На другое утро Беллармин завтракал с Леонорой в присутствии ее тетки, которую он успел достаточно осведомить о своей страсти; едва он удалился, как старая леди принялась давать племяннице наставления.
– Ты видишь, дитя, – говорит она, – что кидает тебе под ноги Фортуна; и я надеюсь, ты не станешь противиться собственному возвеличению.
Леонора, вздыхая, попросила ее «не упоминать даже о таких вещах, раз ей известно о ее обязательствах перед Горацио».
– Обязательства? Пустяки! – вскричала тетка. – Благодари бога на коленях, что еще в твоей власти их нарушить. Какая женщина станет хоть минуту колебаться, ездить ли ей в карете или всю жизнь ходить пешком? У Беллармина выезд шестерней, а у Горацио нет и пары.
– Да, сударыня, но что же скажет свет? – возразила Леонора. – Не осудит ли он меня?
– Свет всегда на стороне благоразумия, – провозгласила тетка, – и, конечно, осудит тебя, если ты поступишься своею выгодой из каких бы то ни было побуждений. О, я отлично знаю свет, а ты, моя дорогая, такими возражениями только доказываешь свое неведенье. Верь моему слову, свет куда умней! Я дольше жила в нем, чем ты; и смею тебя уверить, мы ничего не должны уважать, кроме денег; я не знала ни одной женщины, которая вышла бы замуж по другим соображениям и после не раскаялась бы в том от всего сердца. К тому же, если сопоставить этих двух мужчин, неужели ты предпочтешь какого-то ничтожного человечка, получившего воспитание в университете, истинному джентльмену, только что вернувшемуся из путешествия?! Весь мир признает, что Беллармин истинный джентльмен, положительно истинный джентльмен и красивый мужчина…
– Возможно, сударыня, я не стала бы колебаться, если бы знала, как мне приличней разделаться с другим.
– О, предоставь это мне, – говорит тетка. – Ты же знаешь, что твоему отцу еще ничего не сообщалось о помолвке Неосведомленность отца выглядит странно, поскольку раньше было сказано, что «все церемонии, кроме последней, были уже совершены, выправлены все нужные бумаги» (с. 361). Видимо, Филдинг запамятовал об этом.

. Правда, я, со своей стороны, считала партию подходящей, так как мне и не грезилось такое предложение; но теперь я тебя освобожу от этого человека; предоставь мне самой объясниться с ним. Ручаюсь, что больше у тебя не будет никаких хлопот.
Доводы тетки убедили наконец Леонору; и в тот же вечер, за ужином, на который к ним опять явился Беллармин, она договорилась с ним, что на следующее утро он отправится к ее отцу и сделает предложение, а как только вернется из поездки, вступит с Леонорой в брак.
Тетка вскоре после ужина удалилась, и, оставшись наедине со своей избранницей, Беллармин начал так:
– Да, сударыня, этот камзол, заверяю вас, сделан в Париже, и пусть лучший английский портной попробует хотя бы скопировать его! Ни один из них не умеет кроить, сударыня, -не умеет, да и только! Вы обратите внимание, как отвернута эта пола; а этот рукав – разве пентюху англичанину сделать что-либо подобное?… Скажите, пожалуйста, как вам нравятся ливреи моих слуг?
Леонора отвечала, что находит их очень красивыми.
– Все французское, – говорит он, – все, кроме верхних кафтанов; я ничего, кроме верхнего кафтана, не доверю никогда англичанину; вы знаете, надо все-таки, чем только можно, поощрять свой народ; тем более что я, пока не получил должности, держался взглядов партии страны Иначе говоря, состоял в оппозиции к Уолполу, а после падения кабинета Уолпола, подобно другим «патриотам», получил выгодную должность в новой администрации.

, хе-хе-хе! Но сам я… да пусть лучше этот грязный остров сгниет на дне морском, чем надеть мне на себя хоть одну тряпку английской работы; и я уверен, если бы вы хоть раз побывали в Париже, вы пришли бы к тому же взгляду в отношении вашей собственной одежды. Вы не можете себе представить, как выиграла бы ваша красота от французского туалета; положительно вас уверяю, когда я первый раз по приезде отправился в оперу, я принимал наших английских леди за горничных, хе-хе-хе!
Такого рода учтивым разговором веселый Беллармин занимал свою любезную Леонору, когда дверь внезапно отворилась и в комнату вошел Горацио. Невозможно передать смущение Леоноры.
– Бедняжка! – говорит миссис Слипслоп. – В какой она должна была прийти конфуз!
– Нисколько! – говорит миссис Грэйв-Эрс. – Таких наглых девчонок ничем не смутишь.
– Значит, нахальства у нее было побольше, чем у коринфян, – сказал Адамс, – да, побольше, чем у самой Лайды. За древними коринфянами закрепилась репутация веселых прожигателей жизни, в каковом качестве аттестует себя «настоящим коринфянином» шекспировский принц Генрих («Генрих IV», ч. 1, акт II, сц. 4). Известны две гетеры Лайды, подвизавшиеся в тамошнем храме Венеры.


