Кроме того, в радиограмме Бучеру предписывалось определить, в каких целях планируется использовать расщепляющиеся материалы, похищенные с базы в Манзано и поставленные в обмен на героин.
Однако потрясла Бучера заключительная часть радиограммы. Потрясла настолько, что он продолжал сидеть, бессмысленно глядя в одну точку, в который раз спрашивая себя, стоит ли теперь предпринимать дальнейшее расследование. В этом последнем абзаце, пожалуй, чересчур многословно сообщалось, кто именно является кровожадным извергом, именующим себя Ибн-Вахидом.
Что-то вдруг начало резко меняться в Бучере, причем такие перемены всегда были глубоко чужды его самой натуре. Одно из правил, которым он подчинял свое поведение, состояло в том, что никогда, ни при каких обстоятельствах он не должен браться за опасное дело, если мозг его затуманен яростью. Однако сейчас, взмыв в небо на этой дребезжащей развалюхе, несясь на полной скорости к Амадийе, он отбросил все соображения личной безопасности, словно вышвырнул их в незастекленный иллюминатор, и безрассудно отдал себя во власть целиком охватившего его чувства гнева и ненависти такой неудержимой силы, что он ощутил привкус горечи во рту.
К тому времени, когда он посадил вертолет на южной окраине Амадийи посреди окруживших его собак, коз, овец, ослов, верблюдов и ребятишек с расширенными от удивления глазенками, ярость, охватившая все его существо, уже превратилась в клокочущее, неистовое, свирепое бешенство, представляющее смертельную опасность для всякого, кто случайно или преднамеренно окажется у Бучера на пути или просто молвит хоть слово против.
Несколько неточное описание Амадийи, сделанное Караминой, как городишка, где жители живут, подобно своим далеким предкам, можно было объяснить, пожалуй, лишь тем, что с момента ее последнего посещения этого захолустья прошло достаточно много времени. Технический прогресс в виде электричества проник и сюда. Там и тут над лавчонками, двери в которые были проделаны прямо в глухих глинобитных стенах, светилась реклама безалкогольных напитков. Однако в остальном время, казалось, действительно обошло Амадийю стороной.
Из окон, никогда не знавших стекла, высовывались головы любопытствующих аборигенов, другие провожали Бучера взглядом с плоских крыш своих жалких обиталищ из саманного кирпича. Он уже отошел метров на пятьдесят от места посадки и угрюмо, ожесточенно шагал вперед в сопровождении стайки молча таращившихся на него мальчишек и заливающихся безудержным лаем дворняг всевозможных помесей и размеров.
Как почти в любом городишке сельского типа повсюду в мире, в Амадийе имелась лишь одна центральная улица, неровно вымощенная булыжником и сохранившаяся еще со времен, когда Ближним Востоком правила Римская империя. Едва ступив на мостовую, Бучер почувствовал на себе сотни пар глаз, что уже само по себе свидетельствовало о том, что его прибытие сюда на вертолете было чем-то из ряда вон выходящим, если учесть к тому же его светлую кожу и костюм европейского покроя.
Пройдя еще метров пятьдесят к центру городка, он вдруг подсознательно ощутил назревающую опасность. Необузданная дикая радость захлестнула его, а все его крупное костистое тело напряглось, как струна. Несколько недель Ибн-Вахид водил его вокруг пальца, и вот теперь время сведения счетов стремительно приближалось. А опасность, надвигающаяся сейчас, будет отличным поводом хоть частично излить рвущуюся из него наружу бешеную ярость.
– Во-от как, – раздался у него за спиной голос. – Сам великий Бучер-Беспощадный пожаловал к нам в Амадийю, несомненно, для того, чтобы научить этих гадких гаш-шашинов хорошим манерам.
Остановившись, Бучер обернулся. Свирепое возбуждение от предстоящей схватки, словно сказочный чудодейственный эликсир, пробежало по его жилам. Человек, подошедший к нему сзади, был одного с ним роста, но гораздо более крупного телосложения. Одет он был в шаровары, красную феску и непременный халат с тремя зелеными звездочками на груди слева – знак Ордена Гаш-шашинов.
– Где мне тут найти Ибн-Вахида? – требовательно спросил Бучер, прекрасно зная, что в данных обстоятельствах этот вопрос звучит смешно и что никогда ответа он не получит. Но думай он иначе, он просто не стал бы спрашивать. Каждый мускул его тела изнемогал от нетерпения и отчаянно рвался в бой, жестокий бой. В ответ араб укоризненно покачал головой и...
Бац!
...резко мотнулся в сторону и назад от сокрушительного удара кулаком в челюсть. Тяжело рухнув задницей на выщербленную булыжную мостовую, он так и остался сидеть, крутя головой, словно оглушенный бык.
– Когда я задаю вопрос, сукин сын, – прорычал Бучер, восстанавливая свое душевное равновесие, – нужно отвечать.
