Музыканты подошли к самому краю сцены и играли только им, крича: «Да, да, да-а-а!» Оставалось только гадать, что потом скажут соседи, потому что Глория пригласила далеко не всех: в противном случае нельзя было бы и шагу ступить, не столкнувшись с продавцом оружия или наркотиков. Когда Вудроу делился этой шуткой с шишками из администрации Мои, те начинали гоготать, а потом пересказывали ее своим женщинам, которые смеялись до слез.
Гита. Что у нее на уме? «Мы словно вернулись на совещание „канцелярии“, — думал Вудроу. — Когда я смотрю на нее, она отводит глаза. Когда я отвожу глаза, она смотрит на меня. Это просто черт знает что». Должно быть, он опять высказал свои мысли вслух, потому что зануда из «Мутайга-клаб» по фамилии Мидоуэр, стоявший рядом, тут же с ним согласился и добавил: если молодежь хочет так танцевать у всех на глазах, тогда почему бы им не трахаться прямо на танцевальной площадке. Вудроу придерживался того же мнения, о чем не преминул прокричать зануде в ухо. А отвернувшись от него, оказался лицом к лицу с Мустафой, черным ангелом, вставшим перед ним, словно хотел загородить ему дорогу, хотя Вудроу никуда идти и не собирался. Вудроу заметил, что Мустафа ничего не несет, и это его покоробило. «Если уж Глория по доброте сердца наняла беднягу, чтобы что-то приносить и убирать со столов, то почему он ничего не носит и не убирает? Почему стоит здесь, как моя нечистая совесть, с пустыми руками, если не считать сложенного листка бумаги в одной, и бормочет что-то непонятное, словно золотая рыбка?»
— Парень говорит, что у него для вас письмо, — прокричал Мидоуэр.
— Что?
— Очень личное, очень срочное письмо. Должно быть, в вас по уши влюбилась какая-то прекрасная дева.
— Мустафа так сказал?
— Что?
— Я спрашиваю, Мустафа так сказал?
— Разве вы не собираетесь выяснить, кто она? Возможно, ваша жена, — и Мидоуэр затрясся от смеха.
«Или Гита», — подумал Вудроу, вдруг окрыленный надеждой.
Он отступил в сторону, увлек Мустафу за собой, чтобы Мидоуэр видел только их спины и сомкнувшиеся плечи, протянул руку, и Мустафа передал ему сложенный листок обычной писчей бумаги.
— Спасибо, Мустафа! — прокричал Вудроу, показывая тем самым, что более не нуждается в его услугах.
Но Мустафа не сдвинулся с места, а выразительным взглядом показал, что Вудроу должен незамедлительно прочитать письмо. «Черт с тобой, стой, где стоишь, — зло подумал Вудроу. — Все равно ты не умеешь читать на английском. Да и говорить тоже». Он развернул листок. Распечатка с принтера. Без подписи.
"Дорогой сэр!
В моем распоряжении находится письмо, написанное Вами миссис Тессе Куэйл, в котором Вы приглашали ее убежать с Вами. Мустафа приведет Вас ко мне. Пожалуйста, никому об этом не говорите и приходите немедленно, или мне придется передать письмо в другие руки".
Без подписи.
Вудроу мгновенно протрезвел, словно его окатили из полицейского водомета. Человек, идущий на эшафот, успевает передумать о многом, и Вудроу, пусть и выпивший немало виски, не облагаемого налогом, не был исключением из общего правила. Он решил, что его общение с Мустафой не укрылось от внимания Глории, и не ошибся: она дала себе зарок на вечеринке не спускать с него глаз. Поэтому он ободряюще помахал ей рукой, как бы говоря: «Нет проблем», и последовал за Мустафой. И в этот же момент впервые встретился взглядом с Гитой и обнаружил в ее глазах холодную расчетливость.
Одновременно он пытался вычислить шантажиста и связал его с присутствием полиции. Логика его сводилась к следующему: в какой-то момент полиция провела обыск в доме Куэйлов и нашла то, что не удалось отыскать ему. Один из них припрятал письмо, выжидая момент, когда оно принесет дивиденды. Вот этот момент и наступил.
Почти одновременно в голове возник и другой вариант: Роб, Лесли или они оба, помимо своей воли отстраненные от расследования, решили обратить свои находки в наличные. Но почему здесь и сейчас? Мелькнула мысль о том, что к записке имеет отношение Тим Донохью, но Вудроу тут же ее отмел. Да, Донохью присутствовал на вечеринке, сидел с Мод, своей молчаливой женой, в темном углу тента, но едва ли годился на большее.
Одновременно у Вудроу обострились все чувства: он замечал каждую мелочь. Плохо вбитые колышки, провисшие веревки, банановую шкурку на дорожке («Кто-нибудь поскользнется, упадет и подаст на меня в суд»), неохраняемую приоткрытую дверь в спальню для гостей («чертовы воры могут обчистить весь дом, а мы ничего не заметим»).
