Да, согласился он, выразив удивление, что их заинтересовали такие несущественные подробности, он вроде бы припоминает женщину, которая то ли спала, то ли лежала без сознания. И, раз она сама не могла кормить своего ребенка, Тесса взяла на себя роль кормилицы. Так как ребенок Тессы умер, у черного младенца появился источник еды.
— Вы помните, как звали больную женщину? — спросила Лесли.
— Нет, не припоминаю.
— С женщиной кто-то был… родственник или подруга?
— Ее брат. Мальчик-подросток из ее деревни. Так сказала Тесса, но, учитывая ее состояние, она не показалась мне надежным свидетелем.
— Вы знаете, как звали брата?
— Нет.
— Название деревни?
— Нет.
— Тесса говорила вам, что произошло с этой женщиной?
— Мысли, а соответственно, и слова у нее, по большей части, путались.
— Значит, по меньшей — не путались, — указал Роб. Он нашел удобную позу. Сидел расслабившись. Похоже, в этот день спешить ему было некуда. — И вот когда слова у Тессы не путались, мистер Вудроу, что она говорила вам о больной женщине, которая лежала напротив?
— Что она умирает. Что причина ее болезни, которую Тесса не назвала, в социальных условиях жизни.
— А жила она на гуманитарную помощь?
— Этого Тесса не говорила.
— Кто-нибудь лечил женщину от неназванной болезни?
— Скорее всего. Иначе что ей делать в больнице?
— Лорбир?
— Кто?
— Лорбир, — повторил Роб. — Голландский полукровка. Русые или светлые волосы. Лет пятидесяти пяти. Толстый.
— Я никогда не слышал об этом человеке, — ответил Вудроу. Лицо его оставалось непроницаемым, но желудок начало жечь.
— Вы видели, как кто-нибудь лечил ее?
— Нет.
— Вы знаете, как ее лечили? Чем?
— Нет.
— Вы не видели, чтобы кто-нибудь давал ей таблетку или делал укол?
— Я вам уже сказал: в моем присутствии никто из персонала больницы в палату не заходил.
Поскольку Роб никуда не торопился, он нашел время обдумать ответ Вудроу и следующий вопрос.
— А не из персонала больницы?
— В моем присутствии — нет.
— А вне вашего присутствия?
— Откуда мне это знать?
— От Тессы. Из того, что Тесса говорила вам, когда могла связывать слова в предложения, — объяснил Роб и широко улыбнулся, словно озвучил шутку, которая должна всем поднять настроение. — По словам Тессы, эту больную женщину… чьего младенца она кормила, кто-то лечил? К ней подходили… ее осматривали, ей назначали лечение белые или черные, мужчины или женщины, врачи, медсестры, неврачи, посторонние, непосторонние, санитарки, посетители, простые люди? — Он откинулся на спинку стула, предлагая Вудроу выпутываться.
Тому же оставалось только гадать, что еще им известно, о чем они еще не сказали. Фамилия Лорбир звучала в его голове, как похоронный колокол. Какие еще фамилии бросят они ему в лицо? Как долго он сможет стоять на своем и все отрицать? Что рассказал им Коулридж? Почему отказывается выработать общую линию защиты? Вдруг во всем признался, за его спиной?
— Она что-то говорила о том, что к этой женщине приходили маленькие люди в белых халатах, — с неохотой ответил он. — Я полагал, что она видела их в бреду. Или бредила, когда рассказывала об этом. Я не принял ее слова за чистую монету. — «И вам не следует», — как бы говорил он.
— Зачем белые халаты приходили к ней? Согласно рассказу Тессы. Или, по вашим словам, ее бреду.
— Потому что люди в белых халатах убили ее. В какой-то момент она назвала их обстоятельствами, — Вудроу решил сказать правду и поднять ее на смех. — Вроде бы она называла их жадными. Они хотели вылечить эту женщину, но не смогли. Все это полная ерунда.
— Вылечить как?
— Об этом не говорилось.
— Тогда каким образом они убили ее?
— Боюсь, ясного ответа я от Тессы не получил.
— Она все это записывала?
— Эту историю? Как?
— Она вела записи? Зачитывала их вам?
— Я вам сказал. Никакого блокнота я не видел.
Роб наклонил голову, словно для того, чтобы взглянуть на Вудроу в другом ракурсе, позволяющем открыть то, что скрывалось за маской.
— Доктор Арнольд Блюм не думает, что эта история — полная ерунда. Он не думает, что Тесса не знала, что говорит. Арнольд считает, что ее слова подкреплены вескими доказательствами. Так, Лес?
Вудроу чувствовал, как кровь отливает от его лица. Однако, как и положено дипломату, он умел держать удар. Не потерял дар речи. И даже изобразил негодование.
— Вы хотите сказать, что нашли Блюма? Это возмутительно!
— То есть вы не хотели, чтобы мы его нашли? — в недоумении осведомился Роб.
— Не надо искажать мои слова. Я хочу сказать, что вы были обязаны поставить посольство в известность, если вам удалось найти Блюма и переговорить с ним.
