Именно такая ситуация складывалась в отношении Джулии, и им ничего не оставалось делать, как презирать ее. Постепенно они рискнули ослабить или, в случае большой удачи, свести на нет ее влияние.Она знала, что они разыскивают самых красивых девушек в городе и отводят их к Александру (тот никогда не интересовался молодыми приятелями своих сыновей). Папу очень привлекла некая испанская монахиня, которую как-то привел в своей свите Джованни, в результате чего святой отец стал так занят, что ему некогда было видеться с Джулией в течение нескольких дней.Джулия кипела от гнева, она знала, кого винить.Ей, такой порывистой, хотелось ворваться в апартаменты Александра и рассказать о кознях Джованни, но так поступать было бы глупо. Как бы ни любил он свою юную красавицу, действительно стараясь ни в чем не отказывать ей, как и всякой хорошенькой молоденькой девушке, все же был единственный человек, о котором папа заботился и думал больше, — его милый Джованни.И если испанская монашка оказалась в самом деле такой прелестной, он должен чувствовать еще большее нетерпение и останется недоволен, если Джулия начнет ругать Джованни. Вероятно, Александр разных женщин любил по-разному, но его любовь к детям оставалась неизменной.Глядя на прелестное юное личико, склонившееся над вышивкой. Джулия хитро начала:— Лукреция, меня беспокоит Джованни. Лукреция широко открыла свои невинные глаза от изумления.— Тебя беспокоит Джованни? Я полагала, ты недолюбливаешь его.Джулия улыбнулась.— Мы подтруниваем друг над другом… как и подобает брату с сестрой. Не могу сказать, что люблю его так же, как ты. Я никогда так слепо не обожала своего брата.— Думаю, ты очень привязана к своему брату Алессандро.Джулия кивнула. Это правда. Она до того любила брата, что решила раздобыть для него кардинальскую шапочку. Но ее любовь совсем не походила на ту страстную привязанность, которая, казалось, существовала между братьями и сестрой Борджиа.— Ну, конечно, я его достаточно сильно люблю, но сейчас речь идет о Джованни. Про него ходит много сплетен.— Люди всегда много сплетничают, — безразлично проговорила Лукреция, берясь за иголку.— Это так, но сейчас тот момент, когда слухи могут очень повредить твоему брату.Лукреция подняла голову, отвлекаясь от работы.— В отношении его женитьбы, — нетерпеливо продолжала Джулия. — Мне говорили недавно приехавшие из Испании друзья, что двору известно о диком поведении Джованни, его дружбе с Джемом и как они проводят время. В тех кругах, мнение которых может очень повредить твоему брату, высказывается недовольство.— Ты говорила об этом с моим отцом? Джулия улыбнулась.— Если он узнает это от меня, то решит, что я просто ревную его к сыну. Он знает, что я в курсе их отношений между собой.— Но ведь он должен знать, — сказала Лукреция.Джулия была довольна. Как же легко увлечь подругу в разговоре, ведя ее прямо туда, куда нужно.— Конечно, должен. — Джулия посмотрела в окно, чтобы скрыть хитрую улыбку, игравшую на губах. — Если об этом расскажешь ему ты, новость покажется ему важной.Лукреция поднялась.— Тогда я пойду скажу ему. Я сразу же сделаю это. Он очень расстроится, если что-нибудь помешает свадьбе Джованни.— Ты умница. Мне сообщили надежные люди, что его будущий тесть рассматривает возможность аннулировать помолвку и что если Джованни не женится в ближайшие несколько месяцев, его невесте найдут другого мужа.— Я сейчас же пойду к отцу, — сказала Лукреция. — Он должен знать об этом. Джулия пошла за ней.— Я составлю тебе компанию, и если его святейшество позволит, останусь.
