— закричал он. — Ты пушками лукаться! Вот же тебе, н-на!И он, нагнув свою несокрушимую, точно из чугуна вылитую голову, ринулся вперёд, как стенобитный таран.…Карл пришёл в величайшее недоумение. Его богатыря, его непобедимого Гинтерсфельда вместе с конём какое-то рассвирепевшее чудовище опрокинуло словно ударом молнии!Шведский богатырь, сброшенный падением лошади с седла, с обнажённым палашом кинулся на своего противника. За ним и другие шведы устремились с саблями наголо на безоружного русского вепря.— Vade! Vade! Ни шагу! — крикнул король.Русские вожди, слагавшие оружие перед Карлом, узнали своего вепря. Он стоял, тяжело дыша, готовый снова ринуться на всех: все равно пропадать!Но шведский король приказал пощадить «чудовище русской земли» — из любопытства.Несчастный для России кровавый день 19 ноября 1700 года, наконец, кончился с закатом багрового солнца.А трупы русских бурная Нарова продолжала нести в «чужое море»… 16 Поражение русских под Нарвой совершилось главным образом по вине их военачальников.Первым обратился в постыдное бегство боярин Шереметев.Главнокомандующий и его свита, то есть герцог фон Круи и его штаб с прочими иноземцами, сами побежали в объятия шведов и сдались. Около восьмидесяти офицеров русской службы взяты военнопленными и отправлены за море, в Швецию.Одни преображенцы и семеновцы с генералом Адамом Вейде держались стойко, но и их поколебала паника остального войска, их осталась половина, и они сложили оружие. До шести тысяч русских погибло на пути к Новгороду из числа тех, кому удалось перебраться через Нарову: позже они погибли от голоду и холоду.Где же в эти несчастные для России дни находился её вождь, её державный начальник?Пётр покинул осаждаемую его войском Нарву в ночь на 18 ноября и вместе с неразлучными денщиками своими, Орловым и Ягужинским, поспешил в Новгород для подготовления возможно широких и верных средств к успешному продолжению неизбежной борьбы с сильным врагом.Нужно было поторопиться с усиленным набором ратников, укрепить пограничные, важные в стратегическом отношении пункты, такие, как Новгород и Псков, а главное, создать артиллерию, которая стояла бы на высоте своего назначения. Под Азовом и теперь под Нарвой Пётр сам убедился, как жалки были в деле орудия его войска. Русские пушки могли пробивать бреши только в деревянных частоколах, а перед каменными стенами были бессильны: от стен Нарвы ядра отскакивали, как горох… Позор! Это царь видел и от негодования бледнел. Позор!Из Новгорода царь немедленно разослал указы собирать новое войско со всех концов России и к весне приготовить его к военным действиям.— За медлительность и нерадение — виселица! — велел он объявить гонцам, посылаемым с указами.В Новгород же он вызвал думного дьяка Виниуса Виниус Андрей Андреевич (1641 —1717) — сын голландского купца и промышленника, родился и крещён в православную веру в Москве. Был переводчиком, потом дьяком в Посольском приказе. Позже заведовал Аптекарским приказом и почтовой службой. Подготовил для Петра I проект об учреждении флота в России. В 1703 году впал в немилость; в 1706 году бежал за границу, но вскоре вернулся и вновь служил.

, энергия и расторопность которого были ему известны.— Высылай незамедлительно на работу поголовно все население новгородской и псковской земель, солдат, крестьян, попов, причетников, баб! — сказал он Виниусу. — Ныне земле русской, её городам и храмам Божиим грозит нашествие иноплеменников, то я повелеваю духовенству закрыть на время церкви, прекратить служение в оных и отдать все своё время укреплению Новгорода и Пскова… Понял?— Понимаю, государь, — отвечал Виниус.— Землекопов, каменщиков пригнать со всей земли, слышишь?— Слушаю, государь.— А ты сам незамедлительно приступай к литью медных пушек нового образца. Чертежи я тебе дам.— Медные, государь! А где взять меди?— У меня меди с серебром хватит на триста пушек.— А где эта медь, осмелюсь спросить, государь?— В церквах, в монастырях, по колокольням!— Как, государь, колокола?..— Да, колокола! Оставь им по малому колокольцу, и того довольно, а все остальные, большие и малые, на пушки!.. Всевышний не нуждается в их трезвоне: он божественным слухом своим слышит вздох души, биение сердца, пост травы!.. На что ему колокола!.. В них ты найдёшь преотменную медь, о какой и не помышляет мой заносчивый брат Карл, медь с примесью знатной доли серебра, и пусть сия медь кричит и глаголет во славу Всевышнего Бога и для благоденствия России!— Слушаю, великий государь!— Монахов и черниц, сих дармоедов, попов, дьяконов и причетников заставить молиться святою молитвою — работою во славу Святой Руси, а не поклонами, в коих Вседержитель не нуждается… Ты читал когда-либо пророка Исайю …читал когда-либо пророка Исайю…— Имеется в виду одна из книг Ветхого Завета. Пророк Исайя родился около 765 года до н. э. Бог в Иерусалимском храме возложил на него пророческую миссию: возвещать падение Израиля и Иуды в наказание за неверность народа. В первые годы своей пророческой деятельности он, главным образом, обличает нравственную развращённость, явившуюся следствием материального процветания в царстве Иуды.

