Освободи же братью свою от грязи, прими ее на себя вместе с детьми своими, внуками и правнуками. Жестокость разъедает душу, словно козлиная кровь – твердь алмаза. Но обет жестокости, принятый во искупление, души не погубит». С этими словами царевич отпустил Мелентия и благословил тех, кто был особо ему дорог, – говорить ему уж недоставало сил.
– То был предок Нифонта? – спросила Нелли.
– Прапраитакдальше дед, – отец Модест изящно махнул рукою, приветствуя появившихся в конце ярко освещенной бревенчатой улицы Роскофа и фон Зайница.
– Но кто ж такой Нифонт? – поторопилась спросить Нелли, подозревая, что столь любопытный разговор будет сейчас прерван.
– Кат, – ответил отец Модест просто.
– Чем он таким занимается? – подошла с иного конца Нелли, коей слово кат решительным образом ничего не говорило.
– Пожалуй, при своей жизни он ничем и не занимался. Однако ж он знает много чего такого, что человеку лучше бы и вовсе не знать. Недобрые знания передаются в сей семье от отца к сыну, таков их крест. Однако ж, – отец Модест поморщился, – сдается мне, его знаниям суждено вскоре оборотиться практической стороной. С чего ордынцы разговелись вдруг впервой за сто лет? Придется сие выведывать.
– Пыткою? – Нелли передернула плечами.
– Пытошное дело осталось в России и просвещенной Европе, – гневно возразил отец Модест. – У нас не рвут людей каленым железом и не дергают на дыбе. Однако в человеческом теле есть малые места, одним прикосновением к коим можно выведать любой секрет. Есть бреши и в мозге человека. Всем скверным этим искусствам род Нифонта обучался у китайцев.
Нелли хотела еще спросить, кто ж шел замуж за потомков нещасного Мелентия, однако ж не успела.
– Хорошие новости, но и куриозные, Ваше Преподобие, – Роскоф казался весел. – Первое, Катерина вернулась цела-невредима.
– Ну и Богу слава, – облегченно вздохнул отец Модест.
– Так вы знали разве, что она в тайге? – подивилась Нелли.
– Хорош порядок воинский, когда начальники не знают, кто в нетях. Но второе, Филипп?
– Девица воротилась с гостем, – отозвался вместо Роскофа Зайниц. – Ордынцы взяли пленника, и вроде бы не вовсе Вам незнакомого. Он теперь в гостевой горнице княсь Андрея. Бедняга на человека не похож.
– Жили в тиши, не тужили, – отец Модест казался раздосадован. – Я чаю, многовато событий для нашей глухомани. Да кто сей таков?
– Человек ученый, безобидный. Собиратель травок да жучков.
– Ах, вот оно что! Ботаник! – Отец Модест расхохотался. – Как его бишь, Силантий, вру, Леонтий… Михайлов! Запретил бы я эдаким чудакам проводить свои изыскания без солдатской охраны!
– Вот вить что занятно, монгольцы до того обнаглели, что уж на том берегу его сцапали. Ну да сам он расскажет.
– Что ж, послушаем рассказов, все одно ночь не почивать.
Князь Андрей Львович оказался там же, его-то первого и увидала Нелли, которую, впрочем, никто к Михайлову не звал. Князь стоял у окошка, оборотившись лицом к собравшимся, и весь вид его изобличал задумчивость. Был в горнице и лекарь Никита Артамонович, вооруженный слуховою трубкой из кости, торчавшей из верхнего карману. Натуралист же сидел в удобных креслах у самой печи. Самодовольная до невозможности Катя прихлебывала из толстой чашки дымящийся взвар бадана с молоком.
– Мы тут извелись из-за тебя! – бросилась к ней Нелли.
– Ну и ничего со мной не сделалось, – отозвалась та преспокойно. Нелли только рукой махнула.
Горница была самая изрядная в Крепости, и, когда вошли отец Модест, фон Зайниц и Роскоф, а к ним и Нелли в привесок, все ж осталось просторно.