Александр плакал, обнимая своего сына.— Отец, — молил Джованни, — если ты любишь меня, как говоришь, как же ты можешь перенести мой отъезд?— Я так люблю тебя, сын мой, что могу отпустить тебя.— Нельзя ли устроить более выгодную женитьбу мне здесь, в Риме?— Нет, сын. Мы должны думать о будущем. Не забывай, что ты герцог Гандии и что, когда ты женишься, за тобой будет стоять сила и мощь Испании. Нельзя недооценивать важность этой связи с испанским королевским домом.Джованни тяжело вздохнул, Александр обнял его за плечи.— Пойдем, посмотришь, какие я приготовил подарки тебе и твоей испанской невесте.Почти без интереса смотрел Джованни на меха и драгоценности, на украшенный прекрасными рисунками сундук. Последние недели лучшие ювелиры были заняты покупкой лучших камней, потом оправили их в золото и серебро, создавая изысканные узоры. Александр откинул крышку сундука и показал сыну соболей, горностаев и ожерелья из рубинов и жемчуга, стараясь внушить Джованни желание стать их обладателем.— Видишь, сын, ты отправишься в Испанию в полном блеске. Разве это не восхищает тебя? Юноша неохотно подтвердил, что восхищает.— Но, — добавил он, — мне все равно не хочется уезжать.Папа обнял его.— Не сомневайся, мой дорогой, ты не хочешь ехать так же сильно, как я хочу, чтобы ты остался. — Александр придвинулся к сыну. — Женись на Марии, сказал он, — подари ей сына. Обзаведись наследником… А там почему бы тебе не вернуться в Рим? Никто не станет ругать тебя за это, если ты выполнил свой долг. Джованни улыбнулся.— Я выполню его, отец.— И помни: пока находишься в Испании, веди себя как испанец.— Они такие чопорные.— Только в торжественных случаях. Я ни о чем больше тебя не прошу, только об этом, мой дорогой мальчик: женись, заведи наследника и веди себя так, чтобы не обидеть испанский двор. А в остальном… делай, как знаешь. Наслаждайся жизнью. Я хочу видеть тебя счастливым.Джованни поцеловал отцовскую руку и пошел к ожидавшему его Джему.Они отправились в город искать приключений, еще более веселые, чем обычно, еще более безрассудные. Джованни чувствовал, что должен извлечь максимум удовольствия за то немногое время, что ему осталось провести в Риме.Когда сын вышел из комнаты, папа послал за двоими — за Гине Фирой и Моссеном Пертузой.— Вы готовитесь к отъезду? — поинтересовался он.— Мы готовы отправиться в Испанию в любой момент, как только получим распоряжение, ваше высокопреосвященство, — ответил Гине Фира.— Отлично. Смотрите за сыном и сообщайте мне все, что с ним происходит, даже самые незначительные вещи, я хочу знать о нем все.— Счастливы служить вашему святейшеству.— Если я узнаю, что вы упустили хоть малейшую деталь, я отлучу вас от церкви, и вас будет ожидать вечное проклятие.Оба побледнели. Потом рухнули на колени и стали клясться, что сделают все, что в их силах, и станут сообщать малейшие подробности о жизни герцога Гандийского, что у них нет более сильного желания, чем служить его святейшеству.
Лукреция ездила на Монте Марио смотреть на соколов. Когда она вернулась во дворец, раб пришел сказать ей, что ее искала мадонна Адриана.Девушка прошла в комнату, где застала чем-то встревоженную Адриану.— Святой отец хочет тебя видеть, — сказала та. — У него есть новости.Глаза Лукреции расширились, губы разомкнулись, что было явным свидетельством волнения и делало ее больше похожей на десятилетнюю девочку.— Плохие? — воскликнула она и в ее глазах промелькнул страх.— Новости из Испании, — ответила Адриана. — Это все, что я знаю.Новости из Испании должны касаться Джованни. Действительно, за последние несколько месяцев никто не мог забыть о нем. Мысли Александра постоянно были заняты Джованни.Когда из Испании приходили плохие новости, он запирался в комнате и плакал. Несчастным он оставался в течение примерно дня — для него это достаточно долгое время пребывания в печали, после чего он веселел и говорил:— Нельзя верить всему, что слышишь. Такой блестящий кавалер, естественно, имеет врагов.Новости всегда приходили плохие, так что Лукреция пугалась, когда слышала о необходимости идти к отцу.Она все же сказала:— Я не стану медлить и пойду к отцу сейчас же.— Конечно, он с нетерпением ждет тебя, — согласилась Адриана.Лукреция отправилась в свои апартаменты, Джулия шла следом. Джулия была довольна — она снова обрела прежнюю власть над Александром. Она поняла, что нужно просто переждать недолгое увлечение папы испанской монашкой или мавританской рабыней; подобные желания проходят. Лукреция рассказала подруге об отношении ее матери к мимолетным увлечениям Александра; Ваноцца снисходительно смеялась над ними, а он всегда любил ее и заботился о ней; он дал ей двух мужей, к Канале относились как к члену семьи; даже Чезаре питал к нему некоторое уважение из любви к матери. И только посмотри, как папа любит детей Ваноцци, показывая свою привязанность к ним и проявляя такую заботу, что она просто не могла быть больше, если бы он женился на Ваноцце, а дети стали бы законными отпрысками супругов.Лукреция была права; и Джулия решила, что к Лауре, ее маленькой дочке, папа тоже должен относиться с такой же любовной заботой. Александр бесспорно обожал малютку и в знак любви к ее матери обещал возложить на голову Алессандро Фарнезе кардинальскую шапку.