? — вдруг оборвал он себя, остановившись перед изумлённым Виниусом.— Читал, государь…— недоумевал последний.— Читал? Так помнишь, что говорит Вседержитель всем попам и архиереям устами пророка?— Не памятую, государь… Библия так пространна…— А я помню. «К чему мне множество жертв ваших? — говорит Вседержитель попам и архиереям. — Я пресыщен всесожжением овнов и туком откормленного скота; и крови тельцов, и агнцев, и козлов не хочу… кадило мерзости мы есть»… Слышишь?— Слышу, государь.— «Кадило мерзости мы есть» — глаголет Адонай Господь; а попы только и знают, что кадят…— Точно… только кадят, государь.— А Бог говорит дальше попам: «Новомесячий ваших и суббот, и дне великого не потерплю, поста и праздности, и новомесячий ваших, и праздники ваши ненавидит душа Моя»… Пр. Исайи, I, II — 15

Вот что Он говорит.Виниусу, изумлённому, даже испуганному, казалось, что сам пророк гремит над ним.— Так лопаты, заступы, кирки, топоры им в руки, а не кадила!.. И посты и праздники ненавидит душа Его, ненавидит!.. А кадила их — мерзость для Него!Вдруг он оглянулся, услышав, что кто-то сморкается в углу. Там стояли Орлов и Ягужинский, и последний торопливо утирал слёзы.— Ты о чём это? — спросил царь.Павлуша потупился и конфузливо молчал.— О чём, спрашиваю, или кто тебя обидел?— Государь… я… я, — лепетал Павлуша, — я… от изумления…— Какого изумления?— От зависти, государь! — выпалил Орлов и засмеялся. — Если б, говорит, я все так знал и помнил…— Это похвальная зависть, — серьёзно сказал государь. — И я от зависти чуть не плакал, взирая на все то, что я видел у иноземцев и чего у нас нет.— Да он, государь, всему завидует…— продолжал улыбаться Орлов.— А ты, чаю, завидуешь токмо красивым дворским девкам, бабник.И государь снова обратился к Виниусу.— Будучи под Ругодевом, я оттедова к морю ездил, — сказал он, и глаза его вновь загорелись вдохновенным огнём. — Сколько там простору и утехи для глаз! Вот коли ты мне к разливу реки изготовишь пушек добрых ста три, то мы с Божьей помощью и до моря променаж учиним.— Пошли-то, Господи, — поклонился Виниус.— Так долой с колоколен колокола, и переливай на пушки! А я орала все перекую в оружие, дабы возвысить Россию… А после и орала вновь заведём, и пахать станем.— Аминь! — взволнованно проговорил Виниус. 17 Время шло, а вестей из-под Нарвы царю все ещё не было. Ни один гонец не примчал в Новгород.Прошло и восемнадцатое, и девятнадцатое ноября, а вестей нет. Уже на исходе и день двадцатого, а все никого нет от войска.Чего ждут эти увальни, Головин, Трубецкой, Борька Шереметев? Да и немчура этот, «фон Крой», должен знать воинские порядки. Как третий день не доносить царю, что у них там творится?— Иван! Снаряжайся и в ночь гони под Нарву.— Слушаю, государь… Живой рукой привезу вести… Ничего особого не изволишь приказать, государь?— Нет… Надо допрежь того узнать, что там…Через несколько минут Орлов уже мчался ямским трактом к выходу Наровы из Чудского озера.Пётр тревожно провёл остаток дня двадцатого ноября и ночь на двадцать первое.Рано же утром он вместе с Виниусом и Ягужинским отправился на работы по укреплению города.На дороге им встретился странного вида старик, почти в лохмотьях, но в собольей шапке. Он стоял посередине улицы и, притоптывая ногами, пел старческим баском, задрав голову кверху: А бу-бу-бу-бу-бу.Сидит ворон на дубу.Он играет во трубу,Труба точёная,Позолоченная. — Скорей, скорей летите, а то немецкие вороны да собаки все поедят и кровушку всю вылакают, — выкрикивал он, махая руками.Этот старик обращался к летевшим по небу стаям птиц. То были целые тучи воронья.Это заметил и царь с своими двумя спутниками.— Куда это летит столько птицы? —дивился государь. — И все на северо-запад.— Лети, лети, Божья птичка! — продолжал странный старик. — Боженька припас тебе там много, много ествы, человечинки.— Я догадываюсь, государь, что сие означает, — с тревогой сказал Виниус, — птица сия чуткая… Она учуяла там корм себе… Битва была кровавая, птица проведала о том Божьим промыслом…Слова Виниуса встревожили царя.— Ты прав, — задумчиво проговорил он, — птица чует… Бой был; в том нет сумления… А был бой, и трупы есть… Но чьих больше?— Будем надеяться, — нерешительно сказал Виниус, — Божиею милостью и твоим государевым счастьем…— Но почему вестей доселе нет? Ни единого гонца!Уже издали доносился голос странного старика. А бу-бу-бу-бу-бу,Сидит ворон на дубу,Он играет во трубу. — Киш-киш, вороны! Киш-киш, чёрные!