Они не оборачивались в нашу сторону.
Километрах, в десяти от границы резервации мы наткнулись на небольшую группу людей. Прямо на дороге были установлены ткацкие станки. За ними сидели женщины и ткали покрывала. Чуткая душа индейца, гибкие пальцы переносят в ткань гаммы цветов окружающего их мира. Несколько готовых покрывал лежали тут же, и на них красовались этикетки с ценой. Ткачих не покидает надежда, что проезжающий мимо турист купит прямо со станка снятое покрывало. Эти ткачихи днем ткут, а вечером бредут к отдаленным от дороги домам, где их ждут близкие с немым вопросом: продала ли то, что выткала?
Проехав Камерон, мы повернули на 89-ю автостраду, ведущую прямо на север, а оттуда — на первый же узкий извилистый проселок, петляющий меж невысоких холмов. С этого проселка мы свернули на другой, потом взяли немножко в сторону. Шоссе, как нам казалось, было где-то совсем рядом. По, оказывается, мы заблудились среди бесконечных, похожих друг на друга холмов. Далеко перед нами торчали две скалы; серый цвет их контрастировал с окружающей пестротой.
На одном из холмов стояло какое-то строение округлых форм, слепленное из серой земли. Крыша его напоминала купол обсерватории. Потом такие дома стали встречаться чаще. Ни в одном не было окон, вместо двери зияла дыра, чаще всего затянутая таким же покрывалом, которое мы видели на станках индеанок у дороги. Такие домики индейцы называли хоганами. Навахи между собой живут очень дружно, однако хоганов рядом не строят. Этим они отличаются от африканцев, которые и в джунглях и в саванне строятся тесными деревушками.
Мы решили спросить дорогу в первом же хогане. Нас встретил оглушительный собачий лай. Показался коренастый широкоплечий парень и палкой разогнал собак.
— Кто вы такие и зачем явились? — спросил он по-английски.
— Мы заблудились и не можем выбраться на магистральную дорогу.
— Держите вон к той серой скале,— посоветовал нам индеец, показав в сторону двух скал.
— Но ведь они обе серые! — Мы были в недоумении.
— Вот уж нет! Вы, белые, плохо различаете краски. Поезжайте в сторону той скалы,— показал он.— Только не стремитесь достигнуть цели кратчайшим путем. Путешествие по этой местности похоже на поиски правды: не прямая дорога, а извилистая приводит к цели.
Сквозь дверное отверстие один за другим вылезли ребятишки. За ними вышла пожилая женщина. Она что-то сказала на языке навахо.
— Она просит вас зайти в дом, быть гостями,— перевел юноша.
Лицо женщины было испещрено глубокими и мелкими морщинами. Когда мы приняли ее предложение, она улыбнулась, и стало видно, что у нее совершенно нет зубов.
— Это мои внуки,— сказала она через переводчика, показывая на кучу детей.— Половина из них посещает школу. Они будут большими людьми, потому что умеют читать.
Поступь старой женщины была величава — казалось, она вводит нас не в хоган без окон, а во дворец. Внутри был полумрак. На земляном полу в очаге дымились головешки. В крыше над очагом зияло отверстие, в него заглядывало небо. А по ночам, наверное, сквозь эту дыру смотрит луна. Никакой мебели, лишь на полу разбросаны овечьи и козьи шкуры. Тянуло чадом и кисло пахло овчиной.
Резервация навахов находится на высоте примерно одной мили над уровнем моря. Поэтому хотя днем и припекает солнце, ночью достаточно холодно. Зимой даже выпадает снег.
Мы вышли наружу и полной грудью вдохнули чистый воздух. Собаки не лаяли. Видимо, они понимали, что те, кого хозяева приглашают в дом, не враги этого дома. От близлежащего холма, где стоял такой же хоган, медленно шел в нашу сторону старый индеец. Ветер развевал его длинные черные волосы, и это придавало ему сходство с бедуином, бредущим по пустыне.
— К нам в гости идет врач и художник,— пояснил юноша и, поймав мой удивленный взгляд, сказал: — У нас это одна профессия.
Я немало читал о навахах, об их художественных способностях, особенно в изготовлении керамики. Изготовленные ими горшки, вазы оригинальны. Знал, что индейцы этого племени отличаются еще рисунками па песке, но не представлял, что это такое. Теперь же выяснилось, что этот неторопливо шагающий бедуин и представляет собой такого рода художника.
— Да хранят вас добрые духи! — произнес, подойдя, старик.— Зачем вы прибыли сюда?
Старик говорил на языке навахо, а парень переводил. — Мы заблудились.
— Не все духи сводят человека с пути, некоторые и помогают ему,— медленно выговорил старик.— Я могу вам посодействовать в том, чтобы к вам обратили свой взгляд добрые духи. Я исцелитель и, рисуя на песке, общаюсь с ними.