– Долгое время, – продолжала леди, – все трое пребывали в молчании: бесцеремонный приход Горацио поверг в изумление Беллармина, но и столь нежданное присутствие Беллармина не менее поразило Горацио. Наконец Леонора, собравшись с духом, обратилась к последнему и с напускным удивлением спросила, чем вызван столь поздний его визит.
– В самом деле, – ответил он, – я должен был бы принести извинения, потревожив вас в этот час, если бы не убедился, застав вас в обществе, что я не нарушаю вашего покоя.
Беллармин поднялся с кресла и прошелся менуэтом по комнате, мурлыча какой-то оперный мотив, между тем как Горацио, подойдя к Леоноре, спросил у нее шепотом, не родственник ли ей этот джентльмен, – на что она с улыбкою или скорее с презрительной усмешкой ответила:
– Нет, пока что не родственник, – и добавила, что ей непонятно значение его вопроса.
– Он подсказан не ревностью, – тихо сказал Горацио.
– Ревностью! – воскликнула она. – Право, странно было бы простому знакомому становиться в позу ревнивца.
Эти слова несколько удивили Горацио; но он не успел еще ответить, как Беллармин подошел, пританцовывая, к даме и сказал ей, что боится, не мешает ли он какому-то делу между нею и джентльменом.
– Ни с этим джентльменом, – сказала она, – ни с кем-либо другим у меня не может быть дела, которое я должна была бы держать от вас в тайне.
– Вы мне простите, – сказал Горацио, – если я спрошу, кто этот джентльмен, которому вы должны поверять все наши тайны?
– Вы это узнаете довольно скоро, – заявляет Леонора, – но я не понимаю, какие тайны могут быть между нами и почему вы говорите о них так многозначительно?
– О сударыня! – восклицает Горацио. – Неужели вы хотите, чтобы я принял ваши слова всерьез?
– Мне безразлично, – говорит она, – как вы их примете; но, мне думается, ваше посещение в столь неурочный час вовсе необъяснимо – особенно когда вы видите, что хозяйка занята; если слуги и пускают вас в дом, от воспитанного человека все же можно ждать, что он быстро поймет намек.
– Сударыня, – сказал Горацио, – я не воображал, что если вы заняты с посторонним человеком, каким мне представляется этот джентльмен, то мой визит может оказаться назойливым или что в нашем положении люди должны соблюдать подобные правила.
– В самом деле, вы точно во сне, – говорит она, – или хотите меня убедить, что я сама во сне. Не знаю, под каким предлогом простые знакомые могут отбрасывать все правила приличного поведения.
– Да, конечно, – говорит он, – мне снится сон: иначе как объяснить, что Леонора почитает меня простым знакомым после всего, что произошло между нами!
– «Что произошло между нами»! Вы хотите оскорбить меня перед этим джентльменом?
– Черт возьми! Оскорблять даму! – говорит Беллармин, сдвинув шляпу набекрень и важно подступая к Горацио. – Ни один мужчина не посмеет в моем присутствии оскорбить эту даму, черт возьми!
– Послушайте, сэр, – говорит Горацио, – я посоветовал бы вам умерить свою свирепость, ибо если я не обманываюсь, то даме очень желательно, чтобы вашей милости задали хорошую трепку.
– Сэр, – проговорил Беллармин, – я имею честь быть ее покровителем, и черт меня побери, если я понимаю, что вы хотите сказать?
– Сэр, – отвечал Горацио, – скорее она ваша покровительница; но бросьте-ка важничать, потому что я, как видите, приготовил про вас что следует… (И тут он замахнулся на него хлыстом.)
– О! serviteur tres humble, – говорит Беллармин. – Je vous entends parfaitement bien Покорнейший ваш слуга! Я превосходно вас понимаю (фр.).

.
К этому времени тетка, услышав о приходе Горацио, вошла в комнату и быстро рассеяла все его сомнения. Она убедила его, что он отнюдь не грезит и что за три дня его отсутствия не случилось ничего необычайного, кроме лишь небольшой перемены в чувствах ее племянницы; Леонора же разразилась слезами и вопрошала, какой она дала ему повод обращаться с нею так варварски. Горацио предложил Беллармину выйти вместе с ним, но дамы этому воспротивились, удерживая англо-француза чуть не силой. Тогда Горацио простился без больших церемоний и ушел, предоставляя сопернику посовещаться с дамами о том, как ему уберечься от опасности, которую нескромность Леоноры, как им казалось, навлекла на него; но тетка утешила девицу увереньями, что Горацио не отважится выступить против такого совершенного рыцаря, как Беллармин: будучи юристом, он станет искать отмщения на путях закона; и самое большее, чего здесь можно опасаться, это судебного процесса.
Итак, они согласились наконец разрешить Беллармину удалиться на свою квартиру, предварительно уладив с ним все мелочи касательно путешествия, в которое он должен был отправиться наутро, и свадебных приготовлений к его приезду.
Но, увы! Доблесть, как это сказано мудрецами, пребывает не во внешнем обличий; и не раз бывало, что простой и степенный человек, будучи на то вызван, прибегал к этому коварному металлу – к холодной стали, тогда как более горячие головы – и порой украшенные даже эмблемой храбрости, кокардой, – благоразумно от сего уклонялись.



