Композитор чутко уловил гармонические особенности, колористические и экспрессивные оттенки швейцарских мелодий. И квинтэссенцией воплощения народного начала в опере становится сцена на Рютли.
Представители кантонов прибывают постепенно, что дает композитору возможность написать три (по количеству кантонов) хора, каждый из которых характеризует вновь прибывших. Сначала появляются хлебопашцы, чья мелодия пронизана силой и мужеством. Звучащая следом за ней нежно-пасторальная песня представляет пастухов. А основная тема кантона рыбаков сначала проходит в оркестре, который, по словам Берлиоза, «подражает так хорошо, как это только возможно для инструментальной музыки, мерным движениям и усилиям отряда гребцов». И этот образ вновь возникает в хоре. Когда заговорщики собираются вместе, три хора объединяются (темп быстрый, исполнение вполголоса). Благодаря этому Россини удается создать впечатление мощной энергии, которая кипит пока подспудно. Здесь Вильгельм Телль среди единомышленников, каждое его слово падает на благодатную почву. И вот наконец звучит суровая клятва. Но сколько торжественности в ее строгости и сдержанности! Однако первый солнечный луч становится сигналом к восстанию, и напряженное ожидание буквально взрывается, «вся масса оркестра, – как пишет Берлиоз, – низвергается, как лавина, в кипучее Allegro с этим последним и страшным воинственным Кличем, который вырывается из всех этих трепещущих грудей при виде зари первого дня свободы!» В этой сцене Россини создает удивительную по своей грандиозности хоровую фреску, каких не знала до него оперная литература.
Когда Вильгельм Телль приходит в Альтдорф, резиденцию Гес-слера, то не кланяется, вопреки заведенному порядку, висящей на базарной площади на высоком шесте шляпе наместника. За такую дерзость он должен быть наказан. И Гесслер придумывает ему страшную кару, кощунственно посягая на священные родственные чувства, – Телль должен выстрелом из лука сбить яблоко с головы своего сына Джемми. Россини всегда был большим знатоком человеческой психологии. Поэтому психологические мотивировки действий его героев часто отличаются естественностью и тонкой разработанностью. Сцену Телля с сыном по ее эмоционально-психологическому накалу, непосредственной простоте и глубочайшей проникновенности можно причислить к драгоценным жемчужинам россиниевского откровения. В момент неотвратимой опасности мальчик Джемми вдруг становится не по-детски рассудителен. Внутренним чутьем он понимает жестокую безвыходность положения, мучительные колебания отца и в это время начинает подбадривать отца, убеждая его и вселяя в него уверенность в решении задачи. А сколько любви и нежности звучит в отцовском наставлении сыну перед страшным выстрелом! Тут и мольба понять и простить, и то несказанно трепетное чувство, которое вложил композитор в мелодию Телля «Стой неподвижно!» Интересно, что когда при встрече с Вагнером речь зашла об этой сцене, Россини откровенно признался: «Скажу вам, что наиболее волнующим меня чувством за всю мою жизнь была любовь к матери и отцу, и они – мне приятно это отметить – воздавали мне сторицей. Очевидно, в этом чувстве я нашел ту мелодию, которая мне пригодилась для сцены с яблоком в «Вильгельме Телле».
Мы видим героя в новом облике. С самого начала он выступал как Предводитель масс и Глашатай патриотических идей, здесь же он предстает как простой человек, ведомый сильными естественными эмоциями. Да, риск слишком велик, может случится любая оплошность, Вильгельм боится за своего сына, за его жизнь. Поэтому-то у него оказалась запасная стрела, которая в случае трагического исхода должна пронзить сердце тирана. Узнавший об этом Гесслер приказывает схватить смельчака. После ряда волнующих злоключений Теллю удается бежать. И наконец меткая стрела знаменитого стрелка настигает кровожадного Гесслера. Народное ликование безгранично. К тому же Арнольд приносит весть о падении австрийских укрепленных замков под натиском повстанцев. А как же его любовь к принцессе? Еще во время второго свидания с Матильдой он отвергает ее увещевания и уверения в нежной страсти, говоря, что долг перед родиной для него превыше всего. Отвергнуть любовь ради долга – вполне классицистское решение проблемы. Но нравы эпохи романтизма вносят свои коррективы в россиниевскую компромиссную трактовку вопроса: Матильда, искренне полюбившая Арнольда, порывает с врагами вольных швейцарцев и готова стать его женой. Быть может, в этом проявилось то, что Россини творил на грани двух крупнейших течений в искусстве – классицизма и романтизма. Все счастливы, все ликуют, народ славит своего мужественного вождя Вильгельма Телля и торжественно клянется быть единым в борьбе за окончательное освобождение страны.