— Нельзя ли нам взглянуть на ваши рисунки?
— Сегодня я еще ничего не рисовал: никому не нужна была моя помощь.
— Пусть ваши рисунки помогут нам выбраться на правильную дорогу.
— Идем,— бросил старик, и мы послушно зашагали за ним.
Мы вышли на ровную площадку, где, прикрытые обломками досок и разной ветошью, виднелись кучки разноцветного песка. Старый индеец сел на корточки и взял в руки по горсти песку из двух кучек.
— Сейчас светит солнце, потому я буду делать дневной рисунок,— пояснил он, и струйки цветного песка потекли между его пальцев.
Он работал сосредоточенно, словно ничего не видел и не слышал вокруг себя.
— Есть два рода рисунков,— пояснил молодой индеец.— Одни делают на восходе солнца и уничтожают к закату. Другие создают в те часы, когда солнце прячется за горизонт, и они живут до зари. Глядя на рисунок в лучах солнца или в свете луны, врач предсказывает людям будущее, дает добрые советы, лечит от болезней.
Постепенно под руками художника возникло солнце, какая-то странная птица и длинная волнистая линия. Окончив работу, старик взглянул на нас.
— Такова ваша судьба,— обьявил он многозначительно.
Картина выглядела как ковер, вышитый пестрыми нитками.
— Вы найдете дорогу, если поедете в ту сторону, куда сейчас падают ваши тени, и если уплатите за рисунок, который я для вас сделал,— объявил нам художник.
Мы рассчитались со старым индейцем и направились к автомобилю.
— Не обижаетесь, что он вас обманул? — спросил, прощаясь, молодой индеец.
— Мы сами этого пожелали,—успокоил я парня.— Хотели увидеть рисунок на песке и увидели его.
Петляя среди невысоких холмов и не упуская из поля зрения серую скалу, мы ехали в ту сторону, куда падали наши тени, и скоро выбрались на автомагистраль.
— А старый индеец не обманул нас,— сказал кто-то в машине, и все мы весело рассмеялись.
...Когда намечались границы четырех штатов — Аризоны, Нью-Мексико, Юты и Колорадо, администраторы в столице США взяли линейку и прочертили их на карте
двумя перпендикулярными линиями. Точка пересечения линий, перенесенная с карты на местность, стала своего рода географической достопримечательностью. Это — единственное место во всей стране, где под прямым углом граничат четыре штата.
Поэтому понятно, что, проезжая резервацию навахой по дороге № 164, мы не могли не свернуть на несколько сот ярдов влево и не остановить «форд» у очень низкого, но имеющего федеральное значение монумента в честь этой местности.
Возле бетонного параллелепипеда — монумента на стыке границ — фотографировалась какая-то американская семья. Человек привык видеть монумепты выше человеческого роста. У таких и фотографироваться легко. А здесь даже самый маленький член семьи был выше этого бетонного литья большого значения. Как тут не сфотографироваться. Вот они и фотографировались, меняясь местами. Аппарат переходил из рук в руки, по на каждом снимке кто-нибудь из членов семьи отсутствовал — ведь кто-то должен был снимать!
— Сам бог послал вас сюда! — обрадовался вспотевший владелец камеры.— Надеюсь, вы не откажетесь помочь нам увековечить семью в полном составе?
— Как приятно встретить белых людей на «диком Западе»! — любезно продолжила разговор его супруга.
— Еще приятнее, что вы из Нью-Йорка, как и мы,— говорила, глядя па помер нашего автомобиля, намного переросшая своих мать и отца дочь.
— В резервации мы видели много индейцев, и мне их стало жаль,— сказала женщина.— Половина их детей умирает, еще не начав ходить. Индейцы живут в страшной нищете, и не каждый имеет что поесть.
— Это потому, что они очень непрактичны,— не согласился муж.
Мы отщелкали несколько кадров; хозяин аппарата в знак благодарности нашей камерой снял на фоне монумента и нас. Потом достал из багажника несколько банок пива. Впечатления, видно, переполняли его.
— Ну как вам здесь? — спросил он нас и, не дожидаясь ответа, заговорил сам: — Будь я индейцем, я поставил бы здесь, где мы сейчас стоим, ресторан с окнами на все четыре стороны, сделал бы четыре двери, и все выходили бы в разные штаты. Кто не захотел бы отобедать в таком ресторане? Белые оставляли бы здесь свои
доллары, а индейцы делались бы Рокфеллерами и Морганами.
Семья была пристрастна не только к фотографированию, но и к разрешению общественных проблем, поэтому нам так и не удалось включиться в разговор.
— Если все так просто, отчего бы тебе самому не заняться этим бизнесом? — поинтересовалась дочь.
