Сестра писала мне, что они недавно поссорились и «миссис Мэнселл» в приступе раздражения бросила перчатку в лицо Анне. Анна намекала, что бедняжка, наверно, очень нервничает, не зная, как им произвести на свет этого предполагаемого младенца. Анна решила присутствовать при родах, чтобы лично во всем убедиться.
Мне было жаль Марию-Беатрису. Я могла себе представить, как она была несчастна. Она переживала за моего отца. Возможно, она видела, к чему шло дело, яснее, чем он сам.
Я вновь и вновь пыталась найти для него оправдания, но я не могла стереть из памяти образ Джемми, обращающегося к нему с мольбой, образ Джемми на плахе, где они так жестоко изуродовали его прекрасную голову.
Наконец наступил день, когда все обнаружилось. Родился мальчик. Это могло все изменить. Явился наследник престола. Мое место было занято. А как же Уильям? Не сожалел ли он теперь о своей женитьбе?
Рождение ребенка стало знаменательным событием. Из-за этого народ решил, что мой отец должен отречься.
Ходило множество слухов. Анна не присутствовала при родах. Несмотря на чрезмерную полноту Марии-Беатрисы, ребенок родился на месяц раньше срока.
Анна была в Бате на водах. Отец убедил ее поехать туда, хотя доктора не советовали. Казалось, что любой поступок отца и мачехи вызывал подозрения. Анна намекала, что отец уговорил ее уехать, не желая, чтобы она присутствовала при родах.
«Роды начались внезапно и очень быстро закончились, – писала Анна. – А затем вынесли и показали народу очень миленького младенца».
Распространяли нелепую историю о том, что ребенка принесли в постель королевы в грелке на смену тому, которого она родила. Говорили, что никакого ребенка не было вообще, а королева только притворялась беременной, дожидаясь, пока не принесут в грелке здорового ребенка.
Это была совершенно невероятная история, но дело было в том, что в народе не верили, что ребенок был от короля.
Они решили, что мой отец должен уйти.
* * *
Письма от Анны продолжали приходить. Они в основном касались младенца.
«Моя дорогая сестрица не может вообразить себе мою тревогу и беспокойство, поскольку, к сожалению, я должна была отсутствовать, когда королеве пришло время рожать. Поэтому я никогда не узнаю, ее ли это ребенок или чужой. Быть может, он наш брат, но один только Бог знает, так ли это…»
Я перечла письмо еще раз. Неужели она убеждена, что наш отец пошел на такой обман? Я не верила, но мне хотелось верить. Мне стыдно, но я желала, чтобы Уильяму – и мне – все удалось и он получил корону Англии. Я желала этого для него, поскольку, если этого не произойдет, его женитьба на мне будет для него вечным разочарованием. Была и еще одна причина: я была полностью убеждена, что в Англии не должно быть католицизма. Единственным способом предотвратить это – было отнять корону у моего отца.
Анна была против него по той же причине, я думаю. Почему она так не любила нашу мачеху? Я желала верить этой истории с грелкой, хотя и знала, что это была ложь.
Анна никогда не писала столько писем. Я думала, уж не Сара ли Черчилль побуждала ее к этому. Я знала, что муж Сары, приобретший в армии большое влияние, был другом Уильяма. Анна продолжала писать о своих сомнениях по поводу ребенка. «Может быть, это и ее ребенок, – писала она, – но этому верят единицы, а тысячи не верят. Со своей стороны, я всегда останусь одной из неверящих». Позже она писала с некоторым удовольствием: «Принц Уэльский был болен три или четыре дня, и ему было так плохо, что многие говорили, что скоро на небе станет одним ангелом больше».
Я постоянно думала об отце и мачехе и о том, насколько им известно то, что происходит вокруг них.
Все больше англичан приезжали к голландскому двору. Это были недовольные, ожидавшие того дня, когда из-за моря явится Уильям, чтобы завладеть короной.
Маленький принц не умер. Он поправился, и оппозиция зашевелилась: приезжали еще люди, велись секретные переговоры, и по всей Голландии, и в армии и в доках шла бурная деятельность. Было очевидно, что предстояли великие события.
Я получила письмо от отца. Мне кажется, ему не верилось, что я была в числе его противников.
Он писал:
«Здесь только и говорят о тех приготовлениях, которые делаются в Голландии, и что предпримет флот. Время покажет. Я не верю, что тебе известно о решении принца Оранского, которое очень всех здесь встревожило. Я слышал, что ты была в Диерене и что принц прислал за тобой, чтобы рассказать о своих планах вторжения в Англию. Я знаю, что они возмутят тебя, поскольку уверен, что не в твоем характере одобрить такое несправедливое предприятие».
