Отлично - магазин Wodolei.ru
В каждом из залов один или другой подходил к окнам, забранным редкими решетками, и обводил взглядом те довольно внушительные расстояния, которые оставались между крайними стальными перепонками и рамами окон. При этом все они, как по команде, переводили взгляд с висевших перед ними небольших работ на решетки, словно прикидывая, – пройдут ли в отверстия работы в рамках, или придется тратить время на то, чтобы их из рам вынуть. Судя по удовлетворенным взглядам, которыми обменивались молодые люди, их расчеты, кажется, совпадали с их планами, построенными до посещения музея.
В залах музея, лишенного из-за бедности возможности установить, хотя бы на лето, кондиционеры, стояла иссушающе-влажная жара, если так можно сказать: в горле сохло, а по лицам лились струйки пота.
Так что никого не удивляло в толпе посетителей что молодые люди с бледными, нервными, интеллигентными лицами (лица в толпе не особенно выделялись, выделялось поведение, которое и «засек» Митя), время от времени подходили к распахнутым окнам, – чтобы подышать…
Окна, заметил Митя, выходили у большинства залов музея во двор какого-то НИИ. Ученые нынче бедные, машин во дворе НИИ практически не было.
Окно одного из залов выходило в переулок.
– Если снять небольшого размера картинку и просунуть её в щель между решеткой и оконной рамой, и если там, – а окна зала, в которых экспонировалась выставка, были расположены на первом этаже, – сообщник будет ждать во дворе НИИ или в переулке…
Митя мысленно проделав всю эту процедуру… Подошел, как только что это сделал один из юношей с нервным, чуть дергающимся лицом, к картине Хиросиге, заглянул за неё – элементарно, вещица легко, судя по всему, снималась с элегантных хромированных крючков, спускавшихся сверху на стальном тросике. Тросик перекусывать не надо. Надо просто снять с крючка.
…Он оглянулся… Нина, закончив осмотр выставки, стояла у выхода из первого зала в вестибюль и явно ждала его. Он вновь выглянул во двор музея и НИИ. Ни одной машины. Никаких сообщников. Да и странные юноши, как будто бы, потеряв интерес к окнам и крючкам, на которых крепились рамы картин и гравюр, переключились на собственно японскую живопись и графику. Может, почудилось? Может, профессиональная болезнь – подозрительность, когда преступление и преступники видятся в чуть более нетрадиционной ситуации, чуть более странном поведении людей.
– Да мало ли придурков в Москве. Особенно в музеях, концертных залах, библиотеках… Может, это какая-нибудь секта нетрадиционных «перформенс»…
Им неинтересно просто разглядывать картины и гравюры, или просто слушать музыку, или просто читать книги. И они устраивают из акта восприятия искусства некое представление. Прежде всего – для себя самих.
Так Митя, казалось, успокоил себя. Направившись к выходу, он ещё раз обернулся. Группа странных молодых людей скучковалась возле «Вида на гору Фудзияма в пору цветения сакуры» работы Хокусая и сдержанно, но одновременно скрыто возбужденно что-то обсуждала.
– Ну, понравилась им работа, – остановил себя Митя. – Ничего криминального тут нет. Имеют право поспорить.
И все же, придя через часа четыре домой, он позвонил Кире Вениаминовне Лукасей, начальнику управления ФСБ, в котором он теперь служил в группе физической защиты. Рассказал про странную группу в Музее личных коллекций.
– Считаешь, готовится ограбление музея?
– Не исключаю.
– Я была на этой выставке. Там, кажется довольно много работ сравнительно небольших размеров, примерно, 30 на 20. Но на окна внимания не обратила. Полагаешь, в щель между решеткой и оконной рамой могут пролезть.
– Уверен. У меня глаз – ватерпас.
– Первый этаж… Двор, переулок тихий. Оттуда уйти и вписаться в движение транспорта в сторону метро «Кропоткинская», по Волхонке, – пара минут если подгадать со светофором, то можно уйти к Садовому кольцу, или свернув направо – по бульвару… На скорости… Там много вариантов движения… Интересно, кто заказчик…
– Это уже Ваш вопрос, Кира Вениаминовна… Значит, поверили, что готовится ограбление.