Вот наконец Россини создал произведение, в котором отразилась борьба двух непримиримых социальных сил. Характеристика свободолюбивого швейцарского народа обширна и многообразна. Лицо же австрийских завоевателей не имеет яркой стилистической окраски, хоры австрийцев отличаются ритмической ограниченностью и угловатостью, интонационной бедностью. Какой резкий контраст! Но именно благодаря ему австрийский лагерь обосабливается по смыслу, ведь отсутствие характеристики тоже характеристика. Эта тонкая деталь становится драматургическим открытием Россини.
Итак, в ноябре 1828 года «Вильгельм Телль» был представлен в «Королевскую академию музыки и танца». Театр, долго ждавший нового произведения маэстро, сразу приступил к разучиванию, конечно, не без участия Россини, но все же теперь у Джоаккино появилось немного свободного времени. И он решил все-таки уладить свои бумажные дела с театром. Еще в апреле 1827 года он начал разговор о новом контракте, который дал бы ему возможность иногда уезжать в Кастеназо. Кроме того, Россини было необходимо более устойчивое материальное положение, поэтому он хотел, чтобы ему был назначен прожиточный пенсион в размере 6000 франков. В принципе такая договоренность, хотя и на словах, существовала. Но надо было утвердить все это в официальных документах. И вовсе не потому, что Россини не доверял честности барона Булери, главного управляющего делами королевского дома. Но как быть, если на его месте появится другой человек? Чтобы внести ясность в эти дела, нужен был контракт. Однако королевская администрация с этим вопросом тянула. Теперь же, когда новая опера была сдана в театр, Россини решил продолжить хлопоты. 27 февраля он направил два письма: одно – барону Булери, другое – министру двора виконту де ла Рошфуке. В письмах речь вновь шла о контракте. Но двор молчал. Это было уже оскорбительно. Россини был очень уравновешенным человеком, все воспринимающим сквозь призму иронии, но он мог быть и резким, решительным. Так случилось и на этот раз: он просто прекратил репетиции «Телля». Директор театра пришел в ужас, начал писать по инстанциям. Терять контракт с Россини никто не хотел. К тому же было известно, что его приглашают работать почти во все столицы Европы. И все равно контракт, гарантировавший права композитора, подписали только в мае.
Наконец-то хлопоты, столь неприятно осложнявшие жизнь маэстро, были позади. Теперь он мог с полной отдачей погрузиться в постановку своей оперы. Отлично понимая, что это произведение необычно во всех отношениях – и по содержанию, и по средствам, – он хотел добиться и отличного исполнения. Надо признать, что состав участников спектакля был отменный: Чинти-Даморо, Дабади, Боннель, Прево, Нурри, знаменитая балерина Тальони. Долгожданная премьера состоялась 3 августа 1829 года. Париж был потрясен. События оперы удалены от современности по времени, но разве восстание против угнетателей не перекликалось с настроениями парижан последнего предреволюционного года? Россини отлично понимал революционную сущность произведения. Он всегда придерживался прогрессивных взглядов. Частое общение с сильными мира сего не оказало влияния на его взгляды. Своими произведениями композитор воодушевлял современников на борьбу против тирании, причем иногда эти творения могли попадать на сцену именно благодаря высоким связям.
В ноябре 1828 года, сразу после завершения «Вильгельма Телля» Россини получил письмо от австрийского фельдмаршала и пармского обер-гофмейстера графа Нейперга. Желая развлечь свою супругу, герцогиню Марию-Луизу, пармскую правительницу, с которой состоял в морганатическом браке, граф просил Россини поставить на открытии театра ее величества оперу «Бьянка и Фальеро», с определенными переделками, конечно. Россини ответил приторно-любезным письмом, в котором со множеством реверансов отказался от предложенной чести. Возвращение к произведению, давно переставшему волновать его, да еще переделки по вкусу австрийского марионеточного двора Пармского герцогства не вызывали у него ни малейшего желания. Композитор предлагает для придворного празднества свою новую оперу – «Вильгельм Телль». Этот факт явился довольно смелым шагом. Ведь он предлагал австрийским оккупантам в Италии оперу о том, как австрийские же захватчики были изгнаны со швейцарской земли!