Огибая кухню, он увидел с дюжину непрошеных гостей, дожидающихся объедков с барских столов. В свете фонаря-"молнии" они группками сидели на траве. Около них копошились двадцать детей. Нет, только шесть. На самой кухне за столом, сытые и пьяные, дремали полицейские, повесив кители и оружие на спинки стульев. В таком состоянии, решил Вудроу, едва ли кто из них мог быть автором письма, которое он сжимал в руке.
Кухня осталась позади. Мустафа, с ручным фонариком в руке, вел его через холл к входной двери. «Филип и Гарри! — в ужасе вспомнил Вудроу. — Господи, а вдруг они увидят меня? Впрочем, что они могут увидеть? Своего отца в смокинге, который ослабил галстук, чтобы открыть шею палачу». Но тут он вспомнил, что на ночь Глория отправила детей к друзьям. Она насмотрелась на детей дипломатов на танцах и решила, что Филипу и Гарри такие впечатления пока ни к чему.
Мустафа открыл входную дверь, махнул фонарем в сторону подъездной дорожки. Вудроу вышел из дома. Его тут же окружила чернильная тьма. Ради романтического эффекта Глория выключила прожектора, обычно освещавшие подъездную дорожку. Ночь выдалась ясная, но Вудроу не испытывал желания любоваться звездами. Мустафа фонариком звал его к воротам. Сторож из племени балуйа открыл ворота, а члены его многочисленной семьи, как всегда кучковавшиеся за его спиной, с интересом разглядывали Вудроу. Автомобили стояли по обе стороны дороги, их сторожа дремали или негромко переговаривались друг с другом. «Мерседес» с водителями, «Мерседес» со сторожами, «Мерседес» с овчаркой и обычная толпа африканцев, наблюдающих, как жизнь проходит мимо. Музыка гремела почти как у тента и с удалением не становилась лучше. Вудроу не сомневался, что завтра ему придется разбираться с жалобами. К примеру, эти бельгийские судовладельцы из номера двенадцать подавали на человека в суд, стоило его собаке пернуть в их воздушном пространстве.
Мустафа остановился у автомобиля Гиты. Вудроу хорошо его знал. Частенько поглядывал на него из окна кабинета, обычно со стаканом в руке. Изготовленный в Японии, такой маленький и низкий, что всякий раз, когда она влезала в него, Вудроу мог представить себе, как Гита надевает купальный костюм. «Почему мы здесь остановились? — взглядом спросил он у Мустафы. — Каким образом автомобиль Гиты связан с шантажом?» Он начал думать о том, а сколько у него денег. Вдруг они запросят сотни фунтов? Тысячи? Десятки тысяч? Ему придется занимать у Глории, но под каким предлогом? Впрочем, если речь пойдет только о деньгах, он вздохнул бы с облегчением. Автомобиль Гиты стоял далеко от уличного фонаря. Фонари не горели из-за отключений энергии, но никто не знал, когда они могут зажечься. Он подсчитал, что при нем только восемьдесят фунтов в кенийских шиллингах. На них молчание не купишь. Он уже начал думать о предстоящих переговорах. Какие гарантии он мог получить в том, что шантажист не вернется через шесть месяцев или шесть лет? «Придется обращаться к Пеллегрину, — подумал он, едва не рассмеявшись. — Спрашивать старину Бернарда, как заталкивать лишнюю зубную пасту обратно в тюбик».
Если только.
На ум пришла самая безумная из версий. Утопая, Вудроу схватился за последнюю соломинку.
Гита.
«Гита украла письмо! Нет, более вероятно другое: Тесса отдала ей письмо на хранение! Гита послала Мустафу, чтобы выманить меня с вечеринки и наказать за то, что произошло у Елены. И вот же она, сидит за рулем, ждет меня. Каким-то образом выскользнула из дома первой и уже сидит в кабине, моя подчиненная, шантажистка!»
Если он и разозлился, то лишь на мгновение. «Если это Гита, мы договоримся. С ней я смогу все уладить. Возможно, письмо станет первым шагом в наших новых отношениях. Возможно, ее желание причинить мне боль — прикрытие других, более конструктивных желаний».
Но за рулем сидела не Гита. По силуэту он понял, что это мужчина. Водитель Гиты? Ее бойфренд, дожидающийся окончания танцев, чтобы отвезти ее домой? Со стороны пассажирского сиденья дверцу открыли заблаговременно. Под бесстрастным взглядом Мустафы Вудроу осторожно полез в машину. Какой там купальный костюм. Прямо-таки кабинка карусели, в которой он катался с Филипом в парке аттракционов. Мустафа захлопнул за ним дверцу. Автомобиль качнуло, но мужчина за рулем не шевельнулся. Одет он был, как многие горожане-африканцы, в стиле Санкт-Морица, несмотря на жару: шерстяная шапочка, надвинутая на лоб до самых бровей, и темная стеганая куртка на «молнии» с капюшоном. Белый этот мужчина или черный? Вудроу втянул носом воздух, но не уловил сладкого запаха Африки.
— Хорошая музыка, Сэнди, — нарушил тишину Джастин и протянул руку, чтобы повернуть ключ в замке зажигания.