– Поверила. Свяжусь со «смежниками» – тут без милиции не обойтись. Но и своих людей пошлю.
– Мне подключиться?
– Раз разведка была сегодня, вряд ли на этот же день они назначат акцию. Так что пока отдыхай. А завтра с утра обсудим, зайди ко мне. Думаю, раз ты уже влез в подробности, стоит подключиться и тебе с ребятами. Но эксперты из нашего управления подъедут в музей уже сегодня, задержание могут провести и твои бывшие коллеги. А ты со своими парнями должен обеспечить физическую защиту нашей группы.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– То, что сегодня я свободен.
– Сам себе работу ищешь.
– Это я понимаю. Но так – и совесть чиста, и время есть на личные дела.
– Что это у тебя за личные дела появились, капитан?
– Каждый имеет право на личную жизнь.
– Не обсуждается. Это серьезно? С художницей?
– А что? Почти ровесники, и её, и меня жизнь круто тряхнула. Много общего.
– Но у неё ребенок инвалид…
– Хороший, между прочим, парень. Гоша зовут. Он тем более ни в чем не виноват. А втроем нам всем будет легче.
– Хороший ты мужик, Митя. Уважаю.
– А если уважаете, зовите меня «на вы», а то иногда неловко, – я старше вас лет на десять. Хотя, конечно, вы теперь полковник, а я капитан.
– Я написала представление на присвоение внеочередного звания майор. После той операции. Через пару месяцев получишь… Получите новые погоны.
– Знаете, как говорил герой Дюма-папы Атос, для простого мушкетера это слишком много, а для графа де ла Фер – слишком мало.
– Извини… Извините, чем богаты… Ну, Дмитрий Степанович, не будем на этой ноте заканчивать разговор. У нас, несмотря на разницу в возрасте и званиях, кажется, сложились взаимоуважительные рабочие отношения.
– Да нет, конечно… Извините, Кира Вениаминовна, не сдержался. Если и назовете иной раз на «ты», не обижусь. В армии это годами складывалось, не нам менять: «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»… А у нас та же армия, только что функции более деликатные.
– Все-таки обиделся… Жаль. Я вас, Дмитрий Сергеевич, действительно очень ценю…
– Ладно… Будем считать инцидент исчерпанным. Так я пошел, меня Нина ждет.
Вечером, за чаем, Гоша все расспрашивал и расспрашивал про выставку его любимых японцев, так, что Митя для себя решил – свозит он Гошу на машине в Музей личных коллекций. Погрузит в свою «тачку» и Гошу, и коляску, а там – почти первый этаж… На руках поднимет. То-то радости будет. А пандусы у нас для инвалидов, интересно, когда в музеях и других общественных зданиях начнут строить? Никогда, наверное, такой мы народ – добрый, добрый, но когда нам это ничего не стоит.
Гоша все расспрашивал, а Митя и Нина отвечали ему как-то рассеянно и не увлеченно, так, что в конце концов и Гоша понял – старшие чем-то всерьез озабочены и перестал. Пили чай, каждый думал о своем… И, поскольку поля у них действительно были добрые и совмещаемые, – и относились они друг к другу с искренней любовью, то никакой неловкости, как ни странно, в повисавшей время от времени тишине над круглым обеденным столом в большой кухне Нининой квартирки не было.
Митя думал о том, что явно готовится ограбление Музея личных коллекций. И рассчитывал – как преступники его планируют провести, как хотят отвлечь внимание публики, если грабить будут днем, или как будут отключать сигнализацию, если операцию наметили на ночь, как будут уходить и на скольких машинах, и как его группе обезопасить действия основной группы захвата, как взять бескровно самих преступников и без потерь – работы японцев, в том случае, если не удастся сорвать операцию до её начала или взять преступников на месте преступления.
А Нина думала совсем о другом. Но по сложности решаемая ею проблема была, пожалуй, не проще той, над которой ломал голову Митя.
С утра, ещё до их «культпохода» в музей, ей позвонила ученый секретарь Независимой академии художеств, – одной из недавно созданных негосударственных общественных организаций, – Асмик Аштояновна Басмаджан, и спросила, не хочет ли она слетать в Америку.