Но Роб уже качал головой:
— Нет, сэр, мы его не нашли. Хотя и очень хотели. Но мы нашли некоторые его бумаги. Блокноты, отдельные листочки, которые лежали в его квартире. К сожалению, ничего сенсационного. Но есть кое-что любопытное. Копия достаточно жесткого письма, которое доктор отправил в некую компанию, или лабораторию, или больницу на другом конце света. Не так ли, Лес?
— Лежали — это, разумеется, преувеличение, — признала Лесли. — Скорее были спрятаны. Одну пачку бумаг мы нашли на обратной стороне рамы картины, другую — под ванной. Поиски заняли у нас целый день. Во всяком случае, большую его часть, — она лизнула палец и перевернула страницу блокнота.
— А еще они забыли про его автомобиль, — напомнил ей Роб.
— Квартиру разгромили полностью, — согласилась Лесли. — Не пытались хоть что-то сохранить. Кружили все подряд. В Лондоне творится то же самое. Стоит газетам сообщить, что кто-то умер или пропал без вести, как мародеры заявляются в то же утро. Наш отдел, который занимается профилактикой правонарушений, очень этим обеспокоен. Не будете возражать, если мы назовем вам еще пару фамилий, мистер Вудроу?
— Будьте любезны, — ответил тот.
— Ковач, вроде бы венгерка… женщина… молодая, исследователь. Иссиня-черные волосы, длинные ноги… так он написал, не упомянув ее имени.
— Вы бы ее запомнили, — вставил Роб.
— Боюсь, никогда не видел и слышу о ней впервые.
— Эмрих, доктор медицины, женщина, ученый-исследователь, училась в Питерсбурге, получила немецкий диплом в Лейпциге, занималась исследованиями в Гданьске. Примет нет. Фамилия ничего вам не говорит?
— Никогда о ней не слышал.
— Понятно.
— И наш добрый давний друг Лорбир, — подала голос Лесли. — Имя неизвестно, место рождения неизвестно, наполовину голландец или бур, где получил образование, если и получил, неизвестно. Мы цитируем записи Блюма, это наш единственный источник информации. Он обвел каждую фамилию кружком и соединил кружки прямыми линиями. Лорбир и две женщины. Лорбир, Эмрих, Ковач. Любопытная компания. Мы бы принесли вам копию, но сейчас мы стараемся обходиться без копий. Вы же знаете местную полицию. А что касается копировальных салонов… им нельзя доверить даже страницу из Библии, не так ли, Роб?
— Воспользуйтесь нашим ксероксом, — предложил Вудроу, слишком уж быстро.
В кабинете повисла тишина, которую Вудроу охарактеризовал бы как мертвую, если бы не шум проезжающих автомобилей и пение птиц. А вот шагов в коридоре на этот раз не слышалось. Нарушила ее Лесли, заговорив о Лорбире. Чувствовалось, что им более всего хочется допросить именно его.
— Лорбир — перекати-поле. Вроде бы занимается фармацевтическим бизнесом. Вроде бы за последний год несколько раз побывал в Найроби, но кенийцы не могут найти его следов, что удивительно. Вроде бы виделся с Тессой, когда та лежала в больнице Ухуру. Бычий, еще одна характеристика. Я даже подумала, что речь идет о фондовой бирже [24]. Так вы уверены, что никогда не видели рыжеволосого медика, может, даже врача, по описанию похожего на Лорбира? В своих поездках?
— Никогда о нем не слышал. И не видел.
— Мы придаем этому большое значение, знаете ли, — вставил Роб.
— Тесса его знала. Блюм — тоже, — добавила Лесли.
— Это не означает, что его знал я. Они ушли так же, как раньше: поставив больше вопросов, чем получив ответов.
Как только за ними закрылась дверь, Вудроу позвонил по внутреннему телефону Коулриджу и, слава богу, услышал его голос.
— Есть минутка?
— Полагаю, что да.
Посол сидел за столом, подперев голову рукой. В желтых подтяжках с лошадьми. На лице отражались настороженность и воинственность.
— Мне нужны гарантии, что Лондон нас в этом поддерживает, — с порога начал Вудроу.
— Нас — это кого?
— Тебя и меня.
— А под Лондоном, я понимаю, подразумевается Пеллегрин.
— Да. Или что-нибудь изменилось?
— Насколько мне известно, нет.
— Изменится?
— Насколько мне известно, нет.
— Значит, Пеллегрин нас поддерживает? Так и скажи.
— О, Бернард всегда поддерживает.
— Так мы продолжаем или нет?
— Продолжаем лгать? Ты про это? Разумеется, продолжаем.
— Тогда почему бы нам не согласовать… что мы должны говорить?
— Дельная мысль. Не знаю. Будь я набожным человеком, я бы пошел в церковь и молился, молился, молился. Но не все так просто. Женщина мертва. Это одно. Мы живы. Это другое.
— Значит, скажем им правду?
— Нет, нет и нет. Господи, да нет же. Память у меня что решето. Ужасно жаль.
— Ты собираешься сказать им правду?
— Им? Нет, нет. Никогда. Говнюки.
