– Я прилетел в Амадийю, чтобы разыскать здесь молодую женщину по имени Абела Майдан, – сказал он Ямашиду. – Знаешь ее?
– Здесь почти каждый знает Абелу Майдан, ее все очень любят. – Ямашид показал пальцем на Малика, которого женщины начали раздевать догола. – Он и его сообщник тоже искали Абелу, но никто не сказал им, где она, потому что они – гаш-шашины. Они хотели убить ее.
– Ты можешь проводить меня к ней?
Ямашид отошел в сторонку и о чем-то пошептался с бородатым стариком, по мнению Бучера, одним из старейшин этого городка, после чего опять подошел к Бучеру и утвердительно кивнул.
– Сейчас Абела прячется, – сказал он, – но когда мы доберемся к ней, она будет на своем рабочем месте.
По арабским представлениям о женском возрасте Абела Майдан была уже не молода, лет тридцати с небольшим, и она также не была проституткой. Эта женщина являлась хозяйкой публичного дома, в который Ямашид привел Бучера. Невысокого роста, приземистая, она подозрительно смотрела на Бучера своими черными глазами, пока Ямашид красочно не описал ей, как Бучер разделался с Ахбад-аль-Маликом.
Сейчас Бучер не придал серьезного значения тому описанию Абелы Майдан, которое ему дала Карамина. Он был слишком поглощен погоней по горячему следу Ибн-Вахида и просто не заметил некоторых явных расхождений.
– Значит, ты из Багдада, от Саида и Карамины Хадра-бы, Бучер-паша? – вкрадчиво уточнила Абела. – Честное слово?
– Нет! – прямо ответил ей Бучер. – Потому что и Саид и Карамина убиты Ибн-Вахидом, которого я тоже убью, если ты покажешь мне, откуда действуют гаш-шашины. По-моему, их опорный пункт где-то здесь.
Абела ответила не сразу, она долго сидела, положив руки на колени. Наконец, глубоко вздохнув, она перевела взгляд на Бучера.
– Саид и Карамина – большая потеря для Ирака, – горестно сказала она. – Когда вчера вечером я по своей портативной рации приняла радиограмму от Карамины, то подумала, что мне не дожить до сегодняшнего дня. Но здесь, в Амадийе, у меня много верных друзей, и меня прятали до тех пор, пока я не получила сообщение от Ямашида прийти сюда. Да, я могу показать тебе опорный пункт, с которого гаш-шашины осуществляют свои операции. Когда они заявляются в городок, то посещают мое заведение, и вот у одного гаш-шашина, когда он был вчера с одной из моих девочек, из кармана выпала карта.
Бучер встряхнул головой, словно отгоняя от себя невероятную мысль, боясь, не ослышался ли он.
– И эта карта у тебя?
– Конечно. – Из своих многочисленных юбок Абела извлекла листок плотной бумаги, сложенной в несколько раз. – Она твоя, если нужна тебе.
Едва сдерживая дрожь в руках от столь неслыханно щедрого подарка, преподнесенного ему самой судьбой, Бучер развернул карту и разложил ее на полу. Составлял ее явно не профессиональный картограф, и тем не менее вычерчена она была, пожалуй, даже с чрезмерной тщательностью. На нее было нанесено все до мельчайших подробностей. Это была самая что ни на есть детальная рельефная карта с нанесенными контурными линиями, расчерченная по метрической шкале.
На ней была показала Амадийя как узловая точка, часть западной Турции и Черного моря, а также пять советских городов – Севастополь, Одесса, Киев, Минск и Ленинград. Бучер молча изучал карту, решительно недоумевая, почему на ней оказались советские города, и вдруг вспомнил о расщепляющемся материале, выкраденном людьми Джонни Просетти и обмененном на героин. Теперь этот материал в руках Ибн-Вахида, и если он располагает самолетами, причем самолетами большой дальности и с высоким потолком полета, такими, как американский У-2...
Бучер почувствовал, как кровь отхлынула у него от лица при одной только мысли об этом.
– Абела, – спросил он, чудовищным усилием воли уняв дрожь в голосе, – ты не замечала никаких самолетов в этой части Ирака за последние месяцы?
– Я замечал, – быстро ответил Ямашид, а Абела кивнула, подтверждая его слова. – Но высоко они не поднимались и фигур сложных не выполняли. Похоже, на них только обучают летать. А опознавательные знаки на них USA.
– Можешь ты описать эти самолеты? – дурное предчувствие закралось в сердце Бучера.
– Один мотор спереди с пропеллером, удлиненный узкий фюзеляж и очень длинные и широкие крылья, прямо непропорционально большие по сравнению с остальными частями самолета.
Бучер кивнул. Нехорошее предчувствие все росло.
– Такие большие крылья предназначены для полетов в верхних слоях атмосферы, где воздух сильно разряжен и куда обычно самолеты не забираются. Знаешь, сколько лопастей у пропеллера?
– Четыре, – спокойно проговорила Абела Майдан. – Иногда гаш-шашины приходят сюда поразвлечься с моими девочками и болтают между собой.