Глава 22
Вудроу сидел за резным столом из тропического тика стоимостью пять тысяч американских долларов. Сидел ссутулившись, касаясь локтем обрамленной серебром подставки для бумаг, которая стоила существенно меньше. В пламени единственной свечи его лицо блестело от пота. Пламя это отражалось и в свисавших с потолка зеркальных сталактитах. Джастин стоял в темноте, далеко от стола, привалившись спиной к двери, точно так же, как приваливался Вудроу к двери Джастина, когда приехал с известием о смерти Тессы. Руки Джастин держал за спиной. Должно быть, боялся, что они перестанут его слушаться. Вудроу изучал тени, отбрасываемые на стену пламенем свечи. Мог различить слонов, жирафов, газелей, носорогов. И самых разных птиц, с длинными шеями, маленьких, хищных, певчих. Дом находился на тихой улочке. Никто не проезжал мимо. Никто не стучал в окно, чтобы узнать, почему в половине первого ночи пьяный белый мужчина в смокинге и развязанным галстуком должен отчитываться о содеянном при свечах в галерее африканского и восточного искусства мистера Ахмад Хана, расположенной в пяти минутах езды от «Мутайга-клаб».
— Хан — твой друг? — спросил Вудроу. Ответа не последовало.
— Тогда где ты взял ключ? Он — друг Гиты, так? Ответа не последовало.
— Вероятно, друг семьи. Разумеется, семьи Гиты. — Вудроу достал из нагрудного кармана смокинга шелковый платок, смахнул со щек пару слезинок. Тут же появились новые, ему пришлось смахнуть и их. — Что я скажу им, когда вернусь? Если вернусь.
— Ты что-нибудь придумаешь.
— Обычно придумываю, — согласился Вудроу, вытирая рот платком.
— Я в этом и не сомневался.
В испуге Вудроу вскинул голову, чтобы посмотреть на него, но Джастин стоял на том же месте, в той же позе, сцепив руки за спиной.
— Кто велел тебе положить документ под сукно, Сэнди? — спросил Джастин.
— Пеллегрин, кто же еще? «Все сожги, Сэнди. Сожги все копии». Приказ свыше. Копия у меня была только одна. Я ее сжег. Много времени это не заняло, — он всхлипнул, подавляя желание вновь расплакаться. — Следуя всем нормам секретности. В таких делах никому доверять нельзя. Сам спустился в котельную. Сам сжег рукопись в топке. Меня хорошо учили. Всегда ходил в лучших учениках.
— Портер об этом знал?
— В определенном смысле. Частично. Ему это не нравилось. Бернарда он недолюбливал. Между ними шла открытая война. Открытая война по стандартам Оффиса. Портер насчет этого частенько шутил.
— Пеллегрин сказал, почему он требует сжечь все копии?
— Боже, — выдохнул Вудроу.
В комнате повисла тишина. Вудроу, похоже, пытался загипнотизировать себя пламенем свечи.
— В чем дело? — спросил наконец Джастин.
— Твой голос, старина, ничего больше. Он повзрослел, — Вудроу провел рукой по рту, потом уставился на подушечки пальцев. — По общему мнению, ты вроде бы уже достиг потолка.
Джастин задал тот же вопрос, чуть перефразировав его, словно обращался к иностранцу или ребенку:
— Тебе не хотелось спросить Пеллегрина, а почему документ надо уничтожить?
— Бернард назвал две причины. Во-первых, на кону стояли интересы Англии. Их, само собой, следовало оберегать, холить и лелеять.
— И ты ему поверил? — спросил Джастин, и вновь ему пришлось дожидаться ответа: Вудроу подавлял очередную волну слез.
— Я поверил насчет «Три Биз». Разумеется, поверил. Флагман английского предпринимательства. Бриллиант в короне. Куртисс — любимчик африканских лидеров, раздающий взятки направо, налево и по центру, достояние нации. Плюс к этому он в прекрасных отношениях с половиной кабинета министров, что тоже ему не вредит.
— Вторая причина?
— «КВХ». Господа из Базеля подавали сигналы о том, что хотели бы построить большой химический завод в Южном Уэльсе. Через три года — еще один, в Корнуэлле. Третий — в Северной Ирландии. Принести богатство и процветание в наши депрессивные регионы. Но, начни мы топить «Дипраксу», они бы отказались от своих планов.
— Топить «Дипраксу»?
— Препарат все еще проходит клинические испытания. Теоретически эта стадия не завершена. Если он станет причиной смерти нескольких человек, которым и так суждено было умереть, невелика беда. Препарат не лицензирован в Великобритании, так что это не проблема, — красноречие вернулось к Вудроу. Он обращался к коллеге, профессионалу. — Ты же понимаешь, Джастин. Лекарства должны на ком-то проверяться, не так ли? Так кого будут брать для такой проверки? Выпускников Гарвардской бизнес-школы? Ты понимаешь, о чем я, Джастин? Не дело Форин-оффис судить о безопасности новых лекарственных препаратов. Мы должны содействовать продвижению английской продукции, а не говорить всем и каждому, что некая английская компания, работающая в Африке, травит своих клиентов. Ты знаешь правила игры. Нам платят не за обливающиеся кровью сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64