Он примерился и со всего маху ударил араба жестким квадратным носком ботинка точно в висок. Словно мощной тугой пружиной, того швырнуло в сторону. К удивлению Бучера, тихий рокот одобрительного бормотания донесся до его слуха от десятков столпившихся зевак.
Мальчуган лет десяти подбежал к нему, улыбаясь во весь рот.
– Не нужен ли чужеземному эффенди-паше проводник по Амадийе? – живо спросил он.
Бучер улыбнулся в ответ. Было очевидно, что население Амадийи отнюдь не питает нежных чувств к гаш-шашинам.
– Спасибо. Может быть, потом.
Здравый смысл, помноженный на многолетний опыт, подсказывал Бучеру, что схватка далека от завершения. И это оказалось действительно так, потому что краем глаза Бучер уловил какое-то движение в одной из многочисленных лавчонок, двери в которые были пробиты прямо в глиняных стенах домов. Все это он видел боковым зрением, поэтому ему показалось, будто сдвинулась вся стена целиком, и, только обернувшись, Бучер понял, в чем дело. Стена осталась стоять на месте, а с места сдвинулся человекообразный великан. Переваливаясь с боку на бок, он подошел к двери, повернулся и, с трудом протиснувшись в проем, встал перед Бучером метрах в пяти.
Гробовая тишина воцарилась над улочкой. Зеваки, высовывающиеся из окон, сидящие на крышах, и покупатели в лавочках рядом и напротив – все замерли, затаив дыхание.
Они пожирали глазами эту громадину едва ли не двух с половиной метров роста, а в плечах – не менее метра.
И вновь яростное возбуждение, словно эликсир, заструилось по жилам Бучера. Намеренно или нет, но Ибн-Вахид оказывал ему неоценимую услугу, выставляя против него этого гиганта невероятных размеров, потому что как раз такой противник был сейчас достоин его. Хищное выражение убийцы исказило лицо Бучера, и он сунул руки в карманы пиджака, ища то, что было нужно, среди россыпи мелких зажигательных бомб. Когда он вынул руки, на каждой было по кастету. Бучер передернул плечами, чтобы сбросить напряжение и расслабить мышцы, и тут великая заговорил утробным рыком, звучащим, словно раскаты грома.
– Я Ахбад-аль-Малик, – проревел он и усмехнулся во весь рот, что заставило Бучера с удивлением вглядеться в него: изо рта у этого громилы торчали клыки длиной в дюйм! – Я Ахбад-аль-Малик, и ты обидел моего друга Абдина Рабха. – С этими словами он махнул своей ручищей в сторону человека, которого только что отделал Бучер. – А потому сейчас я вытяну из тебя кишки и ими же задушу тебя.
Бучер усмехнулся, с каждой минутой чувствуя себя все лучше – да, денек, видно, будет что надо, – и бросил в лицо Ахбад-аль-Малику оскорбительное арабское ругательство, которое нельзя ни простить, ни взять обратно.
– Аин аллах динак! – размеренно проговорил он, чтобы слышали все обступившие их зеваки. – Ва аин аллах дин абук! – что в переводе означает «Да отвернет аллах лик свой от тебя и от дома отца твоего».
После чего Бучер подобрался, словно стальная, сжатая до предела пружина. Он не питал никаких иллюзий насчет своего врага, стоящего перед ним, словно скала, зная, что схватка предстоит не на жизнь, а на смерть.
Вздох удивления и восхищения вырвался из груди собравшихся при виде такой отчаянной смелости чужеземца. Многие мужчины стали перекликаться, заключая пари и делая ставки на того, кто, по их прогнозам, одержит верх. К своему изумлению, Бучер услышал, причем дважды, иначе он не поверил бы собственным ушам, как кто-то крикнул молодым мужским голосом:
– Сто динаров на чужеземного эффенди-пашу!
Ахбад-аль-Малик так и эдак сгибал в локтях свои невероятной толщины руки, поворачиваясь во все стороны, демонстрируя всем свое гипертрофированно-мощное телосложение и сверкая влажными клыками, выделяющимися на смуглой расплывшейся мясистой физиономии, искаженной от ненависти к Бучеру за нанесенное им неслыханное страшное оскорбление.
Пока Малик неуклюже топтался на месте, похваляясь перед толпой, Бучер внимательно изучал соперника, проводя визуальные прикидки. Удовлетворенный проделанным анализом, он начал по сантиметру приближаться к противнику. Ему всегда нравилось наблюдать эту хвастливую самоуверенность в кретинах, с которыми предстояло драться, – рано или поздно она-то в конечном счете и взламывала их оборону.
Отношение местного населения к гаш-шашинам прояснилось окончательно, когда мальчуган вдруг вырвался из толпы и с ненавистью плюнул в Малика. Взмахнув огромной ручищей, Малик нанес мальчишке удар, который наверняка оказался бы смертельным, попади он в цель. Однако рука лишь скользнула по плечу мальчика, который, отлетев на несколько метров, ударился о стену, сполз по ней наземь и остался лежать без движения.