Около стен ближнего монастыря копошились, словно муравьи, какие-то чёрные люди. То были монахи и монастырские служки. Они укрепляли обветшалые стены. За работами наблюдал сам престарелый игумен.Старый инок нет-нет да и поглядывал на небо, качая головой в клобуке.Увидев царя, он издали осенил его крёстным знамением.—Дело государское блюдёшь, отче? — спросил царь, подходя.— Блюду, с Божьей помощью, великий государь, — отвечал старец и взглянул на небо.Птица продолжала лететь на северо-запад, перекликаясь гортанным карканьем.— Удивляет тебя птица? — спросил Пётр.— Смущает, государь… Враны сии смущают… К кровопролитью сие знамение.— Сколько у тебя колоколов в монастыре? — спросил Пётр.— Колоколов, государь, нечего Бога гневить, достаточно.— Так я велю перелить их на пушки, — сказал царь.Старый инок, казалось, не понял государя. Виниус не успел ещё сообщить ему волю царя относительно церковных колоколов.— Все колокола велю перелить на пушки, — повторил государь, — понеже приспел час, когда пушки стали для святых церквей надобнее колоколов.Игумен онемел от изумления и страха… «Последние времена пришли, — зароилось в его старой голове, — храмы Божьи лишать благовествования… глагола небесного…»— Так ты, отче, распорядись приготовить все потребное для спуска колоколов на землю, — сказал Пётр, проходя дальше, — слышишь?— Воля царёва, — уныло проговорил старик.Он долго потом с ужасом смотрел на удалявшуюся исполинскую фигуру государя, опиравшегося на дубинку.— Времена и лета положил Бог своею властию, — покорно пробормотал старец, подняв молитвенно глаза к небу.Он никак не мог опомниться от слов царя.— Святые колокола на пушки!.. Остаётся ризы с чудотворных икон ободрать… О, Господи!Старик подозвал к себе отца эконома.— Ты слышал, что повелел царь? — шёпотом спросил он.— Ни, отче, за стуком не слыхал.— Велит спущать с колоколен все колокола.— На какую потребу, отче?— Велю-де, сказывал, все колокола перелить на пушки.Отец эконом не верил тому, что слышал.— Сего не может быть! Обнажить храмы Божии от колоколов!.. Да это святотатство!— Подлинно, страшное святотатство, какого не было на Руси, как Русь почалась.— Как же быть, владыко?— Уж и не придумаю… Царь он над всею землёй, и выше его один токмо Бог… К небу возопиет обида сия храмам Божиим… Тебе ведом, я чаю, его нрав жестокий: суздальского Покровского монастыря архимандрита и священников били кнутом в Преображенском приказе за то, что убоялись незаконного деяния — постричь насильно царицу Евдокию …постричь насильно царицу Евдокию…— Лопухина Евдокия Федоровна (1669-1731) — первая жена Петра, с которой он расстался в 1698 году. По его приказу она была пострижена в монахини.

, жену его, голубицу невинную.— Ох, слышал, слышал, владыко.В это время из-за монастырской ограды послышался жалобный крик.— Никак, это голос отца казначея? — прислушивался старый игумен.— Его! Его!..— Царь бьёт… Верно, согрубил ему отец казначей, строптивый инок.— Бьёт… бьёт… Ох, Господи! И кричит: «Лентяи все, дармоеды! Я вас!»— О, Господи!.. 18 Царь показывал Виниусу чертежи и описания новых пушек, когда на дворе послышалось какое-то движение.— Гонец примчал, — донеслось со двора.Царь вскочил. В дверях стоял Орлов, страшный, исхудалый, весь в грязи, с искажённым лицом и трясущейся челюстью. Увидев царя, он крыжом упал к его ногам.— Вели, государь, казнить гонца своего за недобрые вести! О! О!. — стонал он.Лицо Петра было страшно, оно все судорожно дёргалось.— Встань, Иван, — тихо, глухо сказал он.— О Господи! Не родиться бы мне на свет Божий! — стонал Орлов.— Встань! Говори все, — приказал царь. — Я не баба, не сомлею.Орлов приподнялся. Виниус также дрожал. Ягужинский забился в угол и плакал.— Сказывай! Я на все готов… я жив ещё! А там посмотрим.— Великая беда постигла твоё войско, государь, под Нарвой, — начал Орлов, стараясь не сбиваться. — Уже в пути я повстречал боярина Бориса Петровича Шереметева… С ним была махонькая горстка ратных людей, да и те с голоду и холоду мало не помирали наглою смертию.— Для чего ж он гонца не прислал ко мне?— Некого было, государь… Которые были с ним конники, и те все в пути обезлошадели, все от бескормицы пали кони под ними.— А фон Круи?..— Фон Крой, государь, и все его иноземцы, как только увидали беду, все до единого убегли к королю…— Га!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116