Мне было больно читать это письмо. Я вспоминала нашу близость много лет назад: как я – трех– или четырехлетняя девочка, ожидаю его приезда, как он берет меня на руки и сажает себе на плечо и в разговоре со своими капитанами напрашивается наивно на комплименты в адрес своей замечательной дочери. Тогда я так любила его. А теперь он… окружен врагами.
Англичане продолжали прибывать в Голландию, надеясь принять участие в экспедиции Уильяма. Они привозили послания, призывавшие его к действию. Уильям был уверен, что вместо отпора он встретит восторженный прием.
Флот готовился к отплытию. У побережья были сосредоточены пятьдесят военных кораблей и несколько сот транспортных судов. Кризис приближался, и я видела, что он был неизбежен. Я надеялась, что найдется какой-то компромисс. Быть может, отец откажется от своей религии. Нет, этого никогда не случится! Может быть, он отречется. Это был бы разумный выход.
Мне была невыносима мысль о войне между ним и Уильямом.
Отец писал мне, упрекая меня за то, что я не отвечала на его письма.
«Я могу только думать, что тебе неловко писать мне теперь, когда стало известно о несправедливых намерениях принца Оранского. Хотя я знаю, что ты – хорошая жена, какой тебе и следует быть, по этой же причине я полагаю, что ты останешься и хорошей дочерью отцу, который всегда нежно любил тебя и никогда не сделал ничего, что могло бы заставить тебя усомниться в этой любви. Это все, что я могу тебе сказать, и я понимаю, как ты должна беспокоиться за мужа и отца».
Я плакала над этим письмом. Я сохранила его, и мне суждено было часто перечитывать его в последующие годы.
Решающий момент приближался. Ночь перед отплытием Уильям провел со мной. С тех пор как я сказала Гилберту Бернету, что, когда я стану королевой, Уильям будет королем, что не может быть и речи о том, чтобы он остался просто принцем-супругом, его отношение ко мне изменилось. Он более серьезно разговаривал со мной; однажды он даже обсуждал со мной свои планы. Я не спрашивала его об Элизабет Вилльерс, я знала, что она по-прежнему была его любовницей. Она покинула дом сестры и вернулась ко двору. О недоставленном письме и о том, как она вернулась в Голландию, не было сказано ни слова, но я замечала раз-другой, как она поглядывала на меня высокомерно, словно говоря: не пытайтесь разыгрывать со мной ваши детские шутки. Можете быть уверены, что я найду способ перехитрить вас.
Я сознавала, что она на это способна, и была довольна, что это дело предали забвению; но я страстно ревновала к ней. Если бы она была красавицей, я бы могла понять мужа, но она была некрасива. И от этого загадка привязанности Уильяма к ней мучила меня еще больше.
Мне приходило в голову, что я могла бы сказать: откажись от Элизабет Вилльерс, и я сделаю тебя королем Англии, а если не бросишь ее, останешься всего лишь принцем, мужем правящей королевы.
«Что бы он на это сказал?» – думала я. Я чувствовала на себе его холодный оценивающий взгляд, но я не могла торговаться с ним так.
Я могла только отдавать все безвозмездно, и за это он был, без сомнения благодарен мне. Это сблизило меня с ним больше, чем это могла бы сделать любая сделка.
В ту ночь, перед отплытием в Англию, он был действительно нежен со мной. Мы ужинали вместе и рано удалились в свои покои. На следующий день он должен был отправиться во дворец Хаунслердайк и оттуда в Бриль, где его ожидал флот.
Он говорил со мной серьезно и с большим чувством, чем он когда-либо обнаруживал раньше.
– Я надеюсь, что, когда я высажусь на берег, сопротивление будет невелико. Ко мне присылали приглашения со всех концов страны. Ясно, что народ решил покончить с королем-католиком. Но у него, конечно, найдутся и сторонники.
– Вы хотите сказать, что предстоит сражение?
– Возможно. На все Божья воля. Как можно быть заранее уверенным? Если я не вернусь, вам необходимо снова выйти замуж.
– Вы одержите победу, – сказала я поспешно. – Я уверена. Разве вы забыли видение миссис Тэннер?
– Я твердо уверен, что оно было послано ей свыше. Всю мою жизнь я верил в это. Ждать пришлось долго, но теперь мой час близок. Я все преодолею. Меня ждет успех. Но все в руках Божьих, а пути Его неисповедимы. Я уже сказал, что, если мне не суждено вернуться, ваш долг немедленно выйти замуж. Вы хорошо знаете, что ваш отец пойдет на все, чтобы выдать вас за католика. Это было бы катастрофой. Вы должны выйти за протестанта.
Я отвернулась. Меня удручало то, что он мог так спокойно и бесстрастно обсуждать мой брак с другим.
Он продолжал говорить о моем долге все тем же спокойным тоном, и я не выдержала.
– Вы должны победить, – сказала я. – Я отказываюсь верить в иной исход. Я не хочу выходить за кого-нибудь еще. Вы мой муж. Нам предназначено судьбой править вместе.
