она слышала его голос, тихий и спокойный, словно он все понимал:— Дорогая моя, ты высказала желание отправиться в Пезаро, значит, в Пезаро ты и поедешь.
Александр принял сына в своих апартаментах.— У меня есть для тебя новости, — сказал он. Александр испытывал тревожное чувство, но все равно придется говорить с Чезаре, который полностью отдался любви к Санчии, совершенно овладевшей его помыслами. В этом Александр не сомневался. Вот он и постарался выбрать подходящий момент, когда Чезаре находился в хорошем расположении духа, чтобы сказать ему о том, о чем давно хотел и что больше не мог держать в тайне.— Я слушаю, ваше святейшество, — ответил Чезаре.— Джованни возвращается домой. Александр быстро взял сына под руку — он не хотел видеть, как кровь тут же ударит Чезаре в голову, не хотел видеть красные от гнева глаза сына.— Да, да, — сказал папа, направляясь к окну и мягко увлекая за собой Чезаре. — Я старею и буду счастлив, когда вся моя семья соберется вместе и будет рядом со мной.Чезаре молчал.Незачем пока сообщать Чезаре, думал Александр, что Джованни возвращается домой, чтобы возглавить кампанию против Орсини, которых следовало наказать за их выжидание конца войны с французами без какого-либо сопротивления врагам. Пока еще рано говорить, что, когда Джованни приедет, он примет командование папскими вооруженными силами. Чезаре узнает об этом, но позже.— Когда он приедет, — сказал папа, — мы должны вызвать Лукрецию. Я жду того дня, когда смогу посадить всех любимых детей за свой стол и насладиться этим зрелищем.Чезаре по-прежнему молчал. Его пальцы судорожно теребили кардинальскую мантию. Он не видел площадь за окном, не замечал присутствия Александра, стоящего рядом с ним. Единственное, о чем он мог думать — это о Джованни: тот, которому он завидовал и которого ненавидел, возвращался домой. Римский карнавал Братья встретились. Чезаре, поскольку этого требовала традиция и на этом настаивал отец, ехал во главе процессии, состоявшей из кардиналов и разодетых членов их семейств, ехал, чтобы приветствовать своего брата, которого он ненавидел больше всех на свете.Они посмотрели друг другу в лицо. Джованни немного изменился с тех пор, как уехал в Испанию. Он стал более высокомерным, более шикарным, жесткие складки вокруг рта стали глубже. Рассеянный образ жизни оставил свой отпечаток, но он по-прежнему был очень красив. На нем был костюм, подобного которому Чезаре никогда не видел. Его плащ был украшен жемчугом, а на камзоле того же светло-коричневого тона переливались всеми цветами радуги драгоценные камни. Даже лошадь и та выглядела великолепно в попоне, расшитой золотом и с серебряными колокольчиками. Джованни просто ослепил жителей Рима своим великолепием, въезжая с братом и свитой в город.Когда братья направлялись бок о бок ко дворцу, который должен был стать домом Джованни, младший брат не удержался и с тайной усмешкой взглянул на Чезаре, стараясь дать ему понять, что прекрасно помнит об их вражде и что теперь он — великий герцог, имеющий сына и ожидающий еще одного ребенка, что он прибыл домой по просьбе их отца, чтобы стать во главе папских армий, и тут же сам понял, что зависть Чезаре ничуть не стала слабее.
Папа не смог сдержать своей радости, увидев любимого сына.Он обнял его и заплакал. Чезаре стоял в стороне, сжимая кулаки и зубы, и задавал себе вопрос: почему же так происходит, почему у него есть все, чего лишен я?Александр, взглянув на Чезаре, понял его чувства и догадался, что тот испытает еще более сильную ярость, когда в полной мере осознает, какая слава ожидает брата. Он протянул руку к Чезаре и нежно проговорил:— Дорогие мои! Как редко мне теперь удается видеть вас обоих вместе!Когда Чезаре не обратил внимания на протянутую ему руку и отошел к окну, Александр почувствовал тревогу. Первый раз Чезаре открыто бросал ему вызов, и то, что он поступил так в присутствии третьего лица, вдвойне обеспокоило папу. Он решил сделать вид, что просто ничего не заметил.— Внизу столпился народ. Люди стоят в ожидании, — хотят еще раз взглянуть на блестящего герцога Гандийского, — сказал он, не поворачивая головы.Джованни, шагнув к окну, обернулся к брату с дерзкой улыбкой.— В таком случае ты должен понимать, что они не будут разочарованы, — проговорил он, поглядывая на свою богато украшенную одежду и на брата. — Жаль, — продолжал он, — что сравнительно скромное церковное облачение — это все, что ты можешь им продемонстрировать» брат мой.— Но, значит, они будут восторгаться не герцогом, а роскошным нарядом герцога, — заметил Чезаре.Александр встал между ними, обняв каждого.— Тебе будет любопытно увидеть жену Гоффредо, дорогой мой Джованни, — сказал он. Джованни улыбнулся.— Я слышал о ней. Слава о ней дошла и до Испании. Некоторые мои самые благонравные родственники произносят ее имя шепотом.Папа рассмеялся.— Мы здесь, в Риме, более терпимы, а, Чезаре?Джованни посмотрел на брата.— Я слышал, — сказал од, — что эта Санчия Арагонская очень щедрая женщина. В самом деле, настолько щедрая, что все, что у нее есть, не может отдать лишь мужу.— Наш Гоффредо с нами, он очаровательный мальчик, — примирительно произнес папа.— Не сомневаюсь в этом, — улыбнулся Джованни.В его глазах светилась решимость. Чезаре смотрел на него с вызовом, а когда бы ни был брошен вызов одним из братьев, он непременно принимался другим.