– В Северную или Южную? – удивленно приподняла брови Нина.
– В Северную.
– На экскурсию? В туристическую поездку по линии Академии? Но это, наверное, очень дорого.
– Нет. Это служебная командировка. Все расходы берет американская сторона.
– Что за дело?
– Нужно посмотреть одну работу, очень «записанную».
– Какие подозрения?
– Подозрения интересные: она может принадлежать кисти кого-то круга Франсиско Сурбарана, а возможно – и самого Сурбарана…
– Сюжет?
– Мадонна с младенцем.
– Записи?
– Скорее всего, частично – ещё в ХVII веке, остальное – ХIХ – начало XX-го.
– Сильно запущена?
– Сильно.
– История?
– Ее нынешний владелец купил её за бесценок в 30-е годы в Средней Азии.
– Как его туда занесло?
– Работал там. Строил завод по переработке хлопка.
– Сколько ж ему лет?
– Много.
– Что так поздно спохватился реставрировать картину? Хочет с собой в могилу взять?
– Нет, хочет оставить сыну. Он всю свою огромную коллекцию картин, оцениваемую в миллиарды долларов, завещал сыну.
– Ну, тогда понятно. Почему вышел именно на меня?
– Кто-то ему тебя рекомендовал.
– Кто именно, не знаешь?
– Не знаю.
– Как вышли на тебя?
– Наш президент, Ираклий Баарашвили, только что вернулся из Техаса. Он подарил штату Техас свою статую ковбоя из бронзы. Ездил, так сказать, на презентацию. Ну, американцы в долгу не остались, подарили батоно Ираклию ранчо стоимостью в миллион долларов, так что старик в накладе не остался. И, якобы, это по официальной легенде, ты ж понимаешь, когда речь идет о батоно Ираклии, надо все делить на четыре, – к нему на каком-то банкете по поводу презентации статуи подвалил местный мультимиллионер Роберт Локк и попросил порекомендовать ему хорошего реставратора, специалиста по Сурбарану.
– Но я не специалист по Сурбарану! Я сто лет занимаюсь реставрацией древнерусской живописи.
– А про головку мальчика из музея Минска, которую ты отлично отреставрировала забыла? Десятилетия она считалась работой неизвестного художника итальянской школы, а ты её расчистила и доказала, что это ранняя работа Сурбарана. И эксперты из Испании, Италии и Франции твой вердикт подтвердили… Так что ты теперь у нас «ведущий специалист по реставрации работ Сурбарана»… Других-то нет… У нас в России Сурбарана – раз, два и обчелся. В музеях. А в частных коллекциях если и есть, то хранят в тайне и по поводу атрибуции и реставрации пока не обращались.
– Ладно, раз сделали меня специалистом по Сурбарану, крыть нечем.
– Соглашайся. Такой шанс – раз в сто лет.
– Так, может, подождать следующего?
– Ой, ты можешь быть серьезной?
– Условия?
– Я так поняла, что старик безумно богат, страстно загорелся вдруг срочно, пока жив, а ему 80-т, отреставрировать единственного принадлежащего ему Сурбарана и успеть поглядеть на него, пока не отдал Богу душу… Так что – согласится на все условия.
– Я не буду пока говорить о сумме гонорара, первоначальное мое условие пока не посмотрела на работу, не увидела записи, не попробовала раскрыть старую живопись, будет такое: еду с сыном и мужем.
– С каким мужем? 0н же умер…
– Один хороший человек умер, другой появился. Жизнь, мать, не стоит на месте.
– Ой, ну ты даешь. Тебе ж сто лет в обед…
– И не сто, мы же ровесницы, подруга, нам чуть-чуть за сорок. Самое время о своем бабьем счастье подумать.
– Ты так считаешь? Может и мне…
– И тебе не поздно, ты у нас женщина интересная во всех отношениях.
– А Ираклий?
– Найдет другую. Помоложе. У тебя, смотри, возраст критический. Не откладывай.
– Ну, ты меня озаботила. Значит, согласна? А твои условия я передам. Уверена, американец согласится. Какая ему разница, сколько вас приедет. Хоть бы весь Союз художников, или, на крайний случай, весь МОСХ.