– Щаслив видеть знакомые лица, – Михайлов, хоть и не без усилия, поднялся и отвесил учтивый поклон. – Равно, впрочем, и мое щастие видеть лица покуда новые.
Зайниц поклонился.
– Воистину не был бы я удивлен столь безмерно, обнаруживши под сим нещедрым солнцем рощу кокосовых пальм, – продолжил Михайлов, согревая пальцы о кружку, стоявшую также и перед ним. – Вроде уж и май-травень настает, а намерзся в тайге. Вить и не намок, когда через реку-то меня волокли, а кости хлад почуяли. Тако все и зябну. Но, быть может, дрожу также из опасений за дальнейшую судьбу свою.
– Хуже было б Вам угодить в Монголию, тут девица права, – ответил князь Андрей Львович. Нелли заметила, что при слове «девица» Михайлов кинул быстрый взгляд на Катю, но промолчал.
– Не сомневаюсь, жребий мой был бы плачевен, – отозвался Михайлов, жадно приникая к кружке. – Однако ж ныне он темен. Робинзонада сия, сдается мне, добровольная. Добровольным уединением человек дорожит. Вижу, что едва ль меня отпустят восвояси, хоть бы и под слово чести.
– Не тревожьте зря душу, – ответил князь Андрей. – Быть может, Вас и выпустят отсюда под слово, однако ж не сразу. Мы должны знать, кому доверяемся. Покудова почитайте себя нашим гостем, а там Бог весть.
Вошла, с деревянною миской в руках, женщина, которую Нелли по имени не помнила.
– Чаю, уморили человека расспросами, не успел от поганых опамятоваться, – с добродушною усмешкою произнесла она, ставя миску на стол и снимая полотенце. По горнице разнесся приятнейше щекочущий обоняние масляный пар. – Вот уж пирожки горячие.
– Да не из чего так хлопотать, Федора Силовна, – князь не без удовольствия прихватил теплый коржик.
– Какие хлопоты, – отмахнулась женщина. – Всю ночь стряпаем. Коли нехристи утром на приступ пойдут, не сидеть же голодом на стенах.
– Греки весьма предписывали воевать натощак, для лучшего заживления ранений в области чрева, – Никита Артамонович последовал примеру князя.
– Типун тебе на язык, покуда никто из наших сильно не поранен.
Женщина вышла.
Нелли, вспомнив неприятную манеру ученого мужа тискать съестное из общей вазы пальцами, поторопилась запастись полной горстью сдобы.
– Почту за честь быть невольным гостем в сем необычном граде, – Михайлов тут же ухватил за гребешок небольшой пирог. – Ласкаюсь хотя бы заслужить достаточное доверие для изысканий в лесу. Все одно мне не переправиться одному через Катунь.
– Сперва с провожатыми – извольте.
Нелли обратила вдруг внимание, что отец Модест не произнес до сих пор ни единого слова.
– Мне так только лучше, – Михайлов выпустил прежний пирожок и надкусил, разумеется, другой. – Не ровен час заплутать, а вновь угодить в лапы к достоуважаемым представителям желтой расы я б не хотел.
– Сударь, опасность сериозна вполне, – Зайниц говорил самым любезным тоном, однако ж странное напряжение звучало в его голосе. – Дело не в ордынцах, сие обстоятельство исключительное, но в первый год моей жизни здесь я заблудился и чуть не погиб. Так что сопровождение Вам не к обиде.
– Ну, рано говорить об изучении растений, покуда не разогнали монгольцев, – засмеялся Роскоф.
Михайлов меж тем вновь обмял и выпустил коржик. Вот вить невежа! Казалось, и фон Зайницу сие не понравилось, отвращение исказило подвижную его физиогномию. И, как новая волна по воде гонит прежнюю, отвращение захлестнул и смыл настоящий ужас. Глаза его не отрывались меж тем от пальцев Леонтия Михайлова.