Семейство Джулии не успевало повторять, как все они восхищаются ею и как от нее зависят.Сейчас Джулии очень хотелось знать, что за новости папа желает сообщить своей дочери. Раньше бы ее задело, что он не сообщил ей новости первой, теперь же она приспособилась и научилась скрывать свое недовольство.— Отец ждет меня, — сказала Лукреция подруге, когда раб помог ей снять костюм для верховой езды.— Меня волнует, какие новые неприятности произошли, — сказала Джулия.— Это необязательно могут быть неприятности, — возразила Лукреция. — Возможно, это приятные новости.Джулия начала смеяться над подругой.— Ты совсем не изменилась. Ты почти полгода назад вышла замуж, а все такая же, как тогда, когда мы познакомились.Лукреция не слушала ее, она вспоминала о приготовлениях к отъезду Джованни. Она знала, как относился ее отец к сыну, знала, как много сделал он, чтобы убедить испанский двор, что его сын понравится королю. Знала и о епископе, под чьим присмотром находился Джованни, едва успев ступить на испанскую землю; знала о приказах, посылаемых Гине Фире и Пертузе. Бедняги, как могли они заставить Джованни подчиняться воле отца?И бедный Джованни! Не выходить ночью. Не играть в кости. Довольствоваться обществом жены и спать с ней каждую ночь, пока не будет зачат ребенок. Носить перчатки, когда находишься у моря, поскольку соль портит руки, а в Испании знатный сеньор должен иметь белые руки.Джованни, конечно, не слушался отца. Об этом писали в своих письмах Фира и Пертуза, эти письма повергали папу в мрачное настроение — временно, прежде чем он воспрянет духом и скажет, что, несмотря ни на какие слухи о сыне, его любимый мальчик сделает все, что хочет от него отец.Приходили и мрачные письма от Джованни. Его свадьба состоялась в Барселоне, на ней присутствовали король и королева Испании, что являлось высочайшей честью и демонстрировало их отношение к Марии. Но, писал юноша, он не испытывал влечения к жене: она была скучна, лицо ее было слишком длинно, она вызывала в нем отвращение.Лукреция старалась не вспоминать о том дне, когда пришло письмо от Фиры и Пертузы, сообщавших, что Джованни не хочет делить постель с женой и вместо того, чтобы спать с новобрачной, отправился в компании приятелей рыскать по городу в поисках молоденьких девушек, чтобы похитить их и изнасиловать.Это было ужасно, потому что если Александр простит своего сына, то король Испании не сделает этого, а жена Джованни приходилась родственницей королю и принадлежала королевскому дому и, конечно, не должна испытывать подобного унижения.Первый раз Александр обо всем этом написал сыну, внизу несколько строк приписал Чезаре — это он сделал с огромной радостью.Лукрецию огорчало поведение Джованни. Она знала, что отца беспокоит положение дел, он волновался, и Лукреции, любившей отца всем сердцем, становилось больно при мысли о его переживаниях и тревогах.Она плакала при нем, он обнимал ее и горячо целовал.— Дорогая моя, — говорил он, — ты никогда не причинишь боль своему отцу, милая моя, милая моя девочка.— Никогда, отец, — уверяла она его. — Я скорее умру, чем сделаю тебе больно.Он прижимал ее к себе, называл самой любимой и говорил, что едва ли сможет прожить без нее хоть один день.Но буря проносилась, и снова Александр становился веселым, его жизнерадостность брала верх, несмотря на то, что Джованни в своем письме отвечал, что отец своими упреками превратил его в самого несчастного человека на свете, никогда он так не страдал.Александр плакал над письмом и упрекал самого себя.Он прочитал письмо Лукреции, послав за дочерью сразу же, как получил его.— Не могу понять, как ты можешь верить в те жуткие донесения, которые были написаны злобными людьми, теми, кому нет дела до истины…— Вот видишь! — торжествующе вскричал Александр. — Мы не правильно судили о нем.— Тогда выходит, что Фира и Пертуза лгали? — воскликнула Лукреция.В обычно мягких серо-голубых глазах Лукреции появились искорки страха. Она испугалась за тех двоих, которые выполнили требования святого отца и кого теперь ожидало наказание, чтобы Александр смог доказать правоту Джованни.Папа махнул рукой.— Не имеет значения, — сказал он. Он не хотел обсуждать тот фалл, что два человека, которым он доверил сообщать всю правду, подвели его; он не хотел признавать, что знает лживость сына. Гораздо приятнее верить, что Джованни не лгал.— Его брак более чем осуществился, — продолжал папа читать письмо. — Воистину так! Я знаю своего Джованни!Он стал читать дальше:— Если я и выходил вечером, отец мой, то только вместе со своим тестем, Энрико Энрике и друзьями Его Величества. Здесь принято перед сном прогуливаться по Барселоне.Потом Александр стал расхаживать по комнате, говоря о Джованни, повторяя, что он знал — дети никогда не подведут его; но Лукреция видела его тревогу. И когда пришло очередное письмо, она испугалась, что в нем снова окажутся тревожные вести о брате.Когда она увидела отца, то поняла, что опасалась напрасно; он обнял дочь и горячо поцеловал.— Любимая моя дочь, — воскликнул папа, — в письме счастливая новость.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40