Вот теперь Нина пила чай, ела чудное персиковое варенье, не ощущая его вкуса, и мучительно думала о том, как ей начать разговор с Митей. Как-то не принято у нас женщине первой делать такие предложения. Хотя, с другой стороны, все ж ясно, нравятся они друг другу, и Гошка будет счастлив. Да и втроем не так страшно в эту далекую Америку лететь. Неизвестно еще, что там за история с таинственным Сурбараном. Ишь ты, «Мадонна с младенцем» неизвестного происхождения…
Реликварий Святого Апостола Андрея. Проба пулей
– Главное, что среди соседей нет новых русских, – подумала Сигма, четко фиксируя внешних вид трех дверей, выходивших на лестничную площадку. Двери были самые обыкновенные, не стальные. Ну, а то, что «секьюрити» не было в подъезде, это она, наученная своим горьким опытом, проверила заранее. Подъезд был пуст и чист.
Запах кошачьей и человеческой мочи в счет не шел. Потому что котам все равно, где территорию метить, – в охраняемом подъезде новоявленного миллионера, или в таком вот задрипанном, где совокупный доход жильцов не выше недельного заработка скромного «быка» «пехотинца» из какой-нибудь синпосадской группировки.
Острый запах мужской мочи (как-нибудь Сигма могла отличить запах кошачьих меток от последствий мужских пивных возлияний, чай не в женском пансионе воспитывалась) тоже был объясним. Рядом с домом находился дешевый пивной павильон. Конечно, район престижный, да сейчас кто им, бизнесменам, указ? Дали взятку чиновнику, вот и получили разрешение поставить пивной павильон между домами, где доживали свой век вдовы партийных функционеров. Сами-то старички из «бывших» Сигме редко попадались. А она таких квартирок пошерстила, дай Бог.
И то понять можно, – коммунисты, что у власти были, почитай, лет восемьдесят, все больше в коллекции свои «накопления» вкладывали…
Да… Ну и дух в подъезде. А с другой стороны, куда мужикам податься, если павильон – без туалета. А после пива, что первое дело? Точно, «отлить». И куда? В тот подъезд, в котором дверь без стальных плит и кода. Вот и льют.
Сигма хотела было сплюнуть в раздражении, но удержалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
В залах музея, лишенного из-за бедности возможности установить, хотя бы на лето, кондиционеры, стояла иссушающе-влажная жара, если так можно сказать: в горле сохло, а по лицам лились струйки пота.
Так что никого не удивляло в толпе посетителей что молодые люди с бледными, нервными, интеллигентными лицами (лица в толпе не особенно выделялись, выделялось поведение, которое и «засек» Митя), время от времени подходили к распахнутым окнам, – чтобы подышать…
Окна, заметил Митя, выходили у большинства залов музея во двор какого-то НИИ. Ученые нынче бедные, машин во дворе НИИ практически не было.
Окно одного из залов выходило в переулок.
– Если снять небольшого размера картинку и просунуть её в щель между решеткой и оконной рамой, и если там, – а окна зала, в которых экспонировалась выставка, были расположены на первом этаже, – сообщник будет ждать во дворе НИИ или в переулке…
Митя мысленно проделав всю эту процедуру… Подошел, как только что это сделал один из юношей с нервным, чуть дергающимся лицом, к картине Хиросиге, заглянул за неё – элементарно, вещица легко, судя по всему, снималась с элегантных хромированных крючков, спускавшихся сверху на стальном тросике. Тросик перекусывать не надо. Надо просто снять с крючка.
…Он оглянулся… Нина, закончив осмотр выставки, стояла у выхода из первого зала в вестибюль и явно ждала его. Он вновь выглянул во двор музея и НИИ. Ни одной машины. Никаких сообщников. Да и странные юноши, как будто бы, потеряв интерес к окнам и крючкам, на которых крепились рамы картин и гравюр, переключились на собственно японскую живопись и графику. Может, почудилось? Может, профессиональная болезнь – подозрительность, когда преступление и преступники видятся в чуть более нетрадиционной ситуации, чуть более странном поведении людей.