Странное чувство овладело Бучером, когда он пристальнее всмотрелся в лицо женщины, назвавшейся Абелой Майдан. Впервые ему пришло в голову, что внешность ее не соответствует описанию, которое ему дала Карамина. И потом, для чего понадобилось гаш-шашинам приходить сюда и забавляться с ее девицами, когда к их услугам Райские Кущи Ибн-Вахида? Ответ на этот вопрос мог быть только один: эта женщина не настоящая Абела Майдан. Опять Ибн-Вахид обвел его вокруг пальца, как неопытного щенка, и...
Бучер напряг мускулы, готовый ринуться в бой, и напряженно спросил:
– И тебе известно, для чего предназначены эти самолеты, не так ли, женщина?
– Известно! – воскликнула она, хрипло рассмеявшись. – Для того, чтобы сбросить атомные бомбы на Россию и вызвать войну между нею и Соединенными Штатами, понял, ты, грязная американская свинья?
Миллиард ослепительно ярких вспышек разорвались у Бучера в мозгу, ноги у него подкосились, и он почувствовал, что летит головой вниз в черную бездонную пропасть, теряя сознание.
Сознание возвращалось к Бучеру, и по мере того, как мир звуков и предметов выкристаллизовывался все четче, обретая привычные очертания, он совершенно отчетливо понимал, что оказался самым что ни на есть наивным сосунком, которых когда-либо видел свет. Типичнейшим представителем глупого и доверчивого племени сосунков. Бучер осторожно приподнял веки.
Он валялся на полу в каком-то помещении, напоминающем кабинет и отгороженном, по-видимому, от огромного авиационного ангара. Он определил это по тому, что потолка в кабинете не было, однако вдали виднелась крыша из рифленого железа на толстых металлических поперечных балках. Откуда-то совсем поблизости до него донесся звук работающего авиационного двигателя.
Ноги у него были свободны, а вот руки, туго скрученные за спиной, ломило от боли. Однако эта боль ничто по сравнению с болью в ребрах. Ощущение было такое, будто он лежит на острых камнях. И тут он вспомнил о крохотных зажигательных бомбах, которые вчера ему дала Карамина. На них-то он и лежал. И хотя мысль о том, что при нем есть хоть какое-то, но оружие, отчасти успокаивала, проку от этих бомб не будет никакого, если он не высвободит себе руки.
Бучер начал осторожно извиваться, заводя согнутые ноги назад под себя, стараясь принять такое положение, чтобы пальцами суметь достать из-за носка тонкую полоску остро отточенной стали с пластиковым покрытием, которую он постоянно носил с собой. Проделывая эти манипуляции, он обнаружил, к своему изумлению, что люди, захватившие его, оставили при нем не только зажигательные бомбы, но и кнопочный нож с выкидывающимся лезвием в футляре, прикрепленном к левой ноге повыше щиколотки.
Через несколько секунд руки у него были свободны.
От ангара кабинет был отгорожен стенкой высотой чуть больше метра. Осторожно ощупав здоровенную шишку на затылке, оставшуюся от удара Ямашида, и решив, что ничего серьезного – если, конечно, не считать уязвленного самолюбия – рана собой не представляет, Бучер осторожно встал на колени и выглянул наружу.
От увиденного мороз прошел у него по коже.
В ангаре он насчитал пять самолетов класса У-2, около которых копошилось человек шесть. Четыре машины стояли с заглушенными моторами, а двигатель пятого был остановлен только что. В наступившей тишине его внимание привлекли чьи-то голоса, и изо рта у него вырвалось приглушенное ругательство, когда он увидел Джонни Просетти в сопровождении Ямашида. Они шли по ангару метрах в сорока от него, явно направляясь к кабинету.
Когда минуту спустя они вошли, Бучер сидел на полу спиной к стене, держа руки сзади, словно они все еще были крепко связаны.
– А-а-а, Бучи-Вучи старина! – сдавленно рассмеялся Просетти. В одной руке у него была двадцатилитровая канистра, а в другой – «Вальтер П-38» Бучера. – Ну кто бы мог подумать, что так легко удастся разделаться с самим великим Бучером-Беспощадным, с этой великой задницей! И кому?! Кучке вонючих иностранцев! – Он с деланной грустью покачал головой. – Какой стыд! Какой срам! – Его цветущая, пышущая здоровьем физиономия с двойным подбородком превратилась в злорадную маску. – Пусть я не получу обещанные за тебя четверть миллиона, но зато спалю тебя живьем, слышишь, ты, задница? Ух, и повеселюсь же я!
– Это почему же не получишь? – небрежно спросил Бучер.
Поставив тяжелую канистру на пол, Просетти оперся своим толстым задом на краешек исчерченного письменного стола, глядя на Бучера в упор.
– Да потому, что именно Мокетон и Ибн-Вахид заключили между собой сделку – убрать тебя за предательство Синдиката. – И Просетти вновь закачал головой от изумления и восхищения. – Это они условились, что Ибн-Вахид заманит тебя в ловушку, подбрасывая время от времени правдивую информацию, чтобы ты проявил любопытство и поскорее взял след. И вот, старина Бучи-Вучи является в добрую старую Амадийю и хватает наживку! Да не хватает, а заглатывает, как сосунок неопытный! Ну, что теперь скажешь?
