— Запрокинув голову, он так зашелся от смеха, что многие из посетителей ресторана обернулись на шум.
* * *
Дайна сидела в «Ворхаусе», глядя в окно, за которым сгущались вечерние сумерки, в которых мерцали далекие огоньки, похожие на капли краски, разбрызганной по холсту, и потягивала «Бакарди», думая обо всем сразу и ни о чем. Она прислушивалась к неразборчивому гулу голосов, доносившемуся из главного обеденного зала ресторана, и тихому позвякиванию кусочков льда в стакане, и наблюдала за стоновящейся на якорь сорокафутовой яхтой, украшенной гирляндой разноцветных лампочек. Крыша вытянутой каюты и гладкий корпус судна белели в темноте двумя полосками, образующими некое подобие знака равенства из отсутствующего уравнения.
— Не возражаешь, если я присяду?
Дайна подняла глаза и у нее мелькнуло в голове: «О, господи! Только этого еще не хватало».
В двух шагах от ее столика стоял Джордж Алтавос. Судя по тому, что в руке у него был стакан, он вышел сюда из переполненного бара.
— Я видел, как ты появилась здесь. — Его голос звучал лишь чуть-чуть невнятно, однако Джордж вполне мог околачиваться в «Ворхаусе» уже несколько часов и быть достаточно пьяным. — Вначале я решил притвориться, что просто не заметил тебя. — Он издал резкий смешок. — Довольно забавно, не правда ли? Мы оба сидим в одной и той же дыре и напиваемся в одиночку, не обращая внимания друг на друга.
— Арми Арчерд был бы необычайно рад, пронюхав о такой сенсации.
— Ага. И Рубенс вышвырнул бы меня с площадки в два счета, — он попытался скрыть горечь, заключавшуюся в этой фразе.
Дайна взглянула на него.
— Почему бы тебе не выражаться ясней. Он открыл рот, собираясь сказать что-то в ответ, но вместо этого судорожным движением поднес к губам стакан.
После некоторой паузы Джордж произнес:
— Ты заблуждаешься, если думаешь, будто я считаю, что ты попала в картину прямиком из постели Рубенса.
— Я думаю о том, — раздельно и отчетливо сказала Дайна, — как ты обошелся со мной тогда во время съемок. Джордж поставил пустой стакан на ее столик.
— Сегодня нам удалось сделать немного. — Он провел пальцами по ободку стакана, и тот отозвался легким визгливым звуком. — Очень нервная обстановка. Все чувствовали себя неуютно, точно не в своей тарелке.
Это прозвучало как извинение, пусть и весьма туманное.
— Садись, — пригласила его Дайна.
В гриме или без него Джордж был замечательно красивым мужчиной, хотя он не обладал внешностью типичной для актера Голливуда. Его грубо очерченные черты вызывали образы звезд тридцатых и сороковых годов. На открытом овале лица выделялись темные, глубоко посаженные глаза, придававшие ему вечно сонное выражение. Во время съемок он одевал небольшой парик.
Подождав, пока Джордж закажет новые порции алкоголя для них обоих. Дайна сказала:
— Я огорчилась, услышав, что произошло между тобой и Ясмин.
— Ну да, впрочем, ничего страшного не произошло. Просто конец мимолетного увлечения.
Когда принесли их заказы, Джордж, долгое время внимательно наблюдавший за девушкой, вдруг заявил.
— Я — гомосексуалист.
Дайна от неожиданности поставила стакан с «Бакарди» назад на столик.
— Я не знала этого.
— Да в общем-то никто не знает, за исключением Ясмин. — Он принялся поигрывать пластиковой палочкой для перемешивания коктейля, постукивая ей о стенки стакана. — Когда я увидел ее, то подумал: «Черт возьми, может она — та самая девушка, которая способна изменить меня». — Он пожал плечами. — Однако я ошибся. Мне кажется, невозможно переделать человеческую природу. — Придерживая палочку пальцем, он отхлебнул виски и заглянул внутрь стакана. — Раньше я разбавлял виски содовой, но потом перестал. — Он неожиданно поднял голову. — Знаешь почему? Проходило слишком много времени, прежде чем я напивался. — Он сделал еще один большой глоток. — Теперь мне это удается быстрей. Гораздо быстрей.
Дайна пожала плечами.
— Если ты несчастлив...
Джордж прервал ее, отрицательно покачав указательным пальцем.
— Нет, нет. Ты путаешь несчастье со злостью. Я вырос в большой семье: у меня четверо братьев и трое сестер. Все они женаты или замужем ... счастливо или нет, какая разница? Главное то, что находясь в браке или будучи разведенными, они следуют по узкой и безопасной тропинке. Каждый раз, когда мы все вместе собираемся на Рождество в большом родительском доме в Нью-Мексико, мне начинает казаться, что я вот-вот умру. — Допив виски, он жестом приказал официанту принести новую порцию. — Но знаешь, что самое любопытное? Меня все равно тянет домой и хочется чем-то порадовать родителей. Слава богу, они не знают, кто я такой, иначе бы это убило бы их. Мой отец по-прежнему настоящий мужчина, хотя ему уже за семьдесят. Поэтому, приезжая в Анимас, я слоняюсь по городу с чувством вины в душе. И тем не менее я вновь и вновь возвращаюсь домой, словно ищу чего-то.
