно у свою землю пойти, на що его царское величество зезволил, отобравши город зо всем запасом, строением градским, и оных турков обложенцев казал забрати у будари на килькадесять суден и отвезти за море Азовское, у турецкую землю». Пётр остановился и взглянул на Меншикова.— Полагаю, запись учинена с обстоятельствами верно, — сказал он.— Верно, государь, — отвечал Меншиков.— У черкас, я вижу, письменное дело зело хорошо налажено.— Черкасы, государь, ученее нас.— Может, и так…А Павлуша Ягужинский, прислушиваясь к разговору царя с Меншиковым о черкасах, думал о своей «черкашенке» из Диканьки, и в душе его продолжала петь дивная мелодия: Ой, гаю, мий гаю, зелёный розмаю!Упустила соколонька — та вже й не пиймаю!.. 10 Между тем, пока царь на берегу «чужого моря» волновался великими государственными думами, под Нарвой его преображенцы и другие воинские люди, большею частью, кроме преображенцев и семеновцев, состоявшие из неопытных новобранцев, продолжали возводить укрепления своего лагеря, готовясь к скорой осаде.Время стояло осеннее, ненастное. То хлестал дождь, то слепил глаза мокрый снег, и северное пасмурное небо не располагало к спорой работе. Даже любимцы царя, преображенцы, чувствовали себя как бы покинутыми своим державным вождём.— Не любы, что ли, мы стали батюшке царю? Из царей разжаловал себя в капитаны бомбардерской роты… Простой капитан!— Да и прозвище своё родовое переменил: стал Петром Михаиловым.— А видели, как он намедни шанцы Земляные окопы (шанцы); общее название временных полевых укреплений в России XVII-XIX вв.

копал да сваи тесал? Топор у него ажно звенит, щепы во каки летят!Кто-то затянул вдали: На Михайловский денёчекВыпал беленький снежочек. — И точно, братцы: завтра Михайлов день, и снежочек идёт…— Какой снежочек! Просто кисель с неба немцы льют.— Да и кисель-то не беленький, а во какой, с грязью.Разговор переходил на то, что неладно-де… немца над войском поставили начальником. Всех удивляло, что командование войском поручено герцогу фон Круи.— Ерцог!.. Да у нас на Руси ерцогов этих и в заводе не было.— И точно, немец на немце у нас в войске…— Один такой вон уже и тягу дал, в Нарву убег.Это говорили о Гуммерте, которого обласкал царь, а он перебежал к Горну, коменданту Нарвы.— Эй, братцы! Слышь, ты? Велят веселей работать… что бы с песеньем… пущай-де там, в Нарве, слышат… это чтоб страху на них напустить.— А коли нет, так и запоем.И какой-то преображенец, опираясь на заступ, визгливым фальцетом запел: Задумал Теренька жаницца,Тётка да Дарья браницца:Куда тебя черти носили?Мы б тебя дома жанили.Или-или-или-или-или,Мы б тебя дома жанили. Дружный хохот наградил певца.— Ну и тётка Дарья у нас!.. Жох-баба!— А ты что ж, Терентий? — спросили добродушного богатыря, который продолжал железной лопатой выворачивать огромные глыбы сырой земли с каменьем.— Что Терентий? Он не дурак до девок: он во как отрезал тётке Дарьюшке.И другой преображенец, подбоченясь и скорчив рожу, запел: Построю я келью со дверью,Стану я Богу молицца,Чтоб меня девки любили —Крашоные яйца носили.Или-или-или-или-или,Крашоные яйца носили. — Что, братцы, слышно в Нарве? — спросил певец.— Должно, слышно: вон и вороны тамотка раскаркались на Тереху.В это время к работавшим у шанцев подъехали князь Иван Юрьевич Трубецкой и заведовавший укреплением лагеря саксонский инженер Галларт.— Бог в помощь, молодцы! — поздоровался Трубецкой с солдатами.— Рады стараться, боярин! — гаркнули молодцы.— Старайтесь, старайтесь. А завтра, ради Михайлова дня, я вас угощу большой чаркой, — сказал князь.— Покорнейше благодарим на милостивом слове!«Большой чарке» солдаты особенно обрадовались, потому что ненастная, сырая погода требовала чего-нибудь согревательного, бодрящего.