– Да мало ли придурков в Москве. Особенно в музеях, концертных залах, библиотеках… Может, это какая-нибудь секта нетрадиционных «перформенс»…
Им неинтересно просто разглядывать картины и гравюры, или просто слушать музыку, или просто читать книги. И они устраивают из акта восприятия искусства некое представление. Прежде всего – для себя самих.
Так Митя, казалось, успокоил себя. Направившись к выходу, он ещё раз обернулся. Группа странных молодых людей скучковалась возле «Вида на гору Фудзияма в пору цветения сакуры» работы Хокусая и сдержанно, но одновременно скрыто возбужденно что-то обсуждала.
– Ну, понравилась им работа, – остановил себя Митя. – Ничего криминального тут нет. Имеют право поспорить.
И все же, придя через часа четыре домой, он позвонил Кире Вениаминовне Лукасей, начальнику управления ФСБ, в котором он теперь служил в группе физической защиты. Рассказал про странную группу в Музее личных коллекций.
– Считаешь, готовится ограбление музея?
– Не исключаю.
– Я была на этой выставке. Там, кажется довольно много работ сравнительно небольших размеров, примерно, 30 на 20. Но на окна внимания не обратила. Полагаешь, в щель между решеткой и оконной рамой могут пролезть.
– Уверен. У меня глаз – ватерпас.
– Первый этаж… Двор, переулок тихий. Оттуда уйти и вписаться в движение транспорта в сторону метро «Кропоткинская», по Волхонке, – пара минут если подгадать со светофором, то можно уйти к Садовому кольцу, или свернув направо – по бульвару… На скорости… Там много вариантов движения… Интересно, кто заказчик…
– Это уже Ваш вопрос, Кира Вениаминовна… Значит, поверили, что готовится ограбление.
– Поверила. Свяжусь со «смежниками» – тут без милиции не обойтись. Но и своих людей пошлю.
– Мне подключиться?
– Раз разведка была сегодня, вряд ли на этот же день они назначат акцию. Так что пока отдыхай. А завтра с утра обсудим, зайди ко мне. Думаю, раз ты уже влез в подробности, стоит подключиться и тебе с ребятами. Но эксперты из нашего управления подъедут в музей уже сегодня, задержание могут провести и твои бывшие коллеги. А ты со своими парнями должен обеспечить физическую защиту нашей группы.
– Это хорошо.
– Что хорошо?
– То, что сегодня я свободен.
– Сам себе работу ищешь.
– Это я понимаю. Но так – и совесть чиста, и время есть на личные дела.
– Что это у тебя за личные дела появились, капитан?
– Каждый имеет право на личную жизнь.
– Не обсуждается. Это серьезно? С художницей?
– А что? Почти ровесники, и её, и меня жизнь круто тряхнула. Много общего.
– Но у неё ребенок инвалид…
– Хороший, между прочим, парень. Гоша зовут. Он тем более ни в чем не виноват. А втроем нам всем будет легче.
– Хороший ты мужик, Митя. Уважаю.
– А если уважаете, зовите меня «на вы», а то иногда неловко, – я старше вас лет на десять. Хотя, конечно, вы теперь полковник, а я капитан.
– Я написала представление на присвоение внеочередного звания майор. После той операции. Через пару месяцев получишь… Получите новые погоны.
– Знаете, как говорил герой Дюма-папы Атос, для простого мушкетера это слишком много, а для графа де ла Фер – слишком мало.
– Извини… Извините, чем богаты… Ну, Дмитрий Степанович, не будем на этой ноте заканчивать разговор. У нас, несмотря на разницу в возрасте и званиях, кажется, сложились взаимоуважительные рабочие отношения.
– Да нет, конечно… Извините, Кира Вениаминовна, не сдержался. Если и назовете иной раз на «ты», не обижусь. В армии это годами складывалось, не нам менять: «я начальник – ты дурак, ты начальник – я дурак»… А у нас та же армия, только что функции более деликатные.
– Все-таки обиделся… Жаль. Я вас, Дмитрий Сергеевич, действительно очень ценю…
– Ладно… Будем считать инцидент исчерпанным. Так я пошел, меня Нина ждет.