– Эти мелкие блохи совсем уже разучились вести себя с теми, кто стоит выше их, – прорычал Малик, одарив Бучера злобной клыкастой ухмылкой. Он собрался было продолжать демонстрировать свою бычью силу, но времени у него уже не осталось.
Бучер нанес удар.
Кастет в его правой руке тускло блеснул на ярком солнце своими массивными набалдашниками – удар пришелся Малику прямо по губам. Кровь брызнула во все стороны, и одновременно вылетели зубы, включая клыки. И прежде чем Ахбад-аль-Малик успел прийти в себя от резкой боли и от неожиданности, Бучер начал с неукротимой яростью обрабатывать его, применяя как разрешенные, так и запрещенные приемы, которым он обучился в многочисленных рукопашных схватках в трущобах Чикаго еще в свои ранние годы борьбы за выживание и за главенство в преступном мире.
Когда Малик попятился назад, стремясь избежать града сокрушительных ударов бронированных кулаков, уже раздробивших ему зубы, Бучер бросился на него и, широко расставив ноги, принялся наносить резкие молотообразные боковые удары по необъятному брюху своего соперника.
Переломившись пополам и тщетно пытаясь восстановить дыхание, Малик наклонился вперед, хватаясь за воздух своими здоровенными лапищами. Бучер раскинул их в стороны, его колено с силой пушечного ядра взлетело вверх, врезавшись прямо в мясистое лицо, которое от этого опять приняло вертикальное положение, и, наконец, левой рукой нанес страшнейший удар наискосок в переносицу, с удовлетворением услышав ломкий хруст раздробленных хрящей. Раздался звук, походящий сначала на отдаленный шум приближающегося товарняка, но длилось это считанные секунды, после чего он превратился в дикий рев Ахбад-аль-Малика, рев от нестерпимой боли, ярости и неутоленной жажды крови. Тщетно пытаясь избежать нескончаемой серии ударов, дробящих лицевые кости и кромсающих плоть, он отвернулся от Бучера, закрыв руками свое превращающееся в кровавую маску лицо. Бучер рассмеялся пугающим, леденящим душу смехом, который заставил зевак с недоумением посмотреть на него. Однако они забыли о его смехе, когда он, привстав на носки, словно вратарь, готовящийся выбить мяч с рук в самую середину поля, мягко шагнул вперед и жестким квадратным носком своего тяжелого ботинка нанес Малику сильнейший коварный удар в пах.
Вопли боли и отчаяния слились в громоподобный агонизирующий рев. Малик разогнулся и всей своей огромной массой со страшной силой резко выпрямился, словно собираясь взмыть вверх. Бучер развернул потерявшего способность двигаться и ориентироваться в пространстве наемного убийцу к себе, придвинулся к нему вплотную, и на мясистую и без того уже расплющенную и окровавленную физиономию Малика обрушился новый град тяжелых бронированных кулаков Бучера. Спустя две минуты в облике профессионального убийцы, подосланного, как с самого начала было ясно Бучеру, Ибн-Вахидом, чтобы расправиться с ним, не осталось ничего человеческого. Едва дышащее тело гиганта, распростертое на булыжной мостовой, фактически не имело лица.
Резко обернувшись, Бучер поискал глазами сообщника Малика, но Абдина Рабха и след простыл. Мальчуган, которого Малик отшвырнул к стене, уже сидел на земле, глядя на Бучера сияющими глазенками и улыбаясь ему во весь рот. Затем Бучер окинул взглядом окружающих его зевак, застывших в благоговейном молчании. Он с уважением поклонился, поочередно коснулся правой рукой груди, губ и лба, выпрямился и воздел руки над головой, приветствуя этими традиционными арабскими жестами всех собравшихся в знак пожелания им мира и дружбы.
Благоговейная тишина взорвалась восторженными криками, и все, столпившиеся на улочке, бросились к нему, бурно выражая свое уважение и восхищение. Среди этих возгласов Бучер узнал голос молодого человека, ставившего сто динаров на «чужеземного эффенди-пашу».
– Получил выигрыш? – улыбнулся ему Бучер.
– Да, и не с одного, – радостно улыбнулся тот в ответ. Затем совсем не на арабский манер он протянул Бучеру руку и произнес на ломаном английском: – Мое имя Ямашид. Моя учиться два года в техническая школа в Америка, штат Джорджия. Моя хотела быть инженера. – Он пренебрежительно показал на своих земляков. – Но эти люди инженера не нужна.
Поверженного Бучером колосса обступила целая толпа женщин, которые пинали его и плевались. Хотя Бучер сам превратил его в корчащийся окровавленный кусок мяса, он не желал быть свидетелем того, что собиралась проделать с несчастным ублюдком эта остервеневшая толпа женщин, поэтому он сразу перешел к делу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17