— Здесь резервация племени навахо, она захватывает часть земли нескольких штатов. Это же государство в государстве! Здесь только индейцы имеют все права. Белые здесь подвергаются дискриминации. Знаете, здесь такое отношение к белым...— Он махнул рукой.
— Мне кажется, отец, ты напрасно ругаешь индейцев,— вмешался в разговор сын.
— А кто их ругает? Разве я сказал, что они плохие люди? — так и подскочил отец.— Просто они слишком упрямы и чересчур вцепились в свои обветшалые традиции.
— А какими они должны были бы быть, по твоему мнению? — спросил сын.
— Более лояльными по отношению к белым, и они должны постараться приноровиться к действительности.
— Что значит «более лояльными»? Значит, в старину, когда белые высадились на континенте, индейцам следовало добровольно пойти в рабство и работать на сахарных и хлопковых плантациях?
— И это было бы счастьем и для них и для Америки,— отозвался отец.— Прежде всего, не нужно было бы привозить на эту землю рабов из Африки. Так что не было бы у нас сегодня негритянской проблемы. И кроме того, поработав некоторое время под руководством белых, индейцы научились бы вести хозяйство, а позже стали бы полноправными гражданами Америки.
— Но ведь это мы у индейцев, а не они у нас научились выращивать картофель, помидоры, табак,— вмешалась дочь.
— Одним картофелем и табаком цивилизации не создашь, а поработав с белыми, через некоторое время они и сами стали бы приличными фермерами,— упорствовал отец,— и вдобавок настоящими американцами.
— Вы имеете в виду ассимиляцию? — спросил я.
— Да. Американский народ — продукт ассимиляции многих народов. Индейцы не пожелали примириться с логикой истории. Они пожалели, если можно так выразиться, свою кровь, чтобы создать человека, которого мы теперь называем американцем. Они хотели остаться неприкосновенными — за это история теперь и наказывает их.
— Тогда почему вы не хотите ассимилироваться с неграми? — спросил я.
Мой вопрос оказался для него столь неожиданным, что он посмотрел на меня такими глазами, какими смотрят на человека, упавшего с неба.
— Извините,— произнес он,— я, наверное, ослышался. Что вы сказали?
Я повторил вопрос.
— А я считал, что разговариваю с серьезным человеком,— махнул он рукой.
Несколько лет назад, находясь в резервации племени чироков, я слышал, как один турист-американец, подойдя к информационной будке, спросил, где можно увидеть столбы пыток, к которым индейцы привязывали христиан и, радостно танцуя, любовались их муками. Он весьма был удивлен, когда узнал, что такие столбы стоят только в воображении некоторых писак с богатой фантазией. Тогда он попросил показать хотя бы ножи, которыми индейцы скальпировали своих врагов.
Упомянутый турист был одним из многих жертв тенденциозной пропаганды.Бытующая кое-где поговорка о том, что история помнит только победителей, которых, как известно, не судят, в США оправдывается безупречно. По индейцы перестают воспринимать прошлое в такой трактовке.
Белые утверждают, что язык индейцев примитивен. Навахи называют сахар «сладкой солью», а для обозначения дней недели у них есть только одно слово — «воскресенье». Понедельник называется «днем после воскресенья», суббота — «днем перед воскресеньем». Примерно по этому же принципу именуются и другие дни. В языке навахо нет и бранных слов. Зато в их языке только для обозначения оттенков красного цвета — 122 слова! Навахи обходятся без заимствований, говоря па своем языке не только об автомобилях, но и о кибернетике. Язык индейцев очень образный. Сейчас, после упорной борьбы, в своей резервации навахи на родном языке издают газету. В резервации открыт колледж, в котором преподают на языке навахо.
Навахи называют себя «дине», то есть людьми. Навахами их назвали испанцы, потому что они всегда носили ножи.- Но нож не всегда орудие нападения, он служит средством защиты или добывания пищи. Навахи очень дружелюбны и ценят товарищество.
Долгое время многие утверждали, что навахи не умеют строить нормальных домов, потому и живут в безоконных хоганах. Путешествуя по резервации, я видел не только хоганы, но и современные дома, не отличающиеся от тех, что находятся за пределами резервации. У дорог, которые пересекают резервации, много автозаправочных станций. Они принадлежат крупным компаниям, но работают здесь индейцы. В моторе автомобиля индеец разбирается ничуть не хуже, чем любой нью-йоркский механик.
На второй день пути по резервации навахов мне довелось побывать в гостях у одного индейца. Хозяин — довольно зажиточный человек, он живет в современном доме. Тем не менее рядом с коттеджем он построил хоган и летние месяцы проводит в нем. Он показал мне коллекцию старинных денег. На многих старинных банкнотах и монетах США изображен индеец с томагавком или стрелами — дикий, враждебный.
Но не только в коллекциях нумизматов можно найти следы истории индейцев США.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41