Как сохранить достоинство, когда тебе на глаза надевают повязку, связывают руки и ноги и бросают в багажник «Мерседеса». Как выпрыгивать из окна, если ты не можешь воспользоваться лестницей, а ноги не связаны.
— Все журналисты — дерьмо, — уверенно заявил Пеллегрин, продолжая изучать меню. — Знаешь, что я собираюсь как-нибудь сделать? Поставить их на наше место. Нанять частных детективов, застукать редакторов «Грониад» или «Скруз оф те уорлд», когда те встречаются со своими любовницами. Сфотографировать их детей, когда те идут в школу. Спросить у жен, какие эти ребята в постели. Показать говнюкам, каково приходится тем, о ком они пишут. Тебе не хочется взять пулемет и перестрелять многих из них?
— Пожалуй, нет.
— Мне тоже. Безграмотная банда лицемеров. Филе сельди вполне пристойное. От копченого угря у меня пучит живот. Морской язык в тесте очень хорош, если ты любишь морской язык. Если хочешь без теста, его поджарят тебе на рашпере, — он уже что-то писал на разлинованном листочке, по верху которого тянулась надпись «Сэр Бернард П.», большими буквами. Левую колонку занимали названия блюд, правую — квадратики для галочек. Пустое место внизу предназначалось для подписи члена клуба.
— От морского языка не откажусь. Пеллегрин никогда не слушает, вспомнил Джастин. Поэтому у него репутация блестящего переговорщика.
— На рашпере?
— В тесте.
— Лендсбюри в форме?
— Самой боевой.
— Сказала тебе, что она — бисквит «мадера»?
— Боюсь, что да.
— Ей хочется, чтобы о ней так думали. Говорила с тобой о будущем?
— У меня травма, и я в бессрочном отпуске по болезни.
— Креветки пойдут?
— Думаю, я предпочту авокадо, спасибо, — ответил Джастин, наблюдая, как Пеллегрин ставит две галочки напротив «коктейля» из креветок [45].
— Довожу до твоего сведения, что формально в наши дни Форин-оффис не одобряет спиртного за ленчем, — тут Пеллегрин удивил Джастина широкой улыбкой. А потом второй, на случай, если Джастин не понял, о чем говорила первая. И Джастин вспомнил, что улыбки Пеллегрина всегда одинаковые, по раскрытию губ, продолжительности, теплоте. — Однако тебе пришлось многое пережить, а мой долг — хоть немного отвлечь тебя от тяжелых воспоминаний. Тут вполне пристойное мерсо. Не возражаешь? — Его серебряный карандашик без ошибки нашел нужный квадратик. — С тебя, между прочим, сняты все подозрения. Ты чист. Поздравляю, — Пеллегрин вырвал листок из блокнота и придавил солонкой, чтобы его не унесло ветром.
— Какие подозрения?
— В убийстве, какие же еще? Ты не убивал Тессу или ее водителя, ты не нанимал киллеров в притоне греха, и ты не подвесил Блюма за яйца на чердаке своего дома. Ты можешь покинуть зал суда без единого пятнышка на твоей репутации. Благодари полицию. — Листок с заказом, прижатый солонкой, исчез. Должно быть, его взял официант, но Джастин не заметил, как тот подходил к столу. — Что ты выращивал в своем саду? Обещал Селли, что спрошу, — речь шла о Селине, сокращенно Селли, жене Пеллегрина, ослепительной красавице. — Экзотические растения? Суккуленты? К сожалению, это не по моей части.
— Да, в общем, все, — услышал Джастин свой голос. — В Кении удивительно мягкий климат. Я не знал, что на моей репутации было пятно, Бернард. Версию такую я слышал, признаюсь. Но она была притянута за уши.
— Они предложили много версий, бедняжки. И, откровенно говоря, бросили тень на куда более высокопоставленных людей, чем ты. Тебе надо как-нибудь приехать в Дорчестер. Переговорю с Селли. На весь уик-энд. В теннис играешь?