Вечером, за чаем, Гоша все расспрашивал и расспрашивал про выставку его любимых японцев, так, что Митя для себя решил – свозит он Гошу на машине в Музей личных коллекций. Погрузит в свою «тачку» и Гошу, и коляску, а там – почти первый этаж… На руках поднимет. То-то радости будет. А пандусы у нас для инвалидов, интересно, когда в музеях и других общественных зданиях начнут строить? Никогда, наверное, такой мы народ – добрый, добрый, но когда нам это ничего не стоит.
Гоша все расспрашивал, а Митя и Нина отвечали ему как-то рассеянно и не увлеченно, так, что в конце концов и Гоша понял – старшие чем-то всерьез озабочены и перестал. Пили чай, каждый думал о своем… И, поскольку поля у них действительно были добрые и совмещаемые, – и относились они друг к другу с искренней любовью, то никакой неловкости, как ни странно, в повисавшей время от времени тишине над круглым обеденным столом в большой кухне Нининой квартирки не было.
Митя думал о том, что явно готовится ограбление Музея личных коллекций. И рассчитывал – как преступники его планируют провести, как хотят отвлечь внимание публики, если грабить будут днем, или как будут отключать сигнализацию, если операцию наметили на ночь, как будут уходить и на скольких машинах, и как его группе обезопасить действия основной группы захвата, как взять бескровно самих преступников и без потерь – работы японцев, в том случае, если не удастся сорвать операцию до её начала или взять преступников на месте преступления.
А Нина думала совсем о другом. Но по сложности решаемая ею проблема была, пожалуй, не проще той, над которой ломал голову Митя.
С утра, ещё до их «культпохода» в музей, ей позвонила ученый секретарь Независимой академии художеств, – одной из недавно созданных негосударственных общественных организаций, – Асмик Аштояновна Басмаджан, и спросила, не хочет ли она слетать в Америку.
– В Северную или Южную? – удивленно приподняла брови Нина.
– В Северную.
– На экскурсию? В туристическую поездку по линии Академии? Но это, наверное, очень дорого.
– Нет. Это служебная командировка. Все расходы берет американская сторона.
– Что за дело?
– Нужно посмотреть одну работу, очень «записанную».
– Какие подозрения?
– Подозрения интересные: она может принадлежать кисти кого-то круга Франсиско Сурбарана, а возможно – и самого Сурбарана…
– Сюжет?
– Мадонна с младенцем.
– Записи?
– Скорее всего, частично – ещё в ХVII веке, остальное – ХIХ – начало XX-го.
– Сильно запущена?
– Сильно.
– История?
– Ее нынешний владелец купил её за бесценок в 30-е годы в Средней Азии.
– Как его туда занесло?
– Работал там. Строил завод по переработке хлопка.
– Сколько ж ему лет?
– Много.
– Что так поздно спохватился реставрировать картину? Хочет с собой в могилу взять?
– Нет, хочет оставить сыну. Он всю свою огромную коллекцию картин, оцениваемую в миллиарды долларов, завещал сыну.
– Ну, тогда понятно. Почему вышел именно на меня?
– Кто-то ему тебя рекомендовал.
– Кто именно, не знаешь?
– Не знаю.
– Как вышли на тебя?
– Наш президент, Ираклий Баарашвили, только что вернулся из Техаса. Он подарил штату Техас свою статую ковбоя из бронзы. Ездил, так сказать, на презентацию. Ну, американцы в долгу не остались, подарили батоно Ираклию ранчо стоимостью в миллион долларов, так что старик в накладе не остался. И, якобы, это по официальной легенде, ты ж понимаешь, когда речь идет о батоно Ираклии, надо все делить на четыре, – к нему на каком-то банкете по поводу презентации статуи подвалил местный мультимиллионер Роберт Локк и попросил порекомендовать ему хорошего реставратора, специалиста по Сурбарану.
– Но я не специалист по Сурбарану! Я сто лет занимаюсь реставрацией древнерусской живописи.