Утром Леонору пробудила от ее сновидений о карете шестерней печальная весть, что Беллармин пронзен клинком Горацио, что он лежит, изнывая, на заезжем дворе и лекари объявили рану его смертельной. Она немедленно вскочила с постели, заметалась, как безумная, по комнате, рвала на себе волосы и била себя в грудь со всем неистовством отчаянья, – в каковом состоянии и застала ее тетка, тоже поднятая от сна печальной вестью. Добрая старая леди изощряла все свое искусство, чтоб утешить племянницу. Она ей говорила, что покуда есть жизнь, есть и надежда; но если Беллармину суждено умереть, то ее скорбь не послужит ему на пользу, а только бросит тень на нее самое и, возможно, на некоторое время отвратит от нее новые предложения; что раз уж так повернулось дело, то лучше всего не думать больше о Беллармине и постараться вновь завоевать приверженность Горацио.
– О, не уговаривайте меня, – кричала безутешная Леонора, – разве не из-за меня бедный Беллармин лишился жизни?! Разве не эти проклятые чары (тут она загляделась на себя в зеркало) стали гибелью самого обаятельного человека нашего времени? Отныне посмею ли я вновь когда-нибудь взглянуть на собственное свое лицо (она все еще не отводила глаз от зеркала)? Не убийца ли я самого утонченного джентльмена? Ни одна другая женщина в городе не могла произвести на него впечатления!
– Нечего думать о том, что прошло, – крикнула тетка, – думай о том, как тебе вернуть приверженность Горацио.
– Разве могу я, – сказала племянница, – надеяться на его прощение? Нет, я потеряла как того, так и другого, и всему причиной ваш злой совет: это вы, вопреки моей наклонности, совратили меня и побудили бросить бедного Горацио! – И на этом слове она разразилась слезами. – Вы меня убедили, хотела я того или нет, отступиться от моей любви к нему; если бы не вы, никогда бы я и не помыслила о Беллармине; не поддержи вы его искания вашими уговорами, им бы никогда не оказать на меня действия, я бы отвергла все богатства и всю роскошь в мире; но вы, вы воспользовались моей молодостью и простотой, и теперь я навеки потеряла моего Горацио.
Тетка была почти повержена этим потоком слов; однако ж она собрала всю свою силу и, обиженно поджав губы, начала:
– Я не удивляюсь такой неблагодарности, племянница: кто дает советы молодым девицам им на благо, тот всегда должен ожидать такого воздаяния. Брат мой, я уверена, будет мне благодарен за то, что я расстроила твой брак с Горацио!
– Это вам, может быть, еще и не удастся, – ответила Леонора, – и с вашей стороны крайняя неблагодарность, что вы об этом так хлопочете, – после всех тех подарков, какие вы приняли от него. (Старушке и правда перепало от Горацио немало подарков, и были среди них довольно ценные; но правда и то, что Беллармин, когда завтракал с нею и ее племянницей, преподнес ей бриллиант со своего пальца, превосходивший ценою все полученное от Горацио.)
У тетки уже накипела желчь для ответа, но тут в комнату вошел слуга с письмом, и Леонора, услышав, что письмо от Беллармина, нетерпеливо его вскрыла и прочитала следующее:

«Божественнейшее создание! Рана, которую мне, как вы, я боюсь, уже слышали, нанес мой соперник, по-видимому, не столь фатальна, как те раны, что горят в моем сердце от выстрелов из ваших глаз, tout brillant Блистательного (фр.); грамматически не согласовано,

. Лишь этой артиллерии суждено было меня сразить, ибо мой врач подает мне надежду, что скоро я буду в состоянии вновь навестить вашу ruelle Уличку (фр.).

, а до той поры, если только вы не окажете мне честь, о которой я едва имею hardiesse Смелость (фр.).

помыслить, ваше отсутствие будет самой тяжелой мукой, какую может чувствовать, сударыня,
avec toute le respecte Со всем уважением (фр.); не совсем грамотно.

в мире,
ваш покорнейший, беспредельно devote Преданный (фр.).


Беллармин».

Как только Леонора увидела, что есть надежда на выздоровление Беллармина и что кумушка Молва, по своему обычаю, сильно преувеличила опасность, она тотчас отбросила всякую мысль о Горацио и вскоре помирилась с теткой, которая вернула ей свою благосклонность с таким христианским всепрощением, какое не часто мы встречаем в людях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54