– Вам худо, Илья Сергеич? – встрепенулся было лекарь.
Фон Зайниц не отвечал. Губы его шевелились беззвучно, а глаза, перебежав было с пальцев Михайлова на его лицо, воротились обратно.
– Игнотус, – с усилием проговорил он наконец.

Глава XXVIII

– Приятно услыхать язык, коим единственно говорит наука, но отчего Вы так смотрите на меня, сударь? – Михайлов невольно привстал с кресел навстречу шагнувшему к нему Зайницу.
– Я узнал тебя, убийца! Ты виноват и в гибели Алексея, у меня нет в том сомнения! Ты усыпил его, так это у вас называется! – На Зайница жутко было смотреть: такая бледность окатила лицо его, что губы казались сизы. Пальцы с силою сжали большую роговую пуговицу у ворота и отодрали с мясом, словно прицепившийся репейник. Казалось, всеми силами удерживает он себя, чтобы не броситься на Михайлова.
– Вы говорили с ним уже дважды, – с колебанием заговорил князь, – но только сейчас заподозрили давнего врага своего. Коли лицо его так переменилось, не жертва ли Вы заблуждения?
– Говорю, я не знаю настоящего его лица! – Фон Зайниц в отчаяньи прижал ладони к вискам. – Я не уверен даже в голосе! Ваше Преподобие, Вы говорили о манере бессознательной, присущей каждому человеку, вспомните!
– Я помню, – отец Модест словно чего-то ждал.
– Сударь, мне сдается, Вы спутали меня с человеком, причинившим Вам немало горестей! – заговорил Михайлов: хрипловатый голос его звучал с необыкновенной сердечностью. – Невнятно другое. Вы сами признаетесь, что лицо мое Вам знакомо не наверное. На чем основывается уверенность Ваша?
– На манере трогать перстами пищу, – плечи Зайница поникли.
– На чем?! – с невероятным изумлением воскликнул Михайлов.
– Сего не довольно для доказательства вины, – покачал головою князь. Пробираясь потихоньку к двери, Нелли не без удовольствия отметила, с
каким изумлением глядит на нее Катя: поди в толк не возьмет, с каких это пирогов она бежит самого любопытного. А что делать, коли только у Нелли тут и есть голова на плечах.
Ночь между тем сгустилась в преддверьи рассвета. Бег Неллиных шагов в направлении стены гулко звучал по дереву.
Навстречу попался Федор.
– Ну, что там тартары? – спросила Нелли весело.
– Кобылятины нарубились да спят небось, – отвечал тот, со всей силы натирая кулаками глаза.
– А не видал ли ты, Федор, давешнего пленника? – невинно спросила Нелли.
– Изрядный оказался малый, – Федор зевнул теперь в ладонь. – Мочи нету, хоть как в сказке палец режь да соль в ранку сыпь.
– Это еще зачем?
– Попробуй сама, разом поймешь. Лучше того питья арабского, что вы там, в России, сказывают, для бодрости хлещете вместо китайского чаю. Кофей он, что ли, прозывается? Я не пробовал отродясь. А пленник теперь под Большими воротами. Да для чего он тебе?
Но Нелли уж бежала дальше, словно бы не успела услыхать вопроса.
Сирин тоже боролся с дремотою, выделывая артикулы со стареньким мушкетом. Сам себе бормотал он при этом под нос команды, словно на плацу.
– Ружье, вишь, дали, – сказал он с усмешкою, увидя перед собою Нелли.
– Никита! – в другое время знак доверия к Сирину порадовал бы Нелли, но теперь не то было важно. – Помнишь, рассказывал ты, что в Омске видал каменщика, с коим в дому вотчима сталкивался?
– Вестимо помню.
– Так идем скорей со мною! – Нелли ухватила молодого человека за рукав.
– Погоди, – недовольно высвободился Сирин. – Я ж тут не зазнобу поджидаю!
– Шла б ты почивать, маленькая Сабурова, тебе-то можно, – вмешался подошедший Федор.