— К сожалению, нет.
«Они предложили много версий, — повторил он про себя. — Бедняжки». Пеллегрин говорит о Робе и Лесли в той же манере, что Лендсбюри говорила о Портере Коулридже. Эта жаба Том Как-его-там получит пост посла в Белграде, тем временем рассказывал Бернард, и лишь потому, что министра тошнит от одного вида его физиономии. А кого не тошнит? Дик Какой-то скоро станет рыцарем, и тогда, при удаче, его удастся спровадить в министерство финансов. Господи, помоги национальной экономике, шутка, но ведь старина Дик последние пять лет лижет задницу новым лейбористам. А в остальном все как обычно. В Оффис продолжают приходить честолюбцы из Кройдона, которые говорят с акцентом и носят пуловеры «фер-айл» [46], их Джастин наверняка видел до отъезда в Африку. Еще десять лет, и Никого Из Нас не останется. Официант принес два «коктейля» с креветками.
— Но они еще молодые, не так ли? — в голосе Пеллегрина слышалось желание простить.
— Новые сотрудники? Разумеется.
— Полицейские, которых послали в Найроби. Молодые и голодные, благослови их господь. И мы когда-то были такими же.
— Я подумал, что они очень умны. Пеллегрин нахмурился, пережевывая креветку.
— Дэвид Куэйл — твой родственник?
— Племянник.
— Мы подписали с ним контракт на прошлой неделе. Ему только двадцать один, но как иначе нам в эти дни перебить Сити? Моего крестника намедни взяли в «Барклиз» [47]. Положили жалованье в сорок пять тысяч плюс всякие льготы. А у него еще молоко на губах не обсохло.
— Я рад за Дэвида. Не знал.
— Странный для Гридли выбор, откровенно говоря, послать такую женщину в Африку. Френк знаком с дипломатической работой. Знает обстановку. Кто там отнесется серьезно к женщине-полицейскому? Уж конечно, не приближенные Мои.
— Гридли? — переспросил Джастин, его голова очистилась от тумана. — Френк Артур Гридли? Тот самый, который отвечал за безопасность дипломатов?
— Тот самый, да поможет нам бог.
— Но он же абсолютный ноль. Мы имели с ним дело, когда я работал в службе протокола, — Джастин услышал, что его голос превысил принятый в клубе шумовой фон, и сбавил тон.
— Выше шеи — сплошное дерево, — радостно согласился Пеллегрин.
— Как же вышло, что именно ему поручили расследовать убийство Тессы?
— В его ведении тяжкие преступления. Специализируется на тех, что совершены в других странах. Ты же знаешь, какие у нас полицейские. — Пеллегрин отправил в рот креветку, откусил кусок хлеба с маслом.
— Я знаю, какой у нас Гридли.
Прожевав, Пеллегрин продолжил свою мысль:
— Двое молодых полицейских, из них одна женщина. Другой думает, что он — Робин Гуд. А тут громкое дело. Весь мир смотрит на них. Им понравилось быть в центре внимания, — он поправил салфетку. — Вот они и начали выдумывать версии. Только хорошей версией и можно произвести впечатление на необразованного начальника. — Он запил еду, промакнул рот уголком салфетки. — Наемные убийцы — продажные африканские правительства — транснациональные конгломераты — сказка за сказкой! Если б им повезло, могли бы даже получить роль в кино!
— Какой транснациональный конгломерат они имели в виду? — спросил Джастин, стараясь позабыть об отвратительной идее, только что высказанной Пеллегрином: фильме о смерти Тессы.
Пеллегрин встретился с ним взглядом, на мгновение задумался, улыбнулся, вновь улыбнулся.