К моему удивлению, он смягчился. Я думаю, что и он был немного удивлен тем, что я так искренне предана ему. Я сама не ожидала этого от себя, но, когда я подумала об ожидавшей его опасности, о возможности его гибели, я осознала, до какой степени я была привязана к нему.
Я знала, что желала быть с ним, что мое место было рядом с ним.
Но, удовлетворенный моей преданностью, он, конечно, не мог забыть мои вспышки протеста. Он не мог не помнить о горе девочки, умолявшей освободить ее от брачных оков, о женщине, пославшей Элизабет Вилльерс с письмом к королю. Но он должен был и помнить, как безоговорочно я согласилась на провозглашение его королем! Это была для него истинная победа!
Он и на самом деле был благодарен и никогда еще так не походил на любовника, как в эту ночь.
На следующее утро мы отправились вместе, поскольку я настояла на том, чтобы сопровождать его к месту отплытия.
* * *
Я простилась с ним и наблюдала, как он поднялся на борт. У меня были ужасные предчувствия, и я не могла не думать об отце. Я старалась убедить себя, что Уильям вернется. Я была преисполнена решимости верить в пророчество миссис Тэннер. Уильям должен получить корону Англии. Но как же мой отец, мой бедный слабый отец? Я вспомнила, как однажды дядя Карл сказал о нем: «Когда меня не станет, Якову не продержаться и трех лет. Народ никогда не свергнет меня, потому что это значит, что мое место займет Яков – так что я в безопасности».
Еще одно пророчество!
– О Боже, – молилась я, – пощади его. Дай ему удалиться с миром, чтобы исповедовать свою веру.
Уильям и мой отец. Победа одного станет унижением и поражением для другого. И я должна видеть, как это происходит между двумя самыми важными людьми в моей жизни.
Уильям отплыл из Бриля двадцать девятого октября – не самое лучшее время для плавания в коварных волнах Ла-Манша. Неудивительно, что флот, едва отплыв от берега, попал в шторм.
Ветер усилился. Я была в панике. Я вспоминала слова Уильяма о его возможной гибели. Быть может, у него было предчувствие? Потом я узнала, что несколько кораблей пострадали от шторма, а остатки флота вернулись в порт.
Поступили известия из Англии. Голландский флот уничтожен. А где же Уильям?
Оказалось, что эти сообщения были сильно преувеличены, и я была вне себя от радости, получив письмо от Уильяма. Он был вынужден вернуться в Голландию и высадиться в Хельветслюе. Он писал, что тронется в путь снова как можно скорее. Корабли не так уж сильно пострадали от шторма, как это могло показаться сначала, и их можно было быстро снарядить вновь. Он повидается со мной перед отплытием.
Беспокойство так сильно отразилось на мне, что я разболелась. У меня была лихорадка, и я не могла спать. Я поспешно призвала врача, который пустил мне кровь.
Врачи считали, что облегчение при мысли, что Уильям спасся и что я скоро его увижу, будет способствовать моему выздоровлению. Я была твердо намерена выздороветь, чтобы отправиться в Бриль.
Я прибыла туда десятого ноября. Погода была плохая, было темно и мрачно. Дороги развезло, так что я ожидала в Бриле, опасаясь, что Уильям не сможет приехать.
С какой радостью я увидела его!
Он сказал, что не сможет задержаться надолго, но, раз он обещал увидеться со мной, он не мог не сдержать обещания.
Я обняла его со слезами, и на этот раз он не торопился отстраниться от меня. Он говорил о приближающемся вторжении в Англию.
– Я не знаю, как там примут меня, – сказал он. – У них было время подготовиться. То, что мы попали в шторм, вызвало у них ликование. Распустили слухи, что наш флот уничтожен. Но, по воле Всевышнего, мы скоро опровергнем их.
Два часа, проведенные нами вместе, пролетели незаметно. Впоследствии я старалась вспомнить каждое сказанное нами слово, каждый взгляд.
Естественно, Уильям был озабочен тем, что ожидало его, и я была благодарна, что он все же приехал повидаться со мной.
Позже в этот же день я отбыла в Гаагу, и, несмотря на дурную погоду, множество народа приветствовали меня по пути.
Несколько дней я пробыла в Гааге, ожидая новостей. Когда я их услышала, я едва могла поверить своим ушам.
Уильям благополучно достиг Англии и высадился в Торби. Это было пятого ноября – важная годовщина, день нашей свадьбы. Вспомнил ли об этом Уильям, думала я. Скорее всего он был поглощен другими мыслями. Еще одно событие отмечалось в этот же день. В Англии мы всегда праздновали раскрытие Порохового заговора. Все это были важные даты, а теперь к ним присоединится еще одна.
Никто не препятствовал высадке Уильяма. Его приветствовали члены семьи Коуртни, одной из самых важных в Девоне, и предоставили ему свой замок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36