– Да ты хоть о чем-нибудь, кроме перины, можешь думать? – рассердилась Нелли.
– Не могу, – честно ответил юноша. – Слабина моя, будь оно неладно. Не есть три дни могу, один раз довелось в тайге, так хоть бы чего. А вот ночи не поспать для меня беда.
– А все ж ты побудь вместо Никиты. Княсь Андрей Львович за ним посылал по срочному делу.
– Ладно уж, ступайте, – Федор отчаянно встряхнул головою.
– Зачем он за мною посылал? – с беспокойством спросил Сирин, еле поспевая за Нелли. – И пошто ты сразу не сказала?
– Да ничего он за тобой не посылал!
– Что ж ты за игры тогда затеваешь?
– Увидишь, так сам поймешь, – Нелли увлекала уж студента в терем.
В горнице меж тем все оставалось без видимых изменений. Присутствовали те же: князь, отец Модест, лекарь, фон Зайниц, Филипп и Михайлов, перед которым теперь стыла миска с печеньями, уже переставшая источать пар. Не до угощенья было теперь и остальным, хоть их-то и не пугали манерою трогать лакомства.
Сирин уперся было входить, особенно поймавши недоуменный взгляд князя, но Нелли тащила его, словно муравей гусеницу. По губам же отца Модеста пробежала легкая улыбка.
– Не чинитесь, господин Сирин, – оборотился он. – Может статься, у девочки и были свои резоны Вас позвать. Все одно хуже, чем до Вашего появления, здесь уж наверное не будет.
Взгляд смущенного Сирина переходил с одного присутствующего на другого, однако ж, дойдя до Михайлова, глаза его остановились, расширясь от изумления.
– Никита?! – Михайлов вскочил, как показалось Нелли, с сугубою торопливостью. – Тебя ль я вижу пред собою? Отчего ж ты здесь вместо Тавриды? Любящие родители твои туда посылали тебя искать, не находя себе места от тревоги! Экое горе ты им причинил!
– Признаетесь ли Вы, господин Сирин, что сей перед Вами – знакомец вотчима Вашего, коего Вы видали в Омске зимою? – звонко воскликнула Нелли, чувствуя все взгляды обращенными на себя, а даже не на Михайлова с Сириным.
– Мне того незачем скрывать, – недоуменно отвечал Сирин.
– А в том, что вотчим Ваш – каменщик, также признаетесь? – допытывалась Нелли.
– Сие я все здесь говорил, но искренность моя послужила лишь доказательством вины, – молодой человек гордо вскинул голову.
– Так и я не стал бы таиться в том, что добрый друг мой Мортов – каменщик, но и уважаемый в обществе человек, – торопливо ответил Михайлов. Нелли все казалось, что он норовит упредить какое-то слово Сирина, потому и сделался так говорлив.
Фон Зайниц приблизился к Нелли, ступая как лунатик. Впрочем, лунатиков Нелли сроду не видала, но какая-то осторожность отчаянья, словно каждый шаг грозил ему горным обвалом, была в походке Ильи Сергеевича.
Катя залилась краскою, уставясь на Михайлова во все глаза.
– А вить рассказ-то юного друга нашего начинает подтверждаться, а, княсь? – заметил отец Модест. – Не зря просил я ему верить.
– Никита, разве ты возьмешь грех на душу утвердить, что видал меня в ложе? – Голос Михайлова выразительно дрогнул.
– Не видал, – Сирин обернулся к Нелли. – Ты, верно, не так поняла меня. Я боялся встречи с любым из знакомцев родителей моих, чтоб не дошло до тех, в каких я краях. Но никогда не видал я Диодора Леонтьевича на собраниях масонских, только у родителей частым гостем. Скажу больше, он держался от каменщиков в стороне.
– Какое имя этого человека Вы назвали? – быстро спросил отец Модест.
В глазах Михайлова что-то мелькнуло, и они показались Нелли невыразительны и вовсе малы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83