А князь Трубецкой тут просто придрался к случаю.Его очень обрадовало письмо из Москвы, извещавшее о женитьбе сына на Ксении Головкиной. От жены он знал, что Ксения — редкая девушка и по красоте, и по душевным качествам. Кроме того, ему лестно было породниться с Головкиным, которого царь заметно приблизил к себе и отличал от других.— А кто из вас так весело пел? — улыбнулся он.Солдаты замялись, но простоватый богатырь Теренька выступил вперёд и сказал:— Это они меня передразнивали, ваша милость.И он указал на певцов.— За что ж они тебя передразнивали? — засмеялся князь.— Что я бытта хочу женитца.— Что ж, дело доброе, добудем Нарву, тогда и женим тебя. Прощайте, молодцы, — сказал князь, удаляясь, и прибавил — Песельникам по две чарки, а жениху — три.Солдаты были в восторге.— Ну так, братцы, пой! Боярин похвалил, да и спорей работа пойдёт.— Ин и вправду, заводи, Гурин.— Какую заводить-то?— Ивушку, чтобы горла-те мы все опрастали.И Турин «завёл» высоко-высоко: Ивушка, ивушка, зелёная моя! — Солдатские «горла» подхватили, голоса все более и более крепли, а когда дело дошло до «бояр, ехавших из Новагорода», всех охватило воодушевление: Ехали бояре из Новагорода,Срубили ивушку под самый корешок,Сделали из ивушки два они весла —Два весла-весельца, третью лодочку косну,Взяли-подхватили красну девицу с собой… — Ну, братцы, в Нарве, поди, всех воробьёв распужали, — сказал, подходя, один семеновец.— Да мы не даром поем: за пенье зелено вино жрём, — сказал Гурин.— Ой ли! На каки таки денежки? Да тутай и кружала нету.— Мы завтрея гуляем у самово боярина, князь Иван Юрьевича Трубецкова.— Поддай, поддай жару, Гуря!Гурин поддавал с высвистом: Стали оне девицу спрашивати —Спрашивати, разговаривати:«Что же ты, девица, не весела сидишь…» — Бояре, бояре едут! Как бы не тово, — и семеновец убежал к своим.Это ехали осматривать работы князь Яков Фёдорович Долгорукий Долгорукий Яков Фёдорович (1639-1720) —сподвижник Петра, участник Азовских походов. Пробыл десять лет в шведском плену, с 1700 года до размена пленными в 1710 году.

, имеретинский царевич Александр и Автаном Михайлович Головин.Вдруг среди работавших послышались голоса:— Государь едет, государь едет!Пётр возвращался с морского берега радостный, возбуждённый.— Государь в духе, море видел, — улыбнулся Яков Долгорукий.— Он хоть поглядит на море, и уж сыт по горло, — заметил Головин.— Ну, не говори, Автаном Михалыч, — сказал царевич Александр своим слегка гортанным говором, — от гляденья на море государь пуще распаляется; он бы все моря, кажись, выпил.Царь увидел князей и направился к ним. 11 На Москве тем временем князь-кесарь продолжал своё застеночное дело.Одним из наиболее крупных зверей, уловленных князем-кесарем, оказался друг Талицкого, тоже из учёных светил школы знаменитого протопопа Аввакума, иконник Ивашка Савин. У него при обыске были найдены и подлинные сочинения Талицкого.Привели Ивашку пред светлые очи князя-кесаря. Сухое лицо иконника, напоминавшее старинный закоптелый образ, и остановившийся взгляд выдавали упорство фанатика.— С вором Гришкой Талицким в знаемости был ли? — спросил Ромодановский.— Был, не отрекаюсь, вместе Богу служили, — отвечал иконник.— И с оным Гришкою в единомыслии был же?— Был и в единомыслии.Ромодановский глянул на иконника таким взглядом, какого в Преображенском приказе никто не выдерживал. Иконник Ивашка выдержал.— И слышал от Гришки воровские его на великого государя с поношением хульные слова?— Слышал, — не запирался допрашиваемый.Ромодановского поразила смелость иконника.— И воровские его, Гришкины, тетрати чел?— Чел.— И усмотря в воровских его тетратях государю многие укорительные слова, государя и святейшего патриарха не известил?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116