— Образное выражение, — пояснил он. — Не надо воспринимать буквально. Эти молодые копперы [48] с самого начала смотрели не туда. — Он замолчал. Подошедший официант вновь наполнял их бокалы. — Отвратительно, конечно. Просто отвратительно. Это не тебе, Мэттью, старина… — последнее относилось к официанту, в тоне Пеллегрина чувствовалось благорасположение к этническим меньшинствам. — И не членам клуба, чему я крайне рад. — Официант ретировался. — Поверишь ли, они даже пытались повесить убийство на Сэнди. По одной из их версий, он влюбился в Тессу и из ревности «заказал» и ее, и Блюма. Когда из этого ничего не вышло, они переключились на заговор. Наипростейший вариант. Надергать фактов, смешать их в кучу, добавить сплетен, слухов и в итоге получить потрясающую историю. Насчет того, чем занималась Тесса. Уж извини, что говорю об этом. Ты и сам все знаешь.
Джастин тупо покачал головой. «Я ничего этого не слышу. Я все еще в самолете, и это дурной сон».
— К сожалению, не знаю.
Только сейчас Джастин заметил, какие маленькие у Пеллегрина глазки. А может, нормальные, но он научился их щурить под вражеским огнем, а врагом, как уразумел Джастин, Пеллегрин полагал всякого, кто в чем-то ему возражал или переводил разговор на темы, не получившие его одобрения.
— Язык нормальный? Тебе следовало остановиться на запеченном в тесте. Не такой сухой.
— Язык — превосходный, — ответил Джастин, с трудом удержавшись, чтобы не добавить, что он просил заказать именно запеченный в тесте. — И мерсо прекрасное. Прекрасное, как прекрасная девушка.
— Она тебе его не показывала. Свое великое сочинение. Их великое сочинение, уж прости меня. Это твоя версия, и ты за нее держишься. Так?
— Сочинение о чем? Полиция задавала мне этот вопрос. Элисон Лендсбюри тоже, пусть и не в лоб. Какое сочинение? — он изображал полное неведение и даже начал себе верить. Опять пытался получить информацию, прячась за личиной простачка.
— Тебе она не показывала, но показала Сэнди, — Пеллегрин запил эту фразу вином. — Ты хочешь, чтобы я в это поверил?
Джастин резко выпрямился.
— Она что?
— Абсолютно. Тайная встреча, и все такое. Извини. Я думал, что ты знал.
«Ты же обрадовался, поняв по моей реакции, что я ничего не знал», — подумал Джастин, все еще в изумлении таращась на Пеллегрина.
— И что сделал Сэнди с этими материалами?
— Показал Портеру. Портер завибрировал. Портер принимает решение раз в год, да и то по мелочам. Сэнди послал материалы мне. За двумя подписями и пометкой «конфиденциально». И подписи, и пометка не Сэнди. Тессы и Блюма. От этих героев гуманитарной помощи меня чуть не стошнило, между прочим. Представление плюшевых мишек для международных бюрократов. Отвлекся. Извини.
— И что ты сделал с этими документами? Ради бога, Бернард!
"Я — обманутый вдовец, нервы которого на пределе.
Я — невинная жертва ложных обвинений. Я — негодующий муж, которого моя гулящая жена и ее любовник лишили привычного жизненного уклада".
— В конце концов кто-нибудь скажет мне, что все это значит? — продолжил он сварливым голосом. — Я чуть ли не вечность просидел в доме Сэнди как под арестом. Он и не намекнул на тайную встречу с Тессой, Арнольдом или кем-то еще. Какое сочинение? О нем? — он по-прежнему стремился выудить из Пеллегрина крупицы информации.
Пеллегрин улыбнулся. Раз. Второй.
— Значит, для тебя это новость. Очень хорошо.
— Да. Новость. Я ничего не понимаю.
— Молодая женщина, вдвое моложе тебя, честолюбивая, энергичная, с широкими взглядами, свободных нравов, неужели у тебя ни разу не возникло желания спросить ее, а чего она, собственно, добивается?