Бучер посмотрел на Ямашида, все еще стоящего у двери. По презрительным взглядам, которые тот бросал на Просетти, Бучер понял, что симпатии друг к другу они не испытывали.
– Голливуд потерял в тебе великого актера, Ямашид, – размеренно проговорил Бучер. – Ты мог бы чудеса творить, играя там обманщиков и предателей.
Ямашид с ненавистью плюнул в сторону Бучера, не удостоив его ответом.
По-прежнему опираясь о стол, Просетти поднес к глазам «вальтер» с глушителем и критически осмотрел его.
– Сколько парней Синдиката ухлопал ты из этой пушки, Бучер? – Вопрос он задал таким тоном, словно его это действительно интересовало и он хотел услышать ответ. Не получив его, Просетти наставил пистолет на Бучера, прищурил левый глаз, хрипло произнеся: – Бах! Бах!" – и продолжал: – Ну же, Бучи-Вучи старина. Говори, не томи. Пятьдесят? Сто? Полтораста?
Совершенно неожиданно для себя и зная, что понятия порядочности в преступном мире не существует, Бучер ответил:
– Очень скоро ты пожалеешь, что из этой пушки я не прикончил тебя. По Багдаду прошел слушок, что у Ибн-Ва-хида на тебя крупные планы. Крупные недобрые планы! – От него не укрылось, как Просетти при этих словах едва заметно вздрогнул от неожиданности, а Бучер, бросив взгляд на Ямашида, понял по выражению его лица, что попал почти в яблочко.
– Что ты там несешь, подонок? Какие еще «крупные недобрые планы»? – взревел побагровевший Просетти.
Спрятав «вальтер» в ящик письменного стола, он подошел вплотную к Бучеру, наклонился и с размаху залепил ему пощечину. В других обстоятельствах человек, осмелившийся поднять на Бучера руку, был бы убит в ту же самую секунду, но сейчас у него были иные планы.
– Я тебя спрашиваю! Что за «крупные недобрые планы», задница? – заорал Просетти, и в голосе его зазвучали встревоженные нотки.
– Просетти, имеешь ты хоть отдаленное представление, для чего предназначены вон те пять самолетов? – спокойно спросил его Бучер.
– Нет. Меня это не интересует.
– Сколько раз ты уже был здесь? В этом ангаре? На этой базе?
– В первый раз. А что? Может, спросишь еще почем нынче капуста на рынке в Токио? – и Просетти звучно заржал, довольный своей плоской остротой.
– Это самолеты типа У-2 дальнего следования и с высоким потолком высоты. На каждом будет по одной атомной бомбе, которые они сбросят на Россию. Бомбы изготовлены из тех самых расщепляющихся материалов, которые ты продавал Ибн-Вахиду за героин.
– Да ну? – Просетти сделал напускной вид, будто сказанное сильно заинтересовало его. – А с чего бы это Ибн-Вахиду бомбить Россию?
– Чтобы вызвать атомную войну между нею и Соединенными Штатами. На самолетах опознавательные знаки USA.
– Брехня собачья. Никому в здравом уме и в голову не придет начинать атомную войну.
– Все правильно. В здравом – нет. Но ведь Ибн-Вахид-то не в здравом уме. Он – сумасшедший.
– Ну и какое это имеет отношение к его «крупным недобрым планам» в отношении моей персоны?
– А такое, что тебя привезли сюда для того же самого, что и меня. Чтобы убрать. Меня – потому, что Мокетон заключил с Ибн-Вахидом сделку, а тебя – потому, что ты слишком много знаешь. Пораскинь-ка мозгами.
Двойной подбородок Просетти затрясся от страха, лицо стало белым как полотно.
– Врешь! – прохрипел он.
Бучер покачал головой.
– А ты спроси этого двуличного ублюдка у себя за спиной.
Разговор велся на английском, но Ямашид вслушивался в каждое слово, поэтому когда Просетти обернулся, он ожесточенно затряс головой.
– Так что, Ямашид? – спросил Просетти. – Бучер правду говорит?
– Нет, – ответил Ямашид. И по его интонации Бучер понял, что тот лжет. – Тебя пригласили, чтобы наградить. За твою работу Ибн-Вахид щедро вознаградит тебя.
– Вот так-то! – воскликнул Просетти с алчностью в голосе. – И Гарум-аль-Рамшид мне сказал то же самое. – Он опять повернулся к Бучеру, абсолютно уверенный, что ему ничто не угрожает. – Слыхал, ты, задница? Вот и выходит, что ты лживая свинья. – И он счастливо затрещал, словно ребенок, получивший игрушку. – Еще и вознагражденьице. Как говорится, за оказанные услуги, ха-ха-ха! Услуги, оказанные совершенно бескорыстно. Но в одном ты уж точно прав, приятель Бучи. Кто-кто, а ты-то точно здесь для того, чтобы тебя убрали, потому что через пару минут ты у меня вспыхнешь ярким живым факелом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17