— Ты когда-нибудь брал с собой Ясмин? На лице Джорджа появилась гримаса.
— Она собиралась поехать со мной в этом году. — Он безнадежно махнул рукой. В этот момент официант поставил перед ним полный стакан и забрал пустой. Джордж тут же приложился к нему. — Какое это имеет значение.
Однако Дайна думала иначе.
— Джордж, если это правильно, то тебе сможет помочь другая женщина.
Он мрачно усмехнулся.
— О, нет. Она была единственной, и я не думаю, что у меня опять когда-нибудь появится женщина. — Он пожал плечами. — Какого черта, в самом деле. Я таков, каков есть, верно? К тому же взаимоотношения с партнером гораздо легче, если ты — гомосексуалист, и сводятся только к сексу. Никаких истерических звонков посреди ночи и рыдающих женских голосов в трубке. Полная свобода и возможность жить так, как тебе хочется; не надо ни перед кем держать ответ за случайные встречи.
— Джордж, у меня складывается впечатление, что ты используешь гомосексуализм в качестве легкого пути ухода от проблем.
— Что дурного в том, чтобы время от времени выбирать легкий путь? Я сыт по горло проблемами в прошлом. — Он ткнул пальцем в сторону Дайны. — Ты знаешь, почему я стал актером? Мне казалось, если я изменю свою личность, то, возможно... мне начнут нравиться девушки. О, да! Глупо, не правда ли? — Он снова махнул рукой. — Но нет, я просто путал личность и это. Растворение собственной личности, исполнение ролей перед матерью... единственное, чего я этим добился — ускорил процесс... долгого соскальзывания в никуда.
Джордж погремел кубиками льда в стакане.
— Я скажу тебе, что дало мне ремесло актера. Оно заставило меня хотеть большего. Дело дошло до того, что меня перестала удовлетворять игра перед камерой. Я ощутил в себе потребность делать в реальной жизни то же, что и в кадре.
— Так я начал шляться повсюду в поисках случайных партнеров, потому что обнаружил, что такие приключения содержат в себе все, что мне нужно. Я воспринимаю их точно так же, как исполнение ролей в кино. Они создают ощущение жизни в постоянном напряжении. Ты знаешь, что рано или поздно ошибешься, и тебе конец. Возможно, кого-то подобная мысль испугает. Но нет. Она придает тебе сил, заставляет вновь и вновь выходить из дому, чтобы в очередной раз очутиться лицом к лицу... с этим нечто, назови его как угодно, полным неумолимой притягательности.
— Ты спрашиваешь себя: «Случится ли это сегодня ночью?», когда подцепляешь мускулистого белокурого парня на Санта-Моника, целыми днями катающегося на серфинге. Ладно, он связывает тебя и награждает несколькими вполне безобидными тумаками, прежде чем трахнуть. Пока все в порядке.
— Однако допустим... на мгновение, под очаровательной внешностью блондина скрывается душа маньяка. И вот ему приходит в голову, что может быть вовсе не стоит развязывать тебя. Он проходится по дому, забрав деньги и драгоценности, начинает крушить мебель, а потом возвращается назад, чтобы заняться тобой...
— Прекрати! — закричала Дайна, затыкая уши ладонями. — Прекрати, немедленно! — Многие посетители повернулись в направлении их столика, куда уже спешил метрдотель Франк узнать, не случилось ли с ней что-нибудь.
Джордж жестом отослал его, а когда они с Дайной вновь остались, вдвоем, сказал:
— Я подозреваю, что именно за это Ясмин и презирает меня. За то, что я большую часть времени — бездушная скотина. — Он дотронулся до тыльной стороны ладони девушки и тут же отдернул руку. — Убийства совершаются каждый день. В том, что произошло с твоей подругой, нет ничего уникального. Это следствие...
— Меня не волнуют другие люди, — яростно возразила Дайна. — Только Мэгги!
— Последствие современного образа жизни, — продолжил он упрямо. — Никто у нас уже не в состоянии различать плохое и хорошее. Смерть потеряла всякое значение.
— Как ты можешь говорить так!
— Могу, так как это правда, Дайна. Темные силы, заключенные в нас, обнажили клыки, ощутили вкус крови и теперь стремятся целиком овладеть нами, чтобы ускорить гибель. — Его лицо расплылось в широкой насмешливой улыбке.
— Эль-Калаам понял бы это, как ты считаешь?
— Почему бы и нет? — ответила она. — Эль-Калаам — террорист. А ты сам рассуждаешь, как настоящий террорист.