«А ведь Пеллегрин злится, — отметил Джастин. — И Лендсбюри злилась. И я злюсь. Мы все злимся и все это скрываем».
— Нет, не возникало. И она не вдвое моложе меня.
— Никогда не заглядывал в ее дневник, никогда не снимал, по ошибке, разумеется, трубку параллельного телефонного аппарата. Не читал ее писем, не включал компьютер. Ничего и никогда.
— Именно так.
Пеллегрин размышлял вслух, не сводя глаз с Джастина.
— Значит, через тебя ничего не проходило. Не слышал ничего дурного, не видел ничего дурного. Потрясающе, — ему с трудом удавалось сдерживать сарказм в разумных пределах.
— Она была юристом, Бернард. Не ребенком. Квалифицированным, очень умным и способным юристом. Ты забываешь об этом.
— Неужели? Не уверен, что забываю. — Он надел очки для чтения, чтобы заняться нижней половиной морского языка. Когда справился, поднял хребет ножом и вилкой и огляделся, как беспомощный инвалид, в поисках официанта, который мог бы принести ему тарелку для костей. — Очень надеюсь, что она доверила свои открытия только Сэнди Вудроу, никому больше. В которых нацелилась на главного игрока, мы это знаем.
— Какого главного игрока? Ты про себя?
— Куртисса. Кенни К. Того самого. — Тарелка появилась, и Пеллегрин положил на нее рыбий хребет. — Удивлен, что она не бросилась наперерез его скаковым лошадям. Не обратилась в Брюссель. Не обратилась в ООН. Не обратилась на телевидение. Такая женщина, в стремлении спасти жизнь на планете, может во всем следовать своим фантазиям, и плевать ей на последствия.
— Это совершеннейшая неправда, — ответил Джастин, борясь с удивлением и закипевшей яростью.
— Повтори.
— Тесса прилагала немало усилий, чтобы оберегать меня. И свою страну.
— Копаясь в грязи? Раздувая из мухи слона? Набрасываясь на загруженных работой чиновников в паре с Блюмом… по моему разумению, так мужа не оберегают. Скорее губят все его шансы на продолжение успешной карьеры. Пусть шансов этих у тебя было не так уж и много, если говорить честно. — Глоток воды. — Ага. Теперь понял. Вижу, что произошло, — двойная улыбка. — Ты действительно не знал всей подноготной. На том и стой.
— Да. Не знал. Я в полном недоумении. Полиция спрашивает меня, Элисон спрашивает меня, ты спрашиваешь меня… неужели я ничего не знал? Ответ — да, не знал и по-прежнему не знаю.
Пеллегрин уже качал головой, на лице, с которого не сходила улыбка, читалось недоверие.
— Старина, как такое могло быть? Послушай меня. Вот это я проглочу. И Элисон тоже. Они приходят к тебе. Вдвоем. Тесса и Арнольд. Взявшись за руки. «Помоги нам, Джастин. Мы нашли дымящийся пистолет. Всеми уважаемая, с давними традициями, базирующаяся в Британии компания отравляет невинных кенийцев, использует их в качестве подопытных кроликов, творит бог знает что. Целые деревни трупов, и вот тому доказательства. Прочитай». Я прав?
— Ничего такого не было и в помине.
— Я еще не закончил. Никто не пытается в чем-то тебя обвинить, не так ли? Здесь для тебя открыты все двери. Вокруг только друзья.
— Я это заметил.
— Ты их выслушиваешь. Ты же воспитанный человек и все такое. Ты читаешь их восемнадцатистраничный сценарий Армагеддона и говоришь им, что они просто сошли с ума. Если они хотят напрочь испортить англо-кенийские отношения на ближайшие двадцать лет, то нашли идеальный вариант. Умница. Если бы Селли попыталась прокрутить такое со мной, я бы дал ей крепкого пинка под зад. И, как ты, прикинулся бы, что такого разговора никогда не было, хотя это не так.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64