Джованни Сфорца ехал в Пезаро.Как радовался он возможности побыть дома! Как устал он от конфликтов, вечно возникающих при папском дворе, в Неаполе и везде, где бы он ни был. В Неаполе на него смотрели как на союзника, каковым он и являлся; его подозревали в шпионаже в пользу Милана, которым он и занимался. За последний год он не совершил ничего такого, что подняло бы его в собственных глазах.Он только стал еще больше бояться, больше, чем когда-либо в жизни.Только дома, в Пезаро, можно чувствовать себя в безопасности. Он погрузился в приятные мечты. Он представил, как едет в Рим» забирает свою жену и возвращается с ней в Пезаро, давая отпор ее отцу и брату. Он слышал свой голос: она — моя жена, попробуйте только отнять ее у меня!Но это всего лишь мечты. Если бы только было возможно так говорить с папой и Чезаре Борджиа! Терпение, с которым папа вел себя с тем, в ком, как он полагал, уже умерли все чувства, насмешки Чезаре над человеком, который был трусом, а строил из себя героя, — все это было сверх того: что Джованни способен вынести.Оставалось только предаваться мечтам. Он медленно ехал вдоль реки, ничуть не торопясь, — перед ним раскинулся Пезаро. Приехав домой, он почувствует тоску, жизнь будет казаться ему совсем иной, чем в ту пору, когда они жили здесь вместе с Лукрецией.Лукреция! В первые месяцы после того, как она стала его женой, Лукреция казалась ему смущенной девочкой. Но какой он узнал ее позже! Ему хотелось забрать ее и помочь ей избавиться от всего, что она унаследовала от своей странной семьи.Появился замок, казавшийся абсолютно неприступным Здесь, размышлял он, я мог бы жить с Лукрецией счастливо и в полной безопасности до конца наших дней. У нас были бы дети, и мы бы обрели покой в нашей крепости между морем и горами. Вассалы спешили приветствовать его.— Наш господин вернулся домой! Он ощущал свою значимость и важность, он — господин в Пезаро. Пезаро должен стать независимым, здесь поселится гораздо больше людей.Джованни спешился и вошел во дворец. И перед ним возникла его мечта — из плоти и крови! В освещенных солнцем распущенных волосах блестели скромные драгоценности — ведь она стала хозяйкой менее великолепного дворца, чем был у нее в Риме.— Лукреция! — закричал он. Она улыбнулась той очаровательной улыбкой, которая делала ее похожей на ребенка.— Джованни, — заговорила она, — я устала от Рима. Я приехала сюда, чтобы встретить тебя, когда ты вернешься домой.Он положил руки ей на плечи и поцеловал ее в лоб, затем в щеки и только после этого коснулся ее губ.В этот момент он верил, что Джованни Сфорца, которого он видел в своих мечтах, существует в реальности.