То, что задолго до парижской премьеры все билеты были проданы, причем по завышенным ценам, не является показателем понимания народно-патриотической сущности «Вильгельма Телля». Это могло быть обычным ажиотажем вокруг произведения знаменитого автора. Зато мнения знатоков, оценивших оперу как явление, открывающее новые пути развития оперного искусства, были справедливы и ценны. А оркестранты во главе с дирижером Габенеком устроили под окнами маэстро на Монмартре серенаду, во время которой исполнили увертюру и отрывки из новой оперы. Важным показателем прогрессивности оперы явилось и то, что основная масса буржуазии и аристократии, от которой зависел кассовый успех, приняла «Телля» равнодушно и холодно. Говорили, что опера и длинна, и сложна, и скучна. Но, может, именно в том, что определенная часть общества насторожилась и сделала вид, что не поняла произведения, и заключается ценностная сущность творения, новаторство и совершенство которого открыло новые горизонты в музыкальном искусстве. «Вильгельм Телль», с его широчайшим показом масштабных исторических событий, их интересным преломлением, был творчески воспринят такими композиторами, как Мейербер, молодыми Вагнером («Риенци») и Верди («Ломбардцы», «Набукко»).
Шедевр! Но оперу ждала судьба всех творений, прямо откликавшихся на злобу дня в те времена. Начались бессовестные сокращения не только целых кусков, но и актов. Посещалась опера не очень хорошо. Конечно, автор был уязвлен таким отношением. Зная косность вкусов буржуазно-аристократической публики, он считал безразличным для себя ее мнение. Но одно дело – логически прийти к какому-то выводу, а совсем другое – претворить его на практике. Теперь Джоаккино сильно переживал происходящее. Естественно, внешне заметно не было ничего. Он был любезен, как всегда, только, может быть, в улыбке сквозила невысказанная печаль. Однажды, встретив композитора на улице, директор театра поспешил осведомиться: «Маэстро, надеюсь, что теперь у вас уже не будет оснований для недовольства мною, сегодня вечером идет второй акт „Вильгельма Телля“. – „В самом деле? – любезно улыбнулся Россини. – Весь целиком?“ Но эта горькая ирония стоила огромного напряжения сил.
А опера тем временем начала свое шествие по театрам мира. В Италии, чтобы попасть на сцену, ей пришлось претерпеть ряд сюжетных поправок. В Германии цензура изменила название на «Андреас Гофер», тем самым приблизив к современности. Ведь это было имя предводителя тирольских крестьян в начале XIX века! В России цензура назвала оперу «Карл Смелый». Но музыка итальянского композитора приживалась в разных странах, восхищая слушателей красотой и изяществом, потрясая драматической страстностью, говоря языком правдивым и романтически приподнятым.

Глава 17.
ПАРИЖСКИЕ ЗАБОТЫ, ПУТЕШЕСТВИЯ И…

И все же произведение, вызвавшее неподдельный восторг своих прогрессивно настроенных слушателей, сильно вымотало Джоаккино. «Вильгельм Телль», подобно величественной горной вершине, поднявшийся над всем творчеством Россини, забрал у своего автора слишком много и физической, и эмоциональной энергии. Нужен был полноценный отдых, отключение от дел, смена обстановки. А где это можно сделать лучше, чем дома, в Болонье? Теперь, согласно контракту, Россини мог отлучаться из Парижа. Поэтому-то он с женой через несколько дней после премьеры «Телля» отправились на родину. День своего отъезда композитор отметил сочинением парижанам прощальной песни. Да, годы, проведенные в Париже, явились значительным этапом на творческом пути Джоаккино, а жители города были взыскательной и чуткой аудиторией. Но все это в прошлом, а теперь сердце композитора рвалось в родную Италию. По пути в Болонью супруги Россини заехали в Милан, где им удалось побывать на спектакле оперы Беллини «Пират». Надо признать, что миланцы рвались на это представление не столько благодаря красотам музыки молодого композитора, сколько из-за присутствия в зале Россини. Но знаменитый гость вовсе не был расположен наслаждаться своей популярностью: он не показывался из своей ложи, где и принимал близких друзей. Иное дело Изабелла. «Отставная» примадонна торжественно предстала перед взорами любопытных во всем блеске своей увядающей красоты, купаясь в лучах уходящей славы. Последние годы между супругами Россини все чаще стали возникать размолвки. Неожиданно проявилась разница интересов и вкусов. Счастья уже не было. Случай в театре – это, конечно, мелочь. Мало ли у кого какое может быть настроение. Но именно из мелочей складываются большие неприятности. После спектакля Россини представили трепещущего от волнения Беллини. И маэстро, по достоинству оценивший новизну оперы, искренне поздравил молодого человека – ведь он начинает с того, чем многие уже кончают.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39