– А про головку мальчика из музея Минска, которую ты отлично отреставрировала забыла? Десятилетия она считалась работой неизвестного художника итальянской школы, а ты её расчистила и доказала, что это ранняя работа Сурбарана. И эксперты из Испании, Италии и Франции твой вердикт подтвердили… Так что ты теперь у нас «ведущий специалист по реставрации работ Сурбарана»… Других-то нет… У нас в России Сурбарана – раз, два и обчелся. В музеях. А в частных коллекциях если и есть, то хранят в тайне и по поводу атрибуции и реставрации пока не обращались.
– Ладно, раз сделали меня специалистом по Сурбарану, крыть нечем.
– Соглашайся. Такой шанс – раз в сто лет.
– Так, может, подождать следующего?
– Ой, ты можешь быть серьезной?
– Условия?
– Я так поняла, что старик безумно богат, страстно загорелся вдруг срочно, пока жив, а ему 80-т, отреставрировать единственного принадлежащего ему Сурбарана и успеть поглядеть на него, пока не отдал Богу душу… Так что – согласится на все условия.
– Я не буду пока говорить о сумме гонорара, первоначальное мое условие пока не посмотрела на работу, не увидела записи, не попробовала раскрыть старую живопись, будет такое: еду с сыном и мужем.
– С каким мужем? 0н же умер…
– Один хороший человек умер, другой появился. Жизнь, мать, не стоит на месте.
– Ой, ну ты даешь. Тебе ж сто лет в обед…
– И не сто, мы же ровесницы, подруга, нам чуть-чуть за сорок. Самое время о своем бабьем счастье подумать.
– Ты так считаешь? Может и мне…
– И тебе не поздно, ты у нас женщина интересная во всех отношениях.
– А Ираклий?
– Найдет другую. Помоложе. У тебя, смотри, возраст критический. Не откладывай.
– Ну, ты меня озаботила. Значит, согласна? А твои условия я передам. Уверена, американец согласится. Какая ему разница, сколько вас приедет. Хоть бы весь Союз художников, или, на крайний случай, весь МОСХ.
Вот теперь Нина пила чай, ела чудное персиковое варенье, не ощущая его вкуса, и мучительно думала о том, как ей начать разговор с Митей. Как-то не принято у нас женщине первой делать такие предложения. Хотя, с другой стороны, все ж ясно, нравятся они друг другу, и Гошка будет счастлив. Да и втроем не так страшно в эту далекую Америку лететь. Неизвестно еще, что там за история с таинственным Сурбараном. Ишь ты, «Мадонна с младенцем» неизвестного происхождения…
Реликварий Святого Апостола Андрея. Проба пулей
– Главное, что среди соседей нет новых русских, – подумала Сигма, четко фиксируя внешних вид трех дверей, выходивших на лестничную площадку. Двери были самые обыкновенные, не стальные. Ну, а то, что «секьюрити» не было в подъезде, это она, наученная своим горьким опытом, проверила заранее. Подъезд был пуст и чист.
Запах кошачьей и человеческой мочи в счет не шел. Потому что котам все равно, где территорию метить, – в охраняемом подъезде новоявленного миллионера, или в таком вот задрипанном, где совокупный доход жильцов не выше недельного заработка скромного «быка» «пехотинца» из какой-нибудь синпосадской группировки.
Острый запах мужской мочи (как-нибудь Сигма могла отличить запах кошачьих меток от последствий мужских пивных возлияний, чай не в женском пансионе воспитывалась) тоже был объясним. Рядом с домом находился дешевый пивной павильон. Конечно, район престижный, да сейчас кто им, бизнесменам, указ? Дали взятку чиновнику, вот и получили разрешение поставить пивной павильон между домами, где доживали свой век вдовы партийных функционеров. Сами-то старички из «бывших» Сигме редко попадались. А она таких квартирок пошерстила, дай Бог.
И то понять можно, – коммунисты, что у власти были, почитай, лет восемьдесят, все больше в коллекции свои «накопления» вкладывали…
Да… Ну и дух в подъезде. А с другой стороны, куда мужикам податься, если павильон – без туалета. А после пива, что первое дело? Точно, «отлить». И куда? В тот подъезд, в котором дверь без стальных плит и кода. Вот и льют.
Сигма хотела было сплюнуть в раздражении, но удержалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60