Джованни Сфорца не мог поверить своему счастью. Он начал мучить себя и Лукрецию. Он постоянно отыскивал новые украшается среда драгоценностей жены.— Откуда у тебя эта вещица? — интересовался он.— Подарил отец, — неизменно слышал он в ответ. Или:— Это я получила от своего брата.После чего Джованни швырял украшение в шкатулку и убегал из комнаты или смотрел на нее сердитым взглядом.— Поведение при папском дворе возмущает весь мир! — заявлял он. — Оно стало еще хуже с приездом девиц из Неаполя.Поведение мужа делало Лукрецию несчастной. Она думала о Санчии и Чезаре, об их отношениях, о восторге Гоффредо по поводу того, что его жена так нравится его брату, о развлечениях Александра и о собственной ревности.«Мы действительно странная семья», — думала она.Она часто смотрела на море, в глазах ее таилась надежда, надежда на то, что она приспособится к жизни в соответствии с требованиями людей вроде Савонаролы, что она станет тихо жить вместе со своим мужем в их горной крепости, возьмет себя в руки и подавит в себе желание вернуться к своей неспокойной семье.Но поскольку Джованни не мог предложить ей помощи и она только слышала от него упреки, Лукреция решила быть терпеливой. Она спокойно слушала его яростные слова и только пыталась убедить его в своей невиновности. Случалось, что он бросался к ее ногам и говорил, что в душе она добрая и хорошая и что он — последняя скотина, посмев придираться к ней. Он не мог объяснить ей, что он всегда смотрел на себя как на жалкое создание, всеми презираемое, и что поведение ее семьи и слухи о нем делали его еще — несчастнее, еще уязвимее.Бывали мгновения, когда Лукреция думала, что больше не вынесет ничего подобного. Может мне постричься в монахини, размышляла она. Когда приходили письма от Александра, сердце ее билось сильнее, руки дрожали, стоило ей только коснуться диета бумаги. Читая письма, она представляла, что отец рядом и она будто бы разговаривает с ним; и она понимала, что была по-настоящему счастлива лишь в своей семье и может быть довольна жизнью только тогда, когда будет окружена любовью отца и братьев.Что могла она обрести взамен этой бьющей через край любви?Александр умолял ее вернуться. Ее брат Джованни, подчеркивал он, в Риме, он стал еще краше, еще очаровательнее, чем прежде. Каждый день он спрашивает о своей любимой сестре и о том, когда же она вернется домой. Лукреция должна немедленно возвращаться.Она ответила, что ее муж хочет, чтобы она осталась в Пезаро, где у Джованни Сфорца есть определенные обязанности.Ответ пришел немедленно.Ее брат Джованни в скором времени примет участие в военной компании, которая сначала направлена против Орсини, а затем будет иметь целью подчинить всех баронов, показавших себя неспособными оказать сопротивление врагу. Богатые владения и земли попадут в руки папы. Лукреция понимала, что это только первые шаги по дороге, которую ее отец собирался пройти.Теперь его дорогому зятю, Джованни Сфорца, представляется прекрасная возможность показать свою отвагу и прославить свое имя. Пусть он собирает войско и присоединяется к герцогу Гандийскому. Лукреции, конечно, не захочется оставаться в Пезаро одной, так что ей следует возвратиться в Рим, где ее семья устроит ей пышную встречу.Прочитав это письмо, Джованни Сфорца впал в неистовство.— Кто я такой? — кричал он. — Не иначе как пешка, которую нужно просто передвигать по шахматной доске. Я не присоединюсь к герцогу. У меня и здесь достаточно дел.Так он бушевал и изливал свой гнев перед Лукрецией, но, несмотря ни на что, он знал, как знала и она, что страх перед папой заставит его подчиниться.Он решил пойти на компромисс. Он собрал всех мужчин, но вместо того, чтобы вместе с ними выступить в поход, написал папе, что долг не дает ему возможности тотчас же покинуть Пезаро.Он и Лукреция ожидали команды подчиниться воле папы, ждали сердитых упреков.Но ответом было долгое молчание, после чего из Ватикана пришло успокаивающее послание. Его святейшество прекрасно понимает положение Джованни; он больше не настаивает на том, чтобы он присоединился к герцогу Гандийскому. В то же время он хотел бы напомнить зятю, что тот давно не был в Риме, и Александру доставило бы невыразимое удовольствие обнять Джованни и Лукрецию еще раз.Получив такое письмо отца, Лукреция почувствовала себя счастливой.— Боюсь, что твой отказ, — сказала она мужу, — разгневает отца. Но как он доброжелателен! Видишь, он все понимает.— Чем более доброжелателен твой отец, тем сильнее я его боюсь, — проворчал Джованни.— Ты не понимаешь его. Он любит нас. И хочет видеть нас в Риме.— Он хочет видеть в Риме тебя. Не знаю, чего он хочет от меня.Лукреция смотрела на мужа, ее била дрожь. Бывали моменты, когда она понимала, что ей не уйти от судьбы, которую уготовила ей ее семья.
Чезаре редко чувствовал себя таким счастливым, как сейчас.Его брат Джованни помогал ему доказать то, что он, Чезаре, старался заставить отца понять многие годы. Какая обида захлестнула его, когда во время торжественной церемонии Джованни вручили знамя, щедро расшитое золотом, и богато украшенный драгоценными камнями меч! Какая ярость поднялась в нем, когда он увидел глаза отца, сверкавшие гордостью за своего любимого сына!— Глупец! — хотелось крикнуть Чезаре. — Разве ты не понимаешь, что покроешь позором армии и само имя Борджиа?И предсказания Чезаре начали сбываться. Это доставляло ему величайшее удовольствие. Теперь отец наверняка поймет всю безрассудность возложения на Джованни воинских обязанностей и полнейшую неразумность отстранения смелого и решительного Чезаре от командования армиями, что совершил папа в своей слепой любви к Джованни.Все складывалось в пользу Джованни. Богатство и могущество Александра давало ему большое преимущество. Великий капитан Вирджинио Орсини по-прежнему томился в тюрьме в Неаполе и не мог принять участия в защите своей семьи. Для любого, обладающего самыми скромными познаниями в области военного искусства, война окончилась бы скоро и победно, считал Чезаре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40