— Совершенно верно! — Джордж оперся ладонями о стол. — Эль-Калаам более реален, чем Джордж Алтавос. Должен признаться, я невзлюбил эту картину вначале... даже почти не читал свой текст. Однако Марион — наш проклятый гений Марион — пришел ко мне, вытащил меня из постели и заставил прочитать. Он не хотел никого другого на эту роль, однако я все еще колебался. Он проник в самую суть дела, пока я барахтался в дерьме вместе с собственным эго и... дрался с тобой.
Он задумчиво водил холодным стаканом вдоль губ, до тех пор пока они не стали влажными.
— Эль-Калаам постиг то, что я долго силился понять. Теперь мы — одно целое, Дайна; террорист и я. Одно целое.
Дайна не могла более выносить общество Джорджа и ушла, оставив его напиваться в одиночестве, хотя еще было рано ехать в аэропорт. Уже направляясь нетвердой походкой к своему «Мерседесу», она вдруг поняла, что какая-то часть ее хотела остаться, будучи завороженной представлением, устроенным Джорджем. Однако в глубине души она была испугана до смерти, и ее всю трясло точно в лихорадке; он произвел на нее впечатление человека, напрочь потерявшего контроль над собой.
Долгое время она сидела в машине, опустив все стекла. Вскоре прохладный ночной ветерок осушил все капли пота у нее на лбу. Однако его нежное дуновение не могло унести прочь черные мысли, окольными путями закрадывавшиеся в ее сердце. Мысли, в которых она предпочла бы не признаваться самой себе.
Судорожным движением она вставила ключ и включила зажигание. Громкое рычание заводящегося мотора и привычный запах выхлопных газов, на мгновение заглушивший аромат моря, привели Дайну в чувство. Она зажгла фары и, выехав со стоянки, повела машину назад вдоль Адмиралти Вэй. Щелкнув ручкой, она включила приемник и, добавив громкости, услышала слова из середины песни:
Мне нравится веселая компания,
Мне нравится звук опасности в твоем голосе,
Теперь я жду, пока огонь не станет частью меня.
А ты ждешь, пока у тебя не останется выбора...
Сюда вновь приближается ночь,
И она поворачивает меня навстречу тебе...
Дайна смеялась в полный голос, давя на газ все сильней и сильней, одновременно удаляясь и приближаясь к одному и тому же знаку: знамени неизвестного победителя.
* * *
Их путь пролегал через ослепительно сверкающий мириадами ярких огней центр города, потом — через темный Центральный Парк, расцвеченный прерывистыми нитями рождественских гирлянд, свисавших с потрескавшихся черных ветвей, подобно волшебной паутине. Чистый горизонт расстилался за панорамой высоких зданий — молчаливых стражей, возвышавшихся над лесом, покрытом копотью и сажей.
Бэб сидел возле Дайны, похожий на могучего исполина из легенды. Он был одет в темно-синий вельветовый костюм, украденный, вне всяких сомнений, с передвижного лотка Калвина Клейна на Седьмой Авеню. Тем не менее, он как нельзя лучше облегал фигуру Бэба, поскольку тот носил его Гершелю, портному старой школы, владевшему убогим ателье на Девятой Авеню, но выполнявшему свою работу безукоризненно.
Дайна по этому случаю облачилась в чесучовое шелковое платье — чудо темно-фиолетового цвета, которое ей с невероятным трудом удалось выпросить у матери. Оно открывало ноги до колен и значительную часть груда, держась лишь на двух тоненьких бретельках. Дайна считала, что ее старания не пропали даром.
Она обладала необычайно хорошо развитыми для семнадцатилетней девушки формами: недаром уже в пятнадцать она не имела ни малейших проблем, покупая сама себе выпивку в баре. Она носила длинные волосы, зачесанные назад, и уже давным давно проколола себе уши в ювелирном магазинчике, примыкавшим к одному из многочисленных кафе, в которые она частенько захаживала.
Опустив боковое стекло у заднего сидения такси, она подставила встречному потоку студеного вечернего воздуха Щеки и открытый рот. Закрыла она его, только почувствовав, что ее десны онемели.
Они ехали в жилые кварталы города на вечеринку по случаю Рождества. Парк открывал им навстречу свою черную пасть, чей вид немного смягчали розоватое свечение Манхэттена, огни которого расцвечивали листву, создавая впечатление будто она покрыта настоящим инеем.
Таксист их высадил на 116-й стрит возле огромного довоенного здания на самой границе между восточной и западной частями города, проходившей вдоль Пятой Авеню.
— Свободная территория, — сказал Бэб Дайне, разглядывавшей покрытый штукатуркой бетонный фасад дома, украшенный горгульями, точно древний французский собор. Его архитектура по стилю напоминала европейскую, что было характерно для небольших участков верхнего Манхэттена, еще не задетыми генеральным планом строительства города, предусматривавшим быстрое увеличение числа однообразных, унылых зданий. Оно было вынужденным из-за большого притока иммигрантов, как утверждали одни, или из-за желания получить сверхприбыль представителями растущего сословия толстосумов, как говорили другие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93