— Тогда почему нам не согласовать наши версии?
— Вот-вот. Почему нет? Действительно. Почему. Ты попал в самую точку, Сэнди. Что нас останавливает?
— Вернемся к вашему визиту в больницу Ухуру, сэр, — по-деловому начала Лесли.
— Я думал, что при нашей последней встрече мы все подробно обговорили.
— Другому визиту. Второму. Чуть позже. Вернее, выполнению обещания.
— Какого обещания?
— Которое вы, вероятно, ей дали.
— О чем вы говорите? Я вас не понимаю.
А вот Роб очень даже хорошо ее понял. Так и сказал.
— Мне, кажется, Лесли изъясняется достаточно ясно. Слова у нее не путаются. Складываются в грамматически правильные предложения. Вы встречались с Тессой в больнице второй раз? Примерно через четыре недели после того, как ее выписали? Встречались в приемной послеродовой клиники, где ей назначили консультацию? В записках Арнольда указано, что встречались, а пока неточностей или лжи, при всей нашей невежественности, мы в них не обнаружили.
«Арнольд, — отметил Вудроу. — Уже не Блюм».
Сын военного дебатировал сам с собой, в поисках выхода из очередного кризиса, а в памяти прокрутился весь этот эпизод, как фильм, словно в больницу приходил кто-то другой, а он смотрел на происходящее со стороны. Тесса держала в руке матерчатую сумку с деревянными ручками. Он увидел ее впервые, но с того момента сумка эта стала частью образа Тессы, который сформировался у него в голове, когда он увидел ее в больничной палате, кормящей ребенка другой женщины, умирающей на кровати напротив, в то время как ее собственный ребенок лежал в морге. Она почти не накрасилась, подстригла волосы и чем-то напоминала Лесли, которая терпеливо ожидала, когда же он изложит собственную, отредактированную версию. Как и во всей больнице, падающие в окна полосы солнечного света не могли разогнать царящий в залах и коридорах сумрак. Маленькие птички порхали под потолком. Тесса стояла у стены, рядом с дверью в дурно пахнущий кафетерий с оранжевыми пластмассовыми стульями. В полосах света мельтешили люди, но Тессу он заметил сразу. Она держала сумку обеими руками и позой напоминала проституток, которые стояли в подворотнях в те годы, когда он был молод и пуглив. Стена пряталась в тени, потому полосы света до нее не дотягивались. Возможно, поэтому Тесса и выбрала это место.
— Ты говорил, что выслушаешь меня, когда я наберусь сил, — напоминает она ему низким, хрипловатым голосом, который он едва узнает.
После визита в больничную палату он видит ее впервые. Видит губы, без помады такие бледные. Видит страсть в ее серых глазах, и его это пугает, как пугает любая страсть, в том числе и собственная.
— Встреча, о которой вы говорите, — ответил он Робу, игнорируя неумолимый взгляд Лесли, — не носила личного характера. Была сугубо деловой. Тесса заявляла, что в ее распоряжение попали некие документы, которые, при установлении их подлинности, могли иметь большой политический резонанс. Она попросила встретиться с ней в клинике, чтобы она могла передать мне эти документы.
— Попали от кого?
— Не от сотрудников посольства. Это все, что я знаю. Возможно, от друзей из агентств, занимающихся гуманитарной помощью.
— Таких, как Блюм?
— Не только. Должен добавить, что она не в первый раз сообщала посольству скандальные истории. Это вошло у нее в привычку.
— Под посольством вы подразумеваете себя?
— Если вы говорите обо мне как о начальнике «канцелярии», да.
— Почему она не передала документы через Джастина?
— По ее твердому убеждению, Джастин не должен был в этом участвовать. Вероятно, он придерживался того же мнения. — «Не слишком ли подробно я все объясняю, — подумал Вудроу. — Может, это тоже ошибка?» — Я ее за это уважал. Откровенно говоря, уважал за любое проявление благородства.
— Почему она не передала документы Гите?
— Гита — новенькая, молодая, местная. Она не подходила на роль посыльного.
— Итак, вы встретились, — резюмировала Лесли. — В больнице. В приемной послеродовой клиники. Не слишком ли бросающееся в глаза место: двое белых среди толпы африканцев?
«Они там были, — подумал Вудроу, борясь с накатывающей волной паники. — Они заезжали в больницу».
— Она боялась не африканцев. Белых. Не объясняла почему. Среди африканцев она чувствовала себя в полной безопасности.
— Она так говорила?
— Я сделал такой вывод.
— Из чего? — вырвалось у Роба.
— Из ее отношения в последние месяцы. После смерти ребенка. Ко мне, к белым. К Блюму. Блюм не мог сделать ничего плохого. Африканец, красавец, врач. Как и Гита, наполовину индианка.
— Ваша жена знала, что вы встречаетесь с Тессой?
— Мустафа передал записку моему слуге, тот отдал ее мне.
— И жене вы не сказали?
— Я счел нашу встречу конфиденциальной.
— Почему она вам не позвонила?
— Моя жена?
— Тесса.
— Она не доверяла телефонам посольства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64