«Идеал и чувство наших дней направлены исключительно на „паровые машины“, „грабеж“ и „баррикады“. Это же основные социально-политические тенденции середины века! (Индустриализация, эксплуатация масс, возрастающее революционное движение!) И все же больше всего Россини волновали проблемы искусства. Его не на шутку беспокоило состояние „бельканто, одного из самых прекрасных даров итальянцев!!“ Он выступает против „подражательности“ в музыке, считая это искусство прежде всего „выразительным“. Будучи приверженцем серьезного образования для музыкантов, становится защитником консерваторий, поскольку „их нужно рассматривать отнюдь не как колыбель гениев, – писал он в письме от 21 июня 1868 года директору Миланской консерватории Лауро Росси, – …но как данное провидением поле соревнования, как полезный артистический питомник, из которого черпают капеллы, театры, оркестры, колледжи и т. д.“.
И все-таки годы брали свое… Нет, Россини не думал о смерти, для этого его восприятие мира было слишком жизнерадостным. Просто он относился ко всему происходящему с мудрой рассудительностью. Однако однажды композитор поразил пришедшего к нему немецкого музыкального историка и писателя Эмиля Наумана мрачными словами: «Вы застали меня за завершением одного сочинения, которое я предназначаю для исполнения непосредственно после моей смерти». И все же сияющее выражение лица говорившего напрочь отвергало пессимистические мысли. И тут же, чутко уловив искреннее изумление гостя, маэстро с присущей ему мягкостью и легкой иронией объяснил: «О, не подумайте только, что я заканчиваю мое маленькое сочинение, потому что я повесил голову и одержим мыслями о смерти. Я это делаю для того, чтобы оно не попало в руки здешнего господина Сакса и его друзей. Несколько лет тому назад я дал исполнить вокальную партитуру этого скромного труда с аккомпанементом фортепиано. Но как только найдут ее в моем наследии, явится господин Сакс со своим саксофоном или господин Берлиоз с другими великанами современного оркестра, захотят инструментовать мою Мессу и убьют этим мои несколько вокальных голосов, а заодно благополучно прикончат и меня самого. Car je ne suis rien, qu'un pauvre mеlodistel Ибо я всего лишь бедный мелодист (франц.).

Вот потому-то я и занимаюсь тем, что пишу к моим хорам и ариям сопровождение в старинной манере, т. е. для струнного квартета и нескольких скромно выступающих духовых инструментов, которые не заглушают моих бедных певцов».
Этот разговор происходил в апреле 1867 года, а 13 ноября 1868 в 11 часов 5 минут Джоаккино Россини не стало. Он прожил долгую жизнь. Он знал радости и горести. И всю жизнь он посвятил служению прекрасной госпоже своей души – МУЗЫКЕ. Это был Большой композитор, это был художник, творец, не только продолживший славные традиции итальянского оперного театра, но и привнесший в него много новаторских черт и открывший новые пути его развития. Последнее желание Маэстро исполнили в точности – в «Театр Итальен» в Париже после его смерти впервые прозвучала «Маленькая торжественная месса». И последняя песнь «пезарского лебедя» восхитила и потрясла присутствовавших…

Эпилог

Вот и кончилась наша маленькая повесть… Удивительный все-таки человек был этот Россини! Чтобы понять его, надо много изучать его наследие. Джоаккино Россини не оставил после себя эстетических трудов, однако письма композитора, его высказывания, воспоминания современников достаточно полно раскрывают творческое и жизненное кредо этого человека. Да, погасла пленительно прекрасная звезда на небосклоне итальянского искусства… Но яркие звезды оставляют за собой немеркнущий след. Итальянский композитор был воспитан итальянским оперным театром. И именно тут его влияние оказалось наиболее сильным. Характерные черты и стилистические особенности искусства, к которому принадлежал Россини, в полной мере отразились в его творчестве. Но, ведомый гениальным чутьем подлинного художника, он стремился преодолеть рутинный уклад итальянской оперы, крупнейшей в европейском оперном искусстве, уже к середине XVIII века начавшей сдавать свои позиции. И это удалось. Россини сумел поднять ее на небывалую высоту. Однако творчество «упоительного» Маэстро не только подытоживало 200-летнее развитие оперного театра. С первых шагов на композиторском поприще устремленный к обновлению жанров, своими зрелыми творениями Россини указал пути дальнейшего развития оперного искусства. Влияния, воздействия, новаторство… Вполне справедливо говорить о «смеющемся» авторе «Севильского цирюльника» как о великом итальянском композиторе, потому что «только высокие горы имеют многочисленное эхо» (В. Гюго). «Положительно все великое движение музыкальной драмы нашего времени, – писал русский музыкальный критик А. Н. Сероов, – со всеми ее открывающимися перед нами широкими горизонтами тесно связано с победами автора „Вильгельма Телля“.
А в жизни Джоаккино Антонио Россини, получается, был обыкновенным человеком, как миллионы его соотечественников, и ничто человеческое ему было не чуждо:

поразительно трудолюбив и удивительно ленив;
горячий патриот и бездумный франт;
весельчак, остряк и философ;
без страха сражался за передовое искусство и считал себя трусом;
жил в прошлом, говоря о себе как о последнем из классиков,
и указал пути в будущее развитие искусства.

Он был как все, но не так – иначе, и это маленькое «иначе» коренилось в его восхитительном таланте…
Творчество гениального итальянца было понятно и современно не только для его эпохи. Оно актуально для всех времен. В наши дни произведения Россини столь же любимы, как и полтора столетия назад. Почему? Проблема актуальности созданного испокон веков занимала всех представителей искусства. В чем же кроется тот секрет, который делает творение современным? Манера и стиль – средства, это уже следствие, а причина в мировосприятии творца, в духовной атмосфере, создаваемой его произведениями. И жизнерадостное, оптимистическое мироощущение Джоаккино Россини современно, близко и понятно людям разных времен и народов.

Отдохновенье мозгу и душе
Для дедушек и правнуков поныне:
Оркестровать улыбку Бомарше
Мог только он, эоловый Россини.

Глаза его мелодий ясно-сини,
А их язык понятен в шалаше.
Пусть первенство мотивовых клише
И графу Альмавиве, и Розине.

Миг музыки переживет века,
Когда его природа глубока, –
Эпиталамы или панихиды.

Россини – это вкрадчивый апрель.
Идиллия селян «Вильгельма Телль»,
Кокетливая трель «Семирамиды».
И. Северянин



Из высказываний Россини Цит;. по: Джоаклино Россини. Избранные письма. Высказывания. Воспоминания/ Ред. – сост.,автор вступит, статьи и прим. Е. Ф. Бронфин. Л., 1968…



«Что касается меня, то я не знаю более замечательного занятия, чем еда, понимаете ли, еда, еда, – в самом полном смысле этого слова. Что любовь для сердца, то аппетит для желудка. Желудок – капельмейстер, который руководит большим оркестром наших страстей и приводит их в действие. Пустой желудок подобен фаготу или флейте пикколо, когда он урчит от неудовольствия или переливает рулады от желания. Напротив, полный желудок – это треугольник удовольствия или литавры радости. Что касается любви, то я ее рассматриваю как примадонну par excellence Преимущественно (франц.)

, как богиню, которая пропевает мозг каватинами, опьяняет слух и восхищает сердце, Еда, любовь, пение и пищеварение – вот воистину четыре акта комической оперы, которая называется жизнью и которая исчезает как пена от бутылки шампанского. Тот, у кого она протекает без наслаждений, – полнейший глупец».

О Бахе

«Какое чудо! Рядом с самыми сложными формами этот великий гений никогда не теряет из виду ни ясность, ни архитектоническую линию своих мыслей. Когда мне удастся прослушать „Страсти по Матфею“? Сознаюсь вам, что если бы это изумительное творение исполняли в полночь в каком-нибудь захолустном уголке Парижа, я бы опрометью бросился туда пешком».

О Моцарте

Узнав, что Полина Виардо приобрела в Лондоне и привезла в Париж автограф «Дон Жуана», он сразу же отправился к ней,чтобы взглянуть на него. «Я хочу встать на колени, – сказал он ей, – перед этой святой реликвией». Затем, просмотрев несколько страниц, Россини воскликнул: «Вот он, самый великий маэстро из всех маэстро!»
На первой странице партитуры этой оперы, находившейся в его библиотеке, он начертал собственной рукой: «Sacra Scrittura» Священные письмена (итал.).

.
У него была обширная коллекция портретов Моцарта. Когда в июле 1860 года издатель Шлезингер из Берлина прислал ему в качестве подарка великолепный и очень редкий портрет Моцарта, Россини ответил ему: «Это изображение очень напоминает музыкального титана, в котором сочетаются гений и наука; мне тем более дорог этот дар, что он необычайно похож (хотя изображает Моцарта в более зрелом возрасте) на медальон, подаренный мне знаменитым и дорогим другом Мейербером. Моя признательность вам равносильна восхищению, которое я питаю к самому великому немецкому композитору».
Даря один из моцартовских портретов знаменитому педагогу пения Пьермарини, он написал на нем: «Я дарю вам изображение Моцарта, снимите перед ним шляпу, как это делаю я перед ма; всех маэстро».
А под другим, подаренным юному композитору: «Он был кумиром моей юности, отчаяньем моего зрелого возраста, теперь он – утешение моей старости».
Во время пребывания в Париже, тронутый большим вниманием, оказанным ему историком Гизо, Россини отправился однажды к нему с визитом в Министерство общественного образования. Когда речь зашла о музыке, Россини стал превозносить до небес Бетховена. «Я считал, – сказал ему Гизо, – что ваши два гения не очень согласуются». – «Вы ошибаетесь, – ответил с жаром Пезарец, – для меня Бетховен первый из всех!» – «Но в таком случае Моцарт?» – «Он – единственный».

О Бетховене

«Он не понимал театра: он знал только оркестр и трактовал вокальные партии на тот же лад, что флейты и кларнеты. „Фиделио“ сочинен как симфония. В области оперы между ним и Моцартом огромная дистанция».

О Перголези

«Впервые я услышал его „Stabat“ в Неаполе в исполнении двух дилетантов, и, несмотря на это, был тронут до слез». В своем жанре эта музыка достигает предельной красоты».

О Беллини

«Нежное лицо Беллини было живым изображением его музыки».
«Беллини не удалось постичь все тайны музыкальной науки; ему оставалось еще многое узнать. Однако то, что ему недоставало, он приобрел в течение двух или трех лет благодаря таланту, которым его наградила природа, усидчивому прилежанию и владевшей им настойчивой мысли выдвинуться из толпы композиторов. Другие же композиторы никогда не приобрели бы того, чем он владел, раз бог им этого не даровал. Беллини рождаются, а не делаются».
«Беллини велик прежде всего в „Норме“ и „Пуританах“. У него была прекраснейшая душа, изысканно нежная; но ему не хватало обилия идей для сочинения. Однако надо отдать справедливость, что у него не было времени проявить себя полностью, поскольку он умер еще молодым и в самый прекрасный момент своей артистической жизни».

О Доницетти

«Среди итальянских мастеров я чрезвычайно восхищаюсь Доницетти: он один из самых продуктивных и многогранных талантов нашего времени. Будучи его большим другом, я много раз упрекал его в том, что он придерживается слишком часто ритма моей музыки, умаляя таким образом собственную оригинальность. Когда же, наоборот, без надуманности отдается вдохновению, он становится самобытным, что в высшей степени проявляется в „Анне Болейн“, в „Лючии“ и „Любовном напитке“.

О Верди

«…Верди – художник, обладающий меланхолически серьезным характером. Его музыка имеет мрачный и печальный колорит, полностью являющийся следствием природы его характера, и именно поэтому он необычайно ценен. Я его бесконечно уважаю, но, с другой стороны, нет сомнения, что он никогда не создаст оперы-се-мисериа вроде „Линды“ и тем более оперы-буффа вроде „Любовного напитка“.
«…Мне смешно слушать критику на Верди такого рода и так написанную. Чтобы действительно толком критиковать Верди, нужно переменить и манеру обращения и манеру письма: понадобились бы два итальянских композитора, которые писали бы лучше него. Но поскольку эти итальянские композиторы, превосходящие Верди, – еще дело будущего, придется довольствоваться его музыкой, аплодировать ей… там, где она хороша, и предостерегать его по-братски там, где, кажется, она могла бы быть совершенней…»
Когда ему удалось прослушать «Риголетто»… во Флоренции, он заявил, что эта опера кажется ему выше всех предшествующих опер этого автора, особенно «из-за чудесного сочетания оркестра с пением». Но он был энтузиастом также и других произведений Верди.
Однажды в кругу критиков обсуждались лучшие отрывки религиозной музыки, содержащиеся в операх. После того, как были процитированы молитвы из «Моисея» и «Немой из Портичи», хор христиан из «Геркуланум» Давида и т. д., Россини сказал: «Добавьте „Аве Мария“ ломбардцев, которая столь же прекрасна и набожна, как Pange Lingua и Landa Sion церковного пенья»…

Об Обере

Однажды кто-то, считая, что доставит удовольствие Россини, принизил в его присутствии оперы Обера, назвав их «маленькой музыкой» (piccola musica). «Пусть будет так, – поправил Россини, – но она написана большим композитором».

О современном направлении в искусстве пения

«Я не могу больше об этом слышать, они кричат. Я хочу слушать в разговоре и в пении только звучный, не пронзительный голос, все должно звучать мелодично».

О многих современных пианистах

«Они разбивают вдребезги не только рояль